Гром и молния - Олег Языков

Я заложил вираж и бегло огляделся. Километрах в трех, густо дымя, падало несколько бомбардировщиков. Это работал Федя Невский. А где командир? Его не было видно. Ну да не пропадет! Бомберов на всех хватит.

Рядом просвистел «Мессершмитт», камнем падающий вниз. За ним, стреляя, пронеслась «лавка».

«Лавочки» – держите, держите «мессов»! «Молнии» – огонь!

Пространство вокруг меня, казалось, светилось от пулеметных трасс бортстрелков. Эдак они меня и убить могут! Надо бежать! А куда бежать? А к немцам под крыло! Я убрал обороты и на пятистах километрах ворвался в строй «Юнкерсов».

В прицеле оказалась зеленая туша. Был виден свежий блеск краски – новенькая машина! Н-на! Короткая очередь – вспышка пламени – клубок огня! Только концы крыльев торчат! Во горит-то как красиво! Вираж, лег на крыло – передо мной еще один – получи! Ба-бах! Меня бросило взрывной волной на спину.

Подчиняясь законам физики, я пошел вниз, под строй. Рядом пронеслась бело-красная трасса. «Месс»!

– Дед – влево!

Кручу вираж, в глазах темно от перегрузки, тяжело бьется сердце, гоня загустевшую кровь. В висках бьет молотом. Ничего не вижу.

– Все, Дед! Я его убил!

– Спасибо! – хриплю я. Постепенно темень в глазах рассеивается. Ну и где я? Куда меня отнесло? На пару километров я отскочил от строя «Юнкерсов». Хотя – какой там уже строй!

Я понимаю – это страшно. Страшно, когда идущие впереди самолеты взрываются огненными клубками, а над облаком взрыва взмывают краснозвездные истребители. Страшно, когда в суматохе и давке сталкиваются немецкие бомбардировщики, пытаясь уклониться от атаки. Бардак, свалка…

Везде, куда я смотрел, я видел разгром. Немцы, освобождаясь от бомб, «вспухали» над строем, а кто поумнее – те камнем падали вниз и бежали на запад. Некоторые сбивались в группы, выталкивая крайние самолеты под огонь наших истребителей, и, огрызаясь пулеметными очередями, пытались оторваться. Но итог боя был уже ясен всем – они не прошли! И не пройдут!

– «Молнии»! Атака!

Еще одного удара немцы не выдержали. Человек не может с открытыми глазами идти на смерть. Точнее – фашисты не смогли. Я вспомнил наших морских пехотинцев, которые под Севастополем остановили атаку немецких танков, ложась со связками гранат у груди под их блестящие, жадные к чужой земле гусеницы… И эти железные чудовища не выдержали огня человеческого сердца. Такого вам не дано, фрицы! Это огонь Пращура в нашей крови!

Немецкие самолеты, набирая скорость на снижении, пытались оторваться от советских истребителей. Не у всех это получалось. Не все остались живы. Такого удара немецкой бомбардировочной авиации не наносили давно…

Я бегло осмотрел истребитель. Что-то его ведет… В переднюю кромку левого крыла врезался какой-то металлический обломок и теперь торчал наружу. Я поймал его, наверное, тогда, когда уж слишком близко передо мной взорвался новенький «Юнкерс». То-то я чувствую, что меня тащит влево!

Руки дрожали, рот жадно хватал воздух. Глотка пересохла, очень хотелось пить. Бешено бьющееся сердце постепенно успокаивалось. Да-а, тот еще вылет…

– «Молнии» – сбор, сбор! «Молния-11», где вы?

– Дед, выше смотри, смотри выше…

Я поднял голову – высоко в небе, в глубоком вираже подполковник Степанов ждал свою группу…

Когда я сел и зарулил к капонирам, сил осталось лишь на то, чтобы откатить фонарь и расстегнуть привязные ремни. Подбежавший техник внимательно на меня посмотрел и ничего не стал говорить.

– Щас… посижу минутку… Ты видел, все вернулись?

– Двух нет… Из второго звена. Ребята говорят – сели на вынужденную. Побили их бортстрелки. Сейчас уже комплектуют ремгруппы и машины грузят – поедем на место приземления, посмотрим, что там можно сделать.

– А остальные?

– Кто как, товарищ капитан… Вот, у вас тоже, я смотрю… – Техник кивнул на крыло. – И хвост.

– А что хвост? – заинтересовался я.

– А вы взгляните…

Я набрался сил и мужества и, закряхтев, как старый дед, вылез из самолета. Техник помог мне освободиться от парашюта.

Сначала я посмотрел на железяку, которая застряла в крыле. Какая-то перегородка, что ли… Черт ее знает. Во-он, что-то написано даже… Я расшатал и вырвал ее из передней кромки крыла. На сувенир пойдет… Или в металлолом. А что там с хвостом?

Да-а, это я проморгал… Немец-то попал. Снарядом вырвало большой кусок руля направления. Странно, но в полете я этого не заметил. А может, заметил, но посчитал, что это от повреждения крыла? Ладно. Хорошо то, что хорошо кончается.

Забрав у техника пилотку, я сказал ему:

– Ты уж извини, Петр Сергеевич, поломал я тебе ероплан… Не углядел. Теперь чинить надо.

– Да ладно вам на себя наговаривать, товарищ капитан! Ты иди, Виктор, отдыхай… На тебе лица нет. А «третьяка» мы мигом починим. И не заметишь – как новенький будет! Иди-иди, вон, тебя Степанов выглядывает…

Подполковник Степанов едва не подпрыгивал. Его лицо светилось счастьем и какой-то детской радостью.

– Сделали, Виктор Михалыч, мы сделали это! Сам не верю! Такая армада! Твои сколько сбили?

– Не знаю, Иван Артемович, еще не опросил летчиков… Усталость какая-то накатила. Сейчас пройдет.

– Ты это, Виктор Михайлович, выглядишь как-то не так… Перенервничал?

– Не без этого. Летел и думал – ну зачем я им сказал, что можно жизнью рисковать? Зачем? «Як», это уже ясно, в серию пойдет… А погибшего летчика с земли не поднимешь, жизнь в него не вдохнешь, я ведь не бог…

– Война, Виктор Михайлович, война… А мы на ней солдаты. Воздушные, но солдаты. Рисковать своей жизнью ради общего дела – наша прямая обязанность, предусмотренная Присягой. Мы присягали своему народу, Виктор, на жизнь и на смерть присягали… Вот так-то, майор!

– Капитан…

– Уже майор. Заслужил – досрочно тебе присвоили. Да и должность у тебя, считай, – замкомандира авиаполка! Забыл тебе сказать утром… Давай – опроси летчиков. Надо подвести итоги боя и докладывать в армию, они уже торопят.

– Хорошо, сейчас займусь… И еще, Иван Артемович…

– Что?

– Вы там, в рапортах, не особо нажимайте на боеприпасы… Не надо. С бомбами шли немцы, а снаряды иногда и в бомбы попадают, по взрывателям…

– Да, мы уже с этим подполковником из ГРУ кое-что обговорили. Он тоже так рекомендует сделать. Интересный мужик – боевой летчик, а в разведке…

– Вы смотрите, Иван Артемович, не спросите его случайно, на каком фронте он летал. Неудобно получиться может.

– Даже так? – покачал головой Степанов. – Ну, иди, Виктор Михайлович, работай! Война войной, а отчет – вынь и положь!

Я прокашлялся.

– Товарищи офицеры! Прекратить ярмарку! Кто еще не сдал отчет о проведенном боевом вылете? Быстренько взяли форму и заполнили! Давайте-давайте, не ленитесь – испытания никто не отменял!