Отцы наши - Уэйт Ребекка

Но он обижался на нее, если она задерживалась на рабочих вечеринках, да если и не задерживалась, если она просто туда ходила. Он наверняка там, тот человек, с которым она переписывалась, а если не он, так кто-нибудь другой. Но Кэролайн работала в издательстве, она должна была ходить на эти вечеринки. Том разрешал ей пойти (да, именно так — разрешал), а потом в качестве наказания дулся на нее, когда она возвращалась домой. Когда это случалось, она или плакала, или злилась в ответ. На следующий день, когда тьма рассеивалась, Тому всегда было очень стыдно. Но он прекрасно сознавал, что делает, и знал, что сделает это еще.

Он все больше удивлялся, почему она от него не уходит. Конечно, он не всегда бывал чудовищем, даже не так часто. Они много вместе смеялись. И все равно. Он боялся, что она уйдет, и в то же время сурово осуждал за то, что она этого не делает. Странный когнитивный диссонанс — считать взгляды отца отвратительными и осознавать, что они живут внутри него. Но своему ребенку он эту болезнь не передаст. И не лучше ли ему вообще избегать отношений? Ему не следует навязывать себя женщинам. Он думал, что, раз уж он не может ничего сделать для своей мамы, он может кое-что не сделать для нее.

Иногда он спрашивал себя, не боится ли его Кэролайн. Он в это не верил, но, возможно, только потому, что не мог вынести мысли об этом. Он знал, что она с ним бывала счастлива, потому что она часто так говорила. Особенно поначалу все было чудесно, и какое-то время Тому казалось, что в этот раз все будет хорошо.

Но ничего не вышло. Быть мужчиной значит злиться. Быть мужчиной значит бояться.

15

Малькольм не сразу понял причину своего беспокойства по поводу ужина у Фионы. Он знал, что Томми будет неловко себя чувствовать, — в этом дело? Он подумал, что, может быть, и ему будет неловко. Кто-нибудь в какой-то момент скажет что-нибудь не то, и повиснет та напряженная тишина, которую Хизер всегда старалась не замечать.

Фиона перезвонила утром, чтобы напомнить о приглашении, как будто бы Малькольм мог о нем забыть или получить за это время более соблазнительное предложение.

— Да, Фиона, мы будем, — сказал он. — Ждем с нетерпением.

— В семь по-прежнему устраивает?

— Ага, конечно.

— Ты ведь на машине приедешь, Малькольм? Далековато идти пешком в такую погоду, да еще в темноте.

— Верно.

— Я думаю, даже Дагдейлы будут на машине.

— Мы тоже.

Уже телефонный разговор его утомил.

Утром Малькольм. как обычно, работал с Робер том, а после обеда они с Томми прошли полпути до Крэгмура. Хотя приближался ноябрь, небо было голубым и солнце сияло им со слабым упорством. Холмы выглядели светлее, чем обычно, и даже темные пятна папоротника отливали золотом.

— Здесь красиво, — сказал Томми, когда они взобрались на утес и стали смотреть вниз на пляж. — Иногда я забываю.

— Летом остров более гостеприимный, — отозвался Малькольм. — Могу тебя в этом заверить.

— Я никогда не думаю о нем летнем, — Томми засунул руки в карманы куртки и продолжал смотреть перед собой. — Я всегда представляю его в дождь или туман. Мне он всегда видится в серых и коричневых тонах.

— Этих цветов здесь полно.

— Но есть и другие.

По возвращении Томми пошел наверх и некоторое время не появлялся. Когда он наконец спустился, Малькольм увидел, что он переоделся в ту рубашку, в которой приехал. Он засомневался, не стоит ли и ему надеть более нарядную рубашку и менее поношенный свитер, раз уж Томми предпринял некоторое усилие, но он отказался от этой идеи. Обычно ему бы это не пришло в голову. Возвращаясь утром с фермы Роберта, он купил в магазине бутылку красного вина и теперь, неуклюже махнув ею в сторону Томми, сказал: «Что ж, думаю, нам пора идти».

В машине Томми молчал. Снаружи было темно, так что обстановка не располагала к беседе. Внезапно Малькольм осознал, что им придется проехать мимо старого дома Томми, потому что Маккензи жили дальше по той же дороге. Он задумался, почему это обстоятельство не приходило ему в голову раньше и нужно ли что-то сказать или лучше промолчать. Конечно, это теперь дом Дагдейлов. Томми, вероятно, странно будет сидеть с ними за одним столом. Малькольму оставалось надеяться, что никто не будет заострять внимание на этой теме.

Когда они подъезжали к восточной стороне острова, Малькольм почувствовал, что должен что-то сказать.

— Ты точно не против? — Это все, что ему удалось придумать.

— А? — ответил племянник, поворачиваясь к нему; он глядел в темноту за окном. — Да, конечно.

— Нам необязательно там долго оставаться.

— Все в порядке.

Через несколько минут они свернули с главной дороги на проселочную, где когда-то жил Томми.

— Почти приехали, — сообщил Малькольм, хотя в этом не было нужды.

Никто из них не промолвил ни слова, когда они проезжали мимо старого дома Томми. В окнах не горел свет, и фонарь на крыльце тоже был выключен, так что от дома, стоявшего чуть поодаль от дороги, можно было различить только темный силуэт. Дагдейлы, очевидно, уже уехали.

Через пять минут они добрались до дома Маккензи в самом конце дороги. Перед ним стояло две машины, и Малькольм узнал красный «вольво» Дагдейлов и синюю «тойоту» самих Маккензи. Макдональды, видимо, еще не приехали.

Малькольм припарковался рядом. Когда он вы — ключ ил мотор, воцарилась неожиданно густая и спокойная тишина.

— У меня не очень выходят светские беседы, — помедлив, сказал Томми.

— У меня тоже.

Они не успели позвонить в звонок, как Фиона, вероятно услышавшая машину, сама открыла им дверь.

— Малькольм, — воскликнула она, — Томми. Как хорошо, что вы смогли прийти. О, вино, как мило. — Она взяла у Малькольма бутылку и провела их в маленькую, ярко освещенную гостиную, где стояли с бокалами в руках Крис и Мэри Дагдейл, разговаривавшие с Гэвином.

— Малькольм! Томми! — закричал Гэвин с явно наигранной радостью. — Рад вас снова видеть! — Он подошел к ним, энергично потряс руку Томми, потом хлопнул Малькольма по плечу. Малькольм никогда не видел, чтобы этот тихий человек вел себя так эмоционально, и это внушало легкое беспокойство; когда они встретились в прошлый раз, Гэвин был совершенно нормальным, но, надо думать, теперь его завела Фиона. Малькольм представлял себе, как она говорит ему: «Постарайся быть веселым. Изо всех сил, Гэвин». От этой мысли Малькольм чуть не рассмеялся вслух.

Дагдейлы приветствовали их более сдержанно. Хотя они прожили на острове уже двадцать лет, большинство островитян по-прежнему смотрело на них как на приезжих, а кое-кто до сих пор ждал — с любопытством, а не со злорадством, — когда же они умотают обратно в Стерлинг. К тому же Крис работал графическим дизайнером, у него была своя маленькая фирма, которой он управлял прямо из дома, что озадачивало островитян, еще не совсем привыкших к появлению быстрого интернета. Мэри работала учительницей, заменив женщину, которая пришла на смену Эйлин Браун, — эта женщина прожила здесь всего год и уехала, заявив, что остров до невозможности далекий, до невозможности одинокий. (На эту тему все еще шутили в баре: что кто-то мог устроиться работать на Литту, перевезти сюда всю семью и не заметить, как далеко находится остров. Но в то время они изо всех сил старались оказать Хильде Грейди радушный прием. Никто не признавался в том, как сильно их задел ее отъезд, ее заявление, сводившее на нет их усилия.) Хотя Мэри уже так долго прожила на острове, в ней еще сохранялись следы городского лоска, но когда Малькольм сказал что-то в этом роде Хизер, она фыркнула и ответила: «Мэл, она же из Стерлинга, а не из Парижа. Ты, наверное, имеешь в виду, что она не такая обветренная, как все мы».

Сегодня Мэри накрасилась, что здесь нечасто увидишь, и Малькольма сразу поразил темно-красный цвет ее помады. Он подумал, что от этого ее рот выглядит тонким, но, может быть, это потому, что он не привык к такому, а Хизер часто говаривала, что он не любит того, к чему не привык.