Кикимора и другие. Сказки-притчи - Александр Богаделин

Аксинья на сестрицу похожа была, только телом добрее. У ней уж не трое, а семеро детишек народиться успело. Так получилось, что первой она в дом вошла, а Анюта ее увидала и с криком: «Мама пришла!» на шею бросилась. Взяла Аксинья дитяти на руки и говорит:

— Что ж ты, милая, обозналася, вон мама твоя позади идет.

Кикимора, как про это услышала, села на лавку и разрыдалася. Дочку к себе прижимает, слезы по щекам размазывает и все лопочет, что не оставит ее больше никогда. Анюта, на маму глядучи, тоже носом хлюпать принялась. Еле Аксинья их успокоила.

Как детей спать уложили, сестрицы на кухоньке уединились. Чайку из трав целебных попить да о жизни своей посудачить. Новости последние друг другу поведали, родителей помянули, и на детей разговор сам собой перекинулся.

Аксинья и говорит. Для женщины, мол, главное в жизни — это дети ее. Радость какая — каждый день на них любоваться. Только, вроде бы, шажочки первые делать учатся, а оглянуться не успеешь, уж по лесу друг за дружкой носятся. И на мир по-другому глазами их смотреть начинаешь.

Кикимора сестре возражать не стала. В глухомани у ней, думает, жизни такой, как в лесу Заповедном, и не видывали никогда. Из всех развлечений, поди, только баня и осталася.

А вскоре и им время укладываться спать подошло.

Как уехала сестрица в деревню свою, дожди зарядили.

У Кикиморы ко времени этому дело уж полным ходом шло. Полевицы мерки снимали, материю кроили да наряды шили.

По совету Яги взяла она в помощницы себе Марфу — дочь Водяного с болот дальних. Хоть и не скажет та никогда слова лишнего, но во всем на нее положиться можно было. И за тканями драгоценными присмотрит, и приберет, когда надобно, и по полочкам все расставит обязательно.

Поначалу Кикимора на дождь внимания особого не обратила. Умоются деревья с травами водицей небесною, а там, глядишь, и радуга на небе на радость детям и смертным разляжется. Только что-то одни тучки другими день целый сменялися, и всю ночь капли в окно барабанили. Когда и на третий день дождь не прекратился, болота и озерца лесные из берегов своих вышли, и все тропинки в округе развезло. Но и это Кикимору не сильно расстроило. Марфа с лешими сговорилась, и те настил деревянный до входа самого положили.

А на четвертую ночь стук громкий в дверь раздался. Выглянула Кикимора в окошко, а там Марфа стоит. Беда, говорит, приключилася.

Лешие с бобрами давно уж перед лесом Заповедным на речке плотину поставили. Чтоб по весне вода сильно не разливалася да избушки духов, на берегу стоящие, не заливала. Но, видать, не выдержала она напору большого, и прорвало её нынче.

Когда до речки добрались, от Дома красоты только крыша одна над водою виднелася. Кикимора, не раздумывая, в воду хотела броситься, но не пустила Марфа её. Сама вместе с братьями-водяными веревкою обвязалась и, за деревья держась, потихоньку они вперед двинулись. Но еле смогли кусок материи небольшой да платье готовое достать. Много камней больших и дерев поваленных речка бушующая вниз несла.

Как спасенное в избушку перенесли, стала Кикимора понимать, что случилося. Не осталось у ней больше ничего, все в Дом красоты вложено было. И что делать дальше — неведомо.

Разрыдалась она слезами горькими. Дети проснулись, на мамку удивленно глядят. Рассказала она им о горе-злосчастии приключившемся, а те обняли ее и утешать принялись. Ни за что, говорят, мама, мы тебя в беде не оставим. Ты у нас во всем лесу самая красивая. Улыбнулась Кикимора на слова эти и еще пуще слезами залилась.

Через день Тихон с лешими и бобрами плотину починили, да и дождь утихомирился наконец-то. Дом красоты бывший без окон, наполовину илом занесенный стоял. Марфа с братьями откапывать его было принялась, но Кикимора сразу их остановила. Все равно уж ничего годного там не осталося.

Стала она думать, как дальше жить. Как дело свое восстановить можно. Попробовала взаймы у духов знакомых попросить. Но многие в лесу от воды большой пострадали, и самим им злато да серебро нужно было. Хотела она от безысходности даже к Терентию сходить. Только вряд ли он помогать ей стал. Не прошла еще у него обида, разводом нанесенная, да и жена новая — русалка молодая, не очень-то Кикимору жаловала.

Все к тому шло, что к Василисе Прекрасной лететь придется, о горе своем рассказывать. Может она помочь в беде её сможет.

Только вдруг утром Стас к ней заявляется. С заботами своими Кикимора давно уж к нему не заглядывала. В руках сундучок держит, а в нем — злато да серебро, за турнир рыцарский в награду полученное. Знала Кикимора, что на богатства эти он дом новый построить решил, и отказываться начала. Но Стас все равно на своем стоял.

— Поживу, — говорит, — пока и в избушке неказистой. А как ты на ноги поднимешься, там и видно будет.

Богатства Стасова, конечно, мало было, но и на том спасибо. Кикимора задатки, что за платья брала, вернула и успокоила всех — заказы их обязательно пошиты будут. Духи ее жалели, конечно, но злато свое назад забрали-таки.

Опять Кикимора почти ни с чем осталася. И тут Марфа пришла. Правильно Баба Яга сказывала, в минуту трудную можно будет на неё положиться. Уговорила она отца Кикиморе два сундука богатств взаймы дать.

Закипела работа вовсю. Дом красоты старый лешие по бревнышку раскатали и новый на пригорочке, от речки подальше, сладили. Накупила Кикимора опять тканей красивых, полевиц позвала и наряды обещанные шить засела.

Но о детях теперь в первую очередь думы ее были. Каждый день они к ней на работу заглядывали. Конечно, мешались больше, но только хвалила она их за усердие и помощь великую.

Чуть солнышко за деревьями скроется, заканчивала теперь Кикимора дела свои швейные и домой со всех ног неслась. А вскоре Полевик ей Дарью-искусницу пригласить посоветовал. С Домом красоты она не хуже хозяйки управляться могла.

Не простое это дело оказалося, с детьми, пусть и своими, весь вечер проводить. То Анюта поиграть с ней просит, то старшим уроки делать помогать надобно. Стала Кикимора после этого Стаса лучше понимать. Видать, не сладко ему приходилося.

Как-то раз все игры, что помнила, перебрала, а Анюта все новые требует. Характер у ней под стать мамкиному был. Ежели захочет чего, ни за что не отступится.

Пришлось Кикиморе на ходу сочинять. Ковер, из трав сплетенный, что посреди дома лежал, в болото непроходимое превратился. И пройти через него можно было, только на кочки-цветы желтые наступая. А чтоб подольше Анюта на другую сторону перебиралась, Коту Баюну, что в дом Кикиморы заглядывать часто любил, временно чудищем злобным побыть пришлось. Болота этого он совсем не боялся, но прикосновение его к началу ковра возвращало.[92]

Чудище быстро роль новую освоило. Мурлыкало что-то про себя и о ноги Анюты любимой потереться норовило. И сколько Анюта ни уговаривала Кота, и не собирался он никуда уходить. Пришлось дитяти быстрей Баюна по ковру мчаться, а на другом конце её уж скамеечка невеликая дожидалася. На ней дальше надо было по морю-океану плыть.

Кикимора потихоньку Анюту сзади подталкивала, пока они до кухоньки не добрались. Внутри печки там бог огненный проживал, и, чтоб задобрить его, дары поднести требовалось. Растерялась дитяти поначалу, но потом ленточку из волос выплела и на шесток положила. От волшебства небольшого подношение её сразу в воздух вспорхнуло и в трубу унеслось. Раздался оттуда вой жуткий и причмокивание довольное.

— Это, — Кикимора пояснила, — божество дар твой приняло и взамен горшочек с кашею посылает.

Не любила Анюта кашу есть, но тут всю подчистую с молоком уплела. А вскоре и время в кроватку укладываться подошло.

Уложила Кикимора детей спать, а сама над нарядами новыми посидеть немного решила. Утром проснулась, глядит, старшие посапывают тихонечко. А Анютина кроватка пустой стоит, и дверь наружная приоткрыта.

Похолодело у неё все внутри, вскочила и из дома стремглав бросилась. А навстречу ей дочка бежит:

— Мама, мама! — кричит. — Гляди, кого я нашла!

И лягушонка маленького на ладошке показывает.

Прижала ее Кикимора к себе, чтоб слезы навернувшиеся дитяти не заметила. И понятно ей стало, о чем сестра на кухне сказать пыталася.

Пока Анюту назад в дом на руках несла, решила она твердо — нечего больше и себя и Стаса изводить. И ежели осталось еще желание у него, все вместе жить будем.

Мелькнула, правда, мысль быстрая, что золото тогда отдавать не придется. Но устыдилась она её и прочь прогнала.

Но здесь уж другая сказка начинается.

А этой конец пришел.

Кому еще по книге скакать не надоело, тому в главу двадцать первую — «Созерцатели» путь лежит.

А дальше нас сказ о болезни Воеводы дожидается.