Поселок кентавров - Анатолий Ким

И так далее. Тут тяжкой силы удар вновь чудовищно хотряс землю и воздух над нею. Собаки болезненно взвыли, вякнули и разбежались в стороны, гонимые лютым ужасом. Рабы попадали во ржавую осеннюю полынь пустыря.

ОТСТУПЛЕНИЕ 13

В стране амазонок изготовили неслыханное во всем древнем мире железное оружие, с помощью которого нетерпеливые воительницы хотели наконец покончить со всеми мужчинами окружающих стран, начиная от Халиба, Лапифии, Ахейи — и ватоть до гиперборейских стран. Халибов амазонки уже покорили и теперь выкачивали от них весь железный запас, чтобы отлить Железную Падающую Дубину.

Мысль о ней пришла в лысую мудрую голову Генеральной Старейшины по имени Елена, которая признала амазонок создать всенациональную железную балду со стальным набалдашником, чтобы она, поднимаемая веревками, грозно вставала торчком, а потом резко падала бы вперед, разбивая вражеский строй Железную дубину решено было делать длиною в триста пятьдесят широких пехотинских шагов, на передней части ее была наварена круглая стальная головка в

340 быков весом, нижняя же часть палицы крепилась к двум лачачеобразным приливам, над которыми и могла подыматься и с этого стоячего положения падать вперед грандиозная железная башня ЖПД.

Возить ее нужно было на огромной платформе с восемьюстами огромными колесами, толкали телегу прикованные под ее днищем рабы. Но оттягивать, ставить в стойку и обрушивать на врагов железную балду должны были только содддтихи амазонского воинства. Десять тысяч отборных воительниц тотальной гвардии предполагалось ставить на подъем и пуск ЖПД, остальное войско всадниц должно было с мечами и луками обеспечивать охрану Всеамаз оцской дубины

Двое сбежавших рабов отвязали кентавриарха Пассия от мертвого дерев», распутали ему руки, усадили на траву, сели рядышком и принялись тянуть из горлышка глиняной бутылки какое-то жутко пахнущее пойло.

— А я-то тут при чем? — с глубоким недоумением в голосе произнес кентавр, думая о чем-то своем и с удовольствием потирая грубые следы веревок на запястьях, освобожденных от пут.

— А при чем тут ты, старичок? — с таким же недоумением переспросил один из рабов с потертым бронзовым обручем на жилистой шее, с глазами синими-синими среди темных морщинок лица. — О тебе и никакой речи нет! Мы же говорим о своих делах, дедушка. Так что ложись и отдыхай, пока тебя не поймали и не запрягли в телегу. А поймать нас всех поймают о на все равно зацапает, уж будь спокоен.

— Откуда вы, рекелеТ- отечески спрашивал у рабов Пассий на греческом языке. — По какой земле вы гуляли, пока не поймали вас амазонки?

— Мы полночные, — ответил один из них, вздыхая. — Загиперборейские. У нас там хорошо, мы пили пшеничное зеленое вино. Оно будет получше, чем это…

— Ладно тебе! — сердито прервал его второй раб, — И это неплохое, пей! — И он передал обеими четырехпалыми руками глиняный сосуд товарищу," Вот она наладит свою елдышку железную, перемолотит все вокруг, тогда и такого пойла нигде не увидишь.

— А кто это, кого вы всё называете «она»? — полюбопытствовал Пассий;

— Кто, кто… — недовольным голосом проворчал раб, оглядывая близкие кусты бурьяна. — Она… Военная… Вот кто.

И видя, что кентавр не понимает его, сделал предположение:

— Ты, наверное, иностранец… Но кто же тогда вычистил тебя снизу?

— Лапифы, когда я был у них в плену, — смиренно ответил старый кентавр.

— А наши яички выпотрошила она.

— Кто это?

— Военная… Змеюка, которая, шипит в лохматых зарослях… Амазонская стерва, которая хочет ездить верхом на мужике, как на лошади… Лысая Елена, у которой растет рыжая бороденка…. Понятно теперь?

Кентавр молчал, по-прежнему ничего не понимая. С недоумением и любопытством смотрел он на то, как, держа глиняную бутыль обеими руками, на которых было по четыре пальца, загиперборейский человек пьет из сосуда дурно пахнущую жидкость.

Это был, как и его товарищ, онитупский раб из пьяниц, коим хозяева поотрубали большие пальцы, чтобы выпивохи не могли обхватывать одной рукою емкий стакан или бутылку. Такая мера несколько ограничивала возможности неисправимых пьяниц, делая их заметными перед надсмотрщиками. Теперь раб не мог, как раньше, до операции, прикрыться полою халата и, держа бутылку в одной руке, быстренько махнуть прямо из горлышка…

— Можно мне, рекеле, уйти? — спросил Пассий, зачарованно глядя, как острый кадык пьющего раба прыгает вверх-вниз…

— Куда пойдешь? — спросил второй раб.

— Искать ее, — ответил кентавр. — У меня ведь тоже есть она.

— Кто это? — спросил первый раб, отставив питье, подвинув бутылку ко второму.

— Серемет лагай, — ответил кентавр

— Так чего же ее искать? — улыбнулся второй и протянул сосуд Пассию. — Вот она, держи Так бы сразу и сказал, что хочешь выпить.

— Но я ищу другое, господа, — устало ВЫЛУПИВ глаза и близоруко разглядывая ужасно пахнущий сосуд, отвечал Пассий..

— Ты же сказал, старичок, что ищешь шербет лакай? дружески молвил второй раб и вновь протянул бутылку, — Вот это И есть то самое.,

— Серемет лагаи…

— Ну да… Мы это пойло так и называем: щербет лакайТут грохнуло вновь: ух! — столь тяжко, страшно, что земля на целую пядь подскочила под ногами, и старый кентавр невольно осел на хвост, а затем и завалился на бок. Рабы вскочили и помогли ему подняться. Кентавриарх по-собачьи, тяжко отдуваясь.

Тут вновь сунул ему сосуд морщинистый раб, Пассий смог перенять бутылку в свою руку, ибо большой палец на ней Не у него удален, как у его новых приятелей, рабов Амазонии, Вот так, опираясь одной рукою о землю, а другой приподняв над собою глиняную бутылку, старый кентавр Пассий и принял напиток бессмертия

Его изготавливали амазонские рабы из виноградных выжимок и ядовитых грибов химуингму, народное название, его действительно было созвучно крылатому выражению кентаврской речи, но это оказалось чистой случайностью, и «щербет лакай» означало «сладкое питье», что, впрочем, не соответствовало действительности, ибо питье это было горчайшим и не приводило к скорой смерти, но наоборот — приобщало к бессмертию,

Оно заключалось вовсе не в том, чтобы его достигать, а в том чтобы его постигать.

Серемет лагай вовсе не означало простого желания немедленно сдохнуть, а являло устремление к легкой, блистательной смерти, каковая одна только намекает на то,›что смерть вообще ничто, некий фокув и обман, чистое надувательство. И ее не надо бояться… Настойка «щербет лакай» давала мозгам выпившего эту дрянь способность задымиться ядовитыми воспарениями сока химуингму, в которых вдруг обнаруживало себя другое существование души и другая, вовсе не елдорайная, ипостась живого существа.

Вдруг открывшийся для этой истины, кентавр Пассий пошел куда-то, едва чувствуя землю под ногами- И перед ним уже ничего не осталось такого, что могло быть страшным для него или мучительным. И даже последовавший самый страшный двойной удар земли, от которого все вокруг мгновенно взлетело в воздух, ничуть не задел плавного и безмятежного хода его воздушного передвижения. Он плыл, шевеля ногами, как при ходьбе, средь каких-то радужных легковесных складок, которые драпировались на всем его пути справа и слева.

Куда он попадет, было ему неизвестно, но очень любопытно, и знал кентавр лишь то, что будет ему не хуже, а несравнимо лучше. Легчайшая и непроницаемая завеса мира скрывала за собою радость жизни, похожей на Божественное существование, И этот дивный полог отвесно стоял в воздухе, подобный земной многоцветной радуге, которая становится видимой лишь в минуты влажного просветления солнца после чистого дождя.

Окруженные изгибающимся про» странством иного бытия, кентавры и люди, амазонки и лошади и все прочие твари земные, балующиеся елдораем, не могли так просто попасть за волшебную завесу мира, — ибо там не жаловали этого дела. Даже тем, кому жестоко навязали безгрешность, опустошив с помощью бритвы сосуды греха, не дозволено было приблизиться к благоуханному внеземному пологу без помощи волшебного снадобья.

И одно только изобретение рабами напитка из виноградной браги и грибов химуингму. пойла настолько мерзкого, что оно вмиг очищало существо, употре бившее эту отраву, от всех былых грехов, — лишь добрый глоток «щербета лакай» дозволял нечистому грешнику приблизиться к полувоздушным драпировкам завесы мира.

Невидимые доброжелатели, находившиеся где-то совсем близко, громоподобно хохотали. Им нравилось, что бывает на свете такая смехота: обездоленные рабы, измученные гнусным трудом из-под палки, с отрезанными большими пальцами рук, словно бы для того отрезанными, чтобы рабы не могли показать кукиш сиоим господач, ежедневно избиваемые суровыми амазонками, бесправные да еще и выскобленные в том месте, где раньше у них мотались жизнера-г достные висюльки. — сии чудаки ко всему еше пили эту мрачную гадость, дергаясь и глубоко вздрагивая чревом от неимоверного отвращения… И, удово-ленные столь забавным зрелищем, незримые режиссеры позволяли пьяным рабам и кентавру порхать, словно пушинкам, среди кулис вселенского театра, возле обшитого золотыми звездами занавеса, отделяющего зрителей земли от небесных артистов. Старик Пассий, последний кентавр из поселка, плыл по воздуху через бурьянный пустырь на окраине Онитупса — и катастрофический удар земли о воздух даже не отразился на его бесподобной сомнамбулической иноходи… А вокруг вся местность мгновенно покрылась облаками пыли, которая поднялась над рухнувшими глинобитными домами столичного города.