Миры Филипа Фармера.Том 08. Магический лабиринт - Филип Фармер

Эрик сказал Клеменсу, что верна первая версия.

Клеменс объединился с норвежцем потому, что тот владел редчайшим оружием — стальным топором — и разыскивал руду, из которой топор был сделан. Клеменс надеялся, что руды хватит и на то, чтобы построить большой пароход, на котором он доплывет до истоков Реки. Эрик был невысокого мнения о Сэме и взял его к себе только из-за Джо Миллера. Эрик не любил Джо, но признавал, что в бою титантроп незаменим. А потом король Иоанн захватил Джо в заложники. Отчаявшийся Сэм, боясь, что король убьет Джо и метеорит будет потерян, обсудил ситуацию с Лотаром, младшим братом «Красного барона». Сэм предложил убить Эрика и его викингов — тогда можно будет вступить в переговоры с Иоанном, который должен понять, что ему выгодно объединиться с Клеменсом. Вместе они могут выстоять против сил фон Радовица, идущих вверх по Реке.

Сэм подкрепил свои аргументы тем, что Кровавый Топор скорее всего намерен убить его самого после победы над врагом. Кто-то из них неизбежно должен умереть.

Лотар фон Рихтхофен согласился с Сэмом. Расправиться с предателем не значит совершить предательство. Кроме того, логика не оставляет иного выхода. Будь Кровавый Топор истинным другом — дело другое. Однако доверять ему можно не больше, чем гремучей змее, у которой болят зубы.

И злодеяние совершилось.

Да, это было злодеяние, как бы ни оправдывали его обстоятельства.

Сэм так и не смог избавиться от сознания своей вины. В конце концов, можно было просто плюнуть на метеорит и отказаться от своей мечты.

Сэм с Лотаром и несколькими надежными людьми пришли к хижине, где Кровавый Топор занимался любовью с женщиной. Бой с охраной длился всего минуту — превосходящие силы захватили викингов врасплох.

Голый Эрик выскочил наружу со своим большим топором, и Лотар пригвоздил его копьем к стене хижины.

Сэма чуть не вырвало, но его поддержала мысль о том, что все по крайней мере кончено. И когда сильная рука схватила его за лодыжку, он едва не лишился чувств от ужаса. Сэм посмотрел вниз: умирающий Эрик держал его мертвой хваткой.

— Bikkja, — чуть слышно, но ясно выговорил викинг.

Это значило «сука» — Эрик часто обзывал так Клеменса, которого считал женоподобным.

— Кал Рататока, — добавил Эрик.

Рататок — это гигантская белка, скачущая по ветвям мирового дерева Иггдрасила — космической оси, связывающей вместе землю, обитель богов и преисподнюю.

А потом Кровавый Топор предсказал, что Клеменс построит-таки свой корабль. И поведет его вверх по Реке. Но и постройка корабля, и само путешествие принесут Клеменсу одно только горе вместо ожидаемой радости. И когда Клеменс наконец приблизится к истокам Реки, он, Кровавый Топор, будет ждать его там.

Слова умирающего врезались Сэму в память, и теперь, во сне, он слышал их опять из уст темной фигуры, которая вцепилась ему в ногу, высунув руку из-под земли. Горящие глаза смотрели из ямы на Клеменса.

— Я достану тебя! Я буду поджидать тебя в лодке, а после убью. Ты не доберешься до конца Реки и не пройдешь во врата Валгаллы!

Хватка ослабла, но Сэм, окоченевший от ужаса, не мог отойти прочь. Призрак хрипел в агонии, а Сэм стоял недвижимо, хотя внутри у него все ходило ходуном.

— Я жду!

Таковы были последние слова Эрика, отдававшиеся эхом в снах Клеменса все эти годы.

После Сэм посмеялся над пророчеством Эрика. Видеть будущее не дано никому. Это суеверная чушь. Может, Кровавый Топор и живет сейчас где-то в верховьях Реки — но если это и так, это только совпадение. Такова же вероятность того, что он оказался в нижнем течении Реки. И даже если викинг ждет своего часа, чтобы отомстить, вряд ли ему представится для этого случай. Пароход останавливается только три раза в день, если не считать редких недельных стоянок. Скорее всего пароход пройдет мимо Эрика. Ни бегом, ни в весельной лодке, ни под парусом Кровавому Топору не догнать быстроходное судно.

Эти здравые мысли, однако, не мешали Эрику являться Сэму в страшных снах. Возможно, потому, что в душе Сэм признавал себя виновным в убийстве. А виновный должен нести наказание.

Владыка Снов с присущей ему легкостью сменил кадр, и Сэм оказался в хижине. Была ночь, лил дождь, гремел гром, и молния хлестала во тьме, как плетка-девятихвостка. Ее вспышки слабо освещали хижину. Рядом с Сэмом присела темная фигура в плаще с капюшоном.

— Чем обязан столь неожиданному визиту? — спросил Сэм, как тогда, при втором посещении Таинственного Незнакомца.

— Мы со Сфинксом играем в покер с жеребьевкой, — ответил Незнакомец. — Не хочешь ли присоединиться?

Сэм проснулся. На его стенном хронометре светились цифры 03:03.

Бог троицу любит. Рядом Гвенафра простонала во сне: «Ричард»; Так ей снится Ричард Бёртон. Ей было всего лет семь, когда она с ним познакомилась, и знала она его только год, а вот забыть не может. Детская любовь не прошла.

Теперь ничто не нарушало тишины, кроме дыхания Гвенафры и отдаленного шлепанья колес по воде. От их вращения пароход слегка вибрировал. Держа руку на дюралюминиевой раме кровати, Клеменс чувствовал эту легкую дрожь. Четыре колеса, движимые мощными электромоторами, гнали судно к цели.

На берегах Реки спали люди. Над полушарием стоит ночь, и около 8,75 миллиона человек спят и видят сны. Что им видится? Кому-то Земля, кому-то этот мир.

А пещерный человек, быть может, стонет и мечется, видя, как саблезубый зверь крадется к огню у входа. Джо Миллеру часто снились мамонты, лохматые, с загнутыми бивнями левиафаны его времени — их мясом он набивал свой объемистый живот, из их шкур делал шатры, бивнями подпирал эти шатры, из зубов низал громадные ожерелья. Еще Джо снился его тотем, его предок — гигантский пещерный медведь; могучий и косматый, он приходил и давал Джо советы по разным трудным делам.

А иногда Джо снилось, что враги бьют его палками по пяткам. Джо, весивший восемьсот фунтов, страдал плоскостопием и не мог оставаться на ногах весь день, как пигмеи гомо сапиенс; ему то и дело приходилось садиться и давать отдых своим несчастным ногам.

У Джо бывали поллюции по ночам, когда ему снилась женщина его породы. Теперь он спал с красоткой ростом шесть футов семь дюймов, со славянкой-кашубкой из третьего века. Ей нравилась огромность Джо, его волосатость, его здоровенный нос, его колоссальный член и его мягкосердечие. Возможно, она получала извращенное наслаждение, предаваясь любви с тем, кто был не совсем человеком. Джо тоже любил ее, но это не мешало ему грезить о Своей земной жене и других женщинах своего племени. Или скорее, как грезят все живые, о подруге, созданной Владыкой Снов, об идеале, что существует только в подсознании.