Гибель Византии (сборник) - Гюг ле Ру

Историк Гиббон утверждает, что благосклонность Феодоры не знала пределов; поэтому она "скоро прославилась по всей Византии своими роскошными ужинами, смелыми разговорами и невероятным количеством своих возлюбленных. По окончании спектакля, она нередко изображала за кулисами в самом непринужденном костюме «танец живота» перед своими восхищенными поклонниками и очень гордилась пожинаемыми ею в таких случаях лаврами. Мессалина в сравнении с нею, должна была бы показаться почти вполне благопристойной женщиной. Вот именно, благодаря этим выходкам, порядочные люди и сторонились при встречах с Феодорой, чтобы не оскверниться прикосновением к ней, и даже просто встреча с ней считалась дурным предзнаменованием.

Едва ли Феодора особенно заботилась об общественном мнении; но подобный образ жизни доставил ей немало других, более значительных для нее неприятностей. Несмотря на все принимаемые ею меры предосторожности, она однажды забеременела и, несмотря на попытку освободиться от нежелательных осложнений, произвела на свет сына, которого, назвали Иоанном. Она так холодно и недружелюбно встретила это дитя, так много и громко жаловалась на эту неожиданную для дальнейшей ее карьеры помеху, что отец его не счел возможным оставить ребенка у Феодоры, и так как должен был сам в это время ехать в Аравию в качестве государственного чиновника, то предпочел взять дитя с собою. Иоанн впоследствии доставил немало хлопот своей матери. Но в ту минуту она была в высшей степени довольна, что освободилась от него. У нее была затем еще дочь, к которой она отнеслась по-видимому более благосклонно.

Константинополь начала VI века, был самым развращенным городом в мире. Порок царствовал в нем совершенно открыто: известные дамы занимали целые улицы и ютились даже под сенью монастырей и церквей; продавцы женщин по всей империи вербовали несчастных, которых соблазняли нарядами и блестящими безделушками; часто жертвами этих негодяев становились даже дети. Множество женщин поддавались этим соблазнам и, становились пленницами своих вербовщиков, нередко даже обязываемые контрактом не оставлять отныне ремесла, на которое себя обрекали.

Благочестивые люди, исполненные страха Божия, не менее чем на разврат негодовали на страсть к азартным играм. Играли в Константинополе с утра до ночи и в общественных собраниях и в частных домах; ставки достигали колоссальных размеров и поглощали целые состояния; зло сделалось настолько распространенным, что его не избегли даже духовные лица. Священники посещали игорные дома, бросая завистливые взгляды на груды золота, которые рассыпались с гармоничным звоном, отравляя их взгляды и слух, оскверняя своим прикосновением их горячие руки. Но главный соблазн заключался в ипподроме и театре.

«Зрелища необходимы, — говорил Юстиниан, — чтобы развлекать народ». И одной из важнейших обязанностей правительства считалось стремление занимать любопытство толпы пышными представлениями и праздниками: бега на колесницах, бои диких зверей, гладиаторские поединки, театральные постановки, среди которых народ особенно любил фарсы, балеты и пантомимы, упражнения акробатов и выходы клоунов вечно сменяли друг друга, приноравливаясь ко вкусам толпы. Наступление нового года праздновалось семидневными непрерывными увеселениями, и один из этих дней носил характерное название «день проституток». Все новые и новые развлечения привлекали народные массы в цирк и театр, и Юстиниан не нашел лучшего средства завоевать симпатии толпы, как устроить в цирке состязания двадцати львов и тридцати леопардов сразу, распределить богатые награды победителям на скачках, предложить публике пышный пир и истратить в три дня более четырех миллионов.

Вся Византия посещала цирк и театр; и хотя обычай запрещал появляться там порядочным женщинам, они не менее своих мужей интересовались всем, что касалось скачек, лошадей и возниц. Никогда еще никакой народ в мире, не интересовался так ипподромом, как интересовались им византийцы VI века. Возницы-победители становились героями дня; император считал своей обязанностью лично приветствовать их; правительство воздвигало им статуи, поэты изощрялись в составлении в честь их лестных стихотворных од; самые серьезные люди объявляют, что в них одних заключается радость жизни, толпа следит за ними со страстным вниманием и разделяется на партии согласно цвету курток. «Зеленые» и «голубые» в продолжение целых веков бьются в честь их между собою, словно дело идет о спасении отечества.

Цирк являлся обыкновенной темой великосветских разговоров: весь Константинополь толковал о своих любимых возницах и держал пари по поводу предстоящих скачек. Самые серьезные люди охотно задавались вопросами о происхождении цветов, которые носили возницы, отыскивая их символическое значение. Всякий знал, что так как зеленый цвет есть аллегорическое обозначение земли — победа «зеленых» предвещала плодородный год; так как «голубой» — является цветом моря — победа «голубых» обозначала успех мирных мореплаваний и, разумеется, земледельцы держали за «зеленых», мореплаватели за «голубых».

Цирк задавал тон моде. Молодые люди, завсегдатаи ипподрома, усвоили себе даже особые манеры и костюмы, весьма эксцентричного фасона, желая отличаться от остальных. Они носили, подобно персам, длинную бороду и усы; подобно гуннам, они брили свои головы спереди, а сзади отпускали длинные волосы, ниспадавшие на плечи. Они носили туники, которые создавали иллюзию сильных мускулов, когда их обладатели поднимали в цирке руки, аплодируя возницам; на плечах их были пышные, богато расшитые плащи.

Феодоре удалось уже составить порядочное состояние, когда с ней случилось несчастье. У нее был возлюбленный, сириец, по имени Гесебал, состоявший на государственной службе. Это было лицо довольно значительное; он получил в конце концов должность губернатора в провинции Пентаполе в Африке. Феодора решила последовать за ним. Она устала от постоянной перемены мимолетных привязанностей и жаждала более постоянной любви, к несчастью и этот роман оказался довольно кратковременным. Неизвестно по какой причине влюбленные поссорились. Гесебал бесцеремонно прогнал Феодору и бедняжка долго скиталась по востоку, терпя крайнюю нужду. Ее встречали в Александрии и Антиохии и многих других городах, где она добывала себе кусок хлеба своим жалким ремеслом. «Как будто, — говорит Прокопий с наивной серьезностью, — сам дьявол позаботился о том, что весь мир узнал о порочности Феодоры».

По-видимому, довольно долгое пребывание Феодоры в Египте и Сирии не осталось без серьезного влияния на всю ее жизнь.

В это время (521 г.) Александрия была не только богатым городом, купцы которого проникали в Китай, где покупали шелки, и в Индию, откуда привозили пряности и камни, не только колоссальным складом, откуда расходились по всем берегам Средиземного моря египетский хлеб и другие восточные и западные продукты и товары. Это был не только элегантный и богатый уголок мира, известный своими легкими нравами, пристанище знаменитых куртизанок вроде Таисы и Хризисы. Начиная с четвертого века, столица Египта становится также значительнейшим христианским центром. Нигде борьба различных христианских сект, нигде жаркие теологические споры, нигде фанатизм не достигал такой остроты, как в Александрии; нигде не было такого количества монастырей и церквей, а Ливийская пустыня давала приют стольким отшельникам, что ее справедливее было бы назвать «священной пустыней».

В момент пребывания в нем Феодоры, Египет волновался более, чем когда-либо. Это была эпоха, когда император Юстин, стремившийся во что бы то ни стало воссоединиться с Римом, начал в Сирии ужасное гонение на вероотступников. Все те, кто не хотел присоединиться к исповеданию веры, установленному на Халкедонском соборе, все те, кто по примеру Евтихия допускали в Христе только одно божество и получили поэтому название монофизитов — были нещадно преследуемы. Наиболее известные члены, ставшие во главе новой секты, антиохийский патриарх Север, Юлиан Галикарнасский, Петр. Анамейский и другие, более пятидесяти епископов были лишены сана, изгнаны, избиваемы, сирийские монастырские общины были рассеяны силой, монастыри закрыты, монахи перебиты или разогнаны. Многие из них нашли убежище в Египте, где патриарх Тимофей, опиравшийся на целую армию преданных ему монахов-фанатиков, продолжал упорно держаться монофизитских доктрин. И из Александрии, где он укрылся, Север, самый талантливый из вождей монофизитов, «скала христианства», как называли его современники, «непоколебимый страж правой веры», зажигал страстным огнем своих проповедей и упорством постоянное глубокое волнение во всем религиозном мире Востока.

В ущелья ливийских гор, в монастыри, затерянные в пустыне, люди знатного происхождения, светские женщины, воодушевленные мистической жаждой уединения и аскетизма, являлись искать забвения и спасения души. Блаженный Фома, принадлежал к аристократической семье, имел неисчислимые богатства, был окружен толпою слуг, получил такое воспитание, которое дается только королевским детям. Он привык к такой роскошной жизни, что по десяти раз на дню умывал себе лицо и руки. Но когда гонение достигло Сирии, он последовал в Египет за Марасом, святым епископом Амиды. Трудами рук своих прежний аристократ добывал себе кусок хлеба, плетя корзины из пальмовых ветвей. Ради спасения своей души он решил окончательно отказаться от мира и удалился в пещеру, где прожил целые годы, умерщвляя свою плоть, беспрестанно молясь и оплакивая свои грехи. Наконец тело его стало черным, как уголь, и совершенно высохло, длинные нечесанные волосы развевались по его плечам; он прикрывался ужасными лохмотьями, и прежние друзья, самые близкие, перестали узнавать его. Но Фома был счастлив: он спас свою душу от вечного адского огня.