Воспоминания о будущем - Кэт Патрик

— Ничего не бойся, я ее как следует запаковал. Подожди-ка, — Люк нажимает на кнопку блокировки багажника, вылезает наружу и скрывается за машиной. Я поворачиваюсь назад, чтобы посмотреть, что он там делает, и только теперь замечаю, что средний ряд кресел отсутствует. Зато на заднем ряду лежат две декоративные подушки, явно позаимствованные с домашнего дивана, а рядом аккуратно сложен мягкий вязаный плед, на котором стоит небольшой переносной холодильник.

Заметив, что я подглядываю, Люк ловит мой взгляд и улыбается невинной улыбкой. У меня сладко ноет в животе при виде маленькой ямочки на его правой щеке, которую я не успела заметить раньше.

Люк с негромким стуком закрывает багажник. Вместо того чтобы снова вернуться на водительское место, он открывает с пульта отъезжающую боковую дверь и забирается внутрь. В правой руке у него нечто вроде термочехла, которым пользуются разносчики пиццы, а в левой зажат большой пластиковый пакет.

— Перебирайся назад, — командует Люк.

Отказавшись от попытки грациозно перелезть через передние кресла, я выхожу из машины и забираюсь через открытую дверь со своей стороны. Согнувшись пополам, прохожу в заднюю часть и сажусь рядом с Люком, который уже снял с кресел плед и холодильник и заботливо подложил мне под спину подушку. Усадив меня, он выуживает из какого-то потайного отделения пульт.

— Опа! — восклицает Люк и, согнувшись, перебирается в переднюю часть машины. Дотянувшись до приборной доски, он включает двигатель, колдует над обогревателем и какими-то другими настройками, а потом возвращается обратно. У меня перед носом вдруг вспыхивает экран, и я с запозданием замечаю выезжающий DVD-плеер. Предупреждение о защите авторских прав служит нам ночником, пока Люк вынимает чудом не остывшую пиццу из термочехла (который он, скорое всего, позаимствовал в пиццерии), вытаскивает из пакета бумажные тарелки и салфетки, выгружает банки с газировкой из холодильника.

Когда на маленьком экранчике появляются вступительные титры в стиле семидесятых, я придвигаюсь поближе к Лукасу Генри на нашем импровизированном диванчике у черта на рогах и чувствую себя невероятно счастливой. Сейчас мне кажется, что я никогда в жизни не была так счастлива, но я не могу знать этого наверняка.

— Мне нравится этот фильм, — шепчу я.

— Да, — улыбается Люк, не сводя глаз с экрана.

— Что — да? — переспрашиваю я.

— Я так и думал, что тебе понравится.

Он смотрит на меня так, словно заглядывает в душу, и я вдруг чувствую себя голой. Чтобы разрядить обстановку, я нагибаюсь за лежащей у ног пиццей и принимаюсь за еду. Люк следует моему примеру, и пицца очень быстро заканчивается.

Сытые и довольные, мы в молчании смотрим кино. Где-то на середине фильма я натягиваю на ноги покрывало. Люк обнимает меня за плечи, и мы прижимаемся друг к другу, словно знакомы целую вечность.

Когда кино заканчивается, Люк снова ненадолго перелезает вперед и выключает двигатель, пояснив, что нужно беречь бензин.

— Я не хочу, чтобы мы с тобой застряли тут, — говорит он.

— Я бы не возражала, — признаюсь я.

— Я бы тоже, — улыбается он. — Но мне кажется, твоя мама будет против.

Вместо того чтобы вернуться ко мне, Люк с пульта открывает люк в потолке и просит дать ему подушки. Он бросает их под спинки пассажирского и водительского сидений и растягивается на полу, подложив одну подушку под голову.

— Иди сюда? — говорит он, и это больше похоже на просьбу, чем на приказ. Внутри машины быстро становится холодно, поэтому я беру с собой плед и устраиваюсь рядом с Люком. Мы расстилаем плед сверху и подворачиваем его под себя, чтобы сохранить тепло.

Мы лежим и смотрим в большое окно на холодное небо, усыпанное звездами разной степени яркости. Вскоре я начинаю дрожать и лязгать зубами, но не от холода. Люк придвигается ближе и обнимает меня поверх пледа.

— Ты закончила мою анкету? — спрашивает он, глядя, в небо.

— Кажется, да, — говорю я, с трудом припоминая, о чем он говорит.

— Скажи ответы, — просит он.

— Задавай вопросы, а я скажу, что я написала.

Мы играем в вопросы и ответы, словно на телевикторине, где часы отсчитывают время. Люк с легкостью припоминает все свои вопросы, а я помню большую часть ответов, тщательно воспроизведенных в моем досье, лежащем на ночном столике. Пробелы приходится заполнять на ходу.

По крайней мере один из моих ответов, по поводу самого дорогого детского воспоминания, является чистой воды враньем.

Закончив, мы какое-то время лежим в тишине. Потом Люк говорит:

— Здорово.

Он по-прежнему смотрит в небо, но я знаю, что он улыбается.

— Да, — шепчу я, чувствуя себя на седьмом небе.

— Кажется, что мы уже давно знаем друг друга, да? — спрашивает он.

— Ага, — бормочу я, крепче прижимаясь к его теплому плечу.

— Хочешь выслушать мою версию? — спрашивает Люк, осторожно поворачиваясь на бок, чтобы посмотреть мне в лицо. Глаза у него хитрые, словно он собирается сообщить мне какую-то страшную тайну.

— Да, — отвечаю. Я все еще лежу на спине, но теперь смотрю не на небо, а на Люка.

— Реинкарнация!

— Реинкарнация?

—Да. Ты ведь знаешь, что это такое?

— Конечно, знаю. Я не дура. Просто не понимаю, какое это имеет отношение к нам.

— Согласно моей теории, мы с тобой были женаты в прошлой жизни. Возможно, я был великим королем, а ты моей королевой, а потом нас растерзала озверевшая толпа.

— Чем же мы так насолили этой толпе, что она озверела и решила нас растерзать? — подкалываю я.

Люк смеется и продолжает:

— Ладно, забудь. Может быть, мы были простыми скромными людьми, которые когда-то жили где-то. Неважно где, главное — в ином месте.

— И в иновременье.

— Такого слова нет! — смеется он, слегка смутившись.

— Я знаю. Только что придумала. Мы были женаты в иновременье. Давай дальше.

— Ладно, как скажешь. Мы были женаты в иновременье. В любом случае мы умерли — неважно от чего, скажем, от каких-то естественных причин. Но поскольку мы жили в любви, наши души, переселившись в другие тела, продолжили искать друг друга.

— Ты индуист или типа того? — спрашиваю я, стараясь не обращать внимания на холодок под ложечкой. Ничего не скажешь, красивая теория.

— Нет, я из католической семьи. Но в прошлой школе я ходил на уроки религии, и там нас знакомили с разными учениями. Идея реинкарнации мне очень понравилась.

— Но если ты католик, разве тебе не положено верить в ад, рай и тому подобное?

— Я имел в виду, что был католиком.

— Значит, никакого рая? — не унимаюсь я.