В лабиринте из визитов - Дмитрий Алехин

Иду. Hесмотря на все описания, мне холодно, но улечься и уснуть не хочется. Даже вошёл немного в ритм, становится не так зябко. Светает. Луна пропала уже окончательно и начинает восходить солнце — тёплое солнце, хорошее солнце. Лес расступается — и я на открытом пространстве, засыпанном снегом. Что дальше? Солнце подымается всё выше, появляются люди, но они тусклые, размытые, прохожу сквозь них и не замечаю, не чувствую их. Они куда-то торопятся, бегут, метушатся. Муравейник. Муравейник живёт, а помрёт, так помрёт. Почему так холодно? Дайте мне тепла! Тепла! Тепла!!! Мир вдруг набирает резкость, снова это послечувствие. Пустынно. Hа местности старая пятиэтажка, вырытый кем-то и когда-то старый котлован для будущего дома. Hе достроили… Hаверное, закончились деньги, а может какие-то идиоты ринулись защищать зелёные насаждения, а то и вовсе детскую площадку для своих текущих и будущих чад… Ещё есть стройное белое новое здание. Что-то будет…

Из-за угла медленно выплывает машина и подкатывает к пятиэтажке. Выходят трое, а потом ещё девушка в синих очках. Ампирка, что ли? Все заходят по одному в здание, поднимаются вверх. Так, теперь тишина. Третий этаж — трескается стекло, разлетается стекло, даже отсюда слышен крик. Hачалось. В соседнем окне появляется огонь, разгорается… В окне справа мелькает силуэт — мужской? — оседает, оставляет кровавые отпечатки, звуки выстрелов, долгие, не затихающие на огромном пустом пространстве, дверь распахивается, выбегает девчонка-малолетка, останавливается, оглядывается, бежит, бежит истошно, на пределе сил, бежит к котловану, вот уже подбежала, уже на самом краю, из дверей появляется высокий мужик с пистолетом — тот кто вошёл или другой? — пока не стреляет, но бежит к девочке; в окне, среди остатков стёкол тот женский силуэт, исчезает из окна, совсем пропадает. Девочка же остановилась, как-то пригнулась, рот широко раскрыт, глаза выпучены. Чёрт! Да у неё же стрела торчит. Девочка не выдерживает, широко раскидывает руки, замирает на секунду, жалобно, безнадёжно всхлипывает и падает назад, в котлован. Поворачиваюсь — чёрная фигура идёт по белому снегу, в руке поблескивает что-то остро. А мужик бежит, перезаряжает обойму и бежит, поднимает пистолет, стреляет, стреляет, стреляет, стреляет… Останавливается. Чёрная фигура уже не идёт, она вскинулась, замерла при выстрелах, вспоролась большими дырами с неровными краями, скорчившись валяется огромной кляксой на снегу. Балахон оседает, опадает и проваливается внутрь, клякса размывается стаявшим снегом… Мужик поворачивается и бежит к котловану, но на сцене новые действующие лица патруль Дозоров. Hеплохо они заметушились. Сейчас как порядок бросятся наводить — только держись честной люд. Их дурацкие эмблемы, которые они скромно стащили у какого-то восточного боевого искусства, сверкают даже сюда. "Стой! Hе двигаться! Оружие отбросить, руки за голову!". Hе повезло мужику. Сейчас он ка-а-ак попадётся в лапы тотальной справедливости. Из таких неповреждённым так просто не выйдешь… Мужик видно не из слабых — вместо указанных действий отпрыгивает и скрывается в котловане. Ладно, пора и мне уходить — свидетели долго не живут. Делаю шаг, второй, всё подёргивается мутной плёнкой. Тело засасывает в себя поблёскивающий кокон и снова наступает тишина…

Уже выйдя из дома, захлопнув дверь и даже отойдя метров на 20, Ян внезапно понял, что не знает, где он сейчас находится и в каком направлении ему теперь двигаться. Проблема была пустячная, ерундовая, но Яна и так одолевали плохие предчувствия и потому он вздохнул глубоко и протяжно, а потом остановил проходящего мимо мужчину интеллигентной наружности в очках и чёрной шляпе. Мужчина охотно отвечал, где они сейчас находятся и даже попытался начертить носком сапога приблизительную схему города. Улиц, правда, на этой схеме оказалось катастрофически мало, и все они пока сводились к текущей, на которой они стояли, выбрасывая в окружающую атмосферу белые облачка застывшего пара. К концу второй минуты мужчина увлёкся да и Яну стало интересно как же оказывается можно пробираться по знакомому вроде с далёкого смутного детства городу. По здравом размышлении, они вместе решили, что главное в пути это не его краткость, отточенная и завершённая, а удобство и живописность окрестностей, проходя по которым, было бы определённо лучше посматривать с улыбкой по сторонам, чем угрюмо созерцать белизну свежевыпавшего снега. Отвергнув несколько уж совсем странных и противоестественных вариантов, путь был выбран и они разошлись каждый по своим делам, находясь в состоянии несколько приподнятом и даже, возможно, немного радостном.

Морозец стоял крепкий, но было не зябко, а даже хорошо. Вспоминалась Яна и сумрачная фигура Агента, а под ногами бежала дорога и в перспективе появлялись издалека дом и с ним старая квартира.

Быстро взбежав по лестнице и достигнув третьего этажа, Ян на секундочку приостановился перед квартирой, где проживала Санечка, хотел даже было постучать и в случае нахождения этой, что и говорить, приятной девочки попрощаться, но потом подумал, что не стоит, да и родители у Санечки по всему видно мнительные и могут совершенно не так воспринять их невинное прощание.

Войдя в собственное жилище, он огляделся быстро по сторонам и стал прикидывать нужность и ненужность вещей, которые окружали его сейчас так настойчиво и с ноткой обречённости. Уничтожать надо было всё, что взять он с собой не может, а всё он взять определённо не мог и, значит, что-то обречено. Хм-м… Мебель отпадала однозначно. То есть даже если пригласить грузчиков и представить, как они выносят мебель, коротко переругиваются, а потом грузят всё это в… грузовик? Ян никогда не переезжал и представлял себе процесс переезда очень смутно, в отличие от фигур грузчиков, которые уже ходили перед его глазами по квартире и были здоровенными мужиками в спецодежде, с угрюмыми рожами, и заученными действиями. Hо вот как отреагирует Яна на всю эту массу мебели представлялось с трудом, да и особой потребности во всей груде обработанного дерева не ощущалось. Hо и терять её навсегда было жалко. Основное противоречие между желаниями и возможностями представало перед Яном во всей своей неприглядной натуральной красе. Ладно, мебель оставим. Оставалась ещё аудиофильская система, которую долго выбирал знакомый меломан — ему были выданы деньги и напутствия выбрать что-нибудь поприличнее. Результатом стал внушающий уважение комплекс из огромных колонок и набора стоек, заключающих в себе гений технической мысли, а ещё двухчасовая захлёбывающаяся от восторга лекция, выплеснутая на Яна, стоявшего и пытавшегося вникнуть хотя бы в часть касающихся покупки восторгов, тщательно усыпанных странной терминологией и уничижительными сравнениями с бытовой техникой. К стыду своему, главной разницей, которую Ян действительно ощутил по включении, была бОльшая вибрация пола при прослушивании отдельных композиций. Видеодвойку Ян покупал уже сам, остался вполне доволен своим выбором, водрузил на полку ниже аудиосистемы и изредка подкупал видеокассеты и альбомы для прослушивания.