Группа захвата - Сергей Хелемендик

Коров, свиней и овощи с фруктами давно съели, теперь все трупы людей, своих и врагов, превращаем в биологические массы и перерабатываем в пищевые продукты… И все сыты! Когда-то критиковали бедных людоедов! А сейчас говорим: использование биологической массы намного разумнее, чем закапывать врагов, как это делали раньше. В газетах пишут, что у войны появляется какое-то подобие разумной цели. Добыть пищу и спасти раненных на поле боя воинов… Да, это разумная цель…

А из-за чего началась война, уже никто не помнит. То ли мы заняли остров, который они считали своим, то ли они сказали по радио, что наш президент болван… У нас знают, что они варвары, нелюди, на нас нападали время от времени, а теперь напали всерьез. Но они говорят о нас то же самое? Теми же словами, как будто эти слова придумал кто-то один! Тут есть даже что-то забавное.

Не так давно мы и «варвары», с которыми сейчас сражаемся, воевали вместе против кого-то еще. И победили. Это было уже после Цикла Больших войн, когда отказались от термоядерного оружия окончательно, потому что девяносто процентов поверхности Земли стало непригодно для существования. Все термоядерные боеприпасы торжественно вышвырнули в космос, поплакали над десятью миллиардами погибших и поклялись оставить себе минимум оружия – старые конвенционные боевые средства и нейтронные боезапасы на самый ответственный случай.

Тогда же подсчитали, что один человек, если его превратить в биологическую массу и переработать в пищу, может кормить собой другого почти целый год! Это было открытие века, после него и начали смотреть на войну совсем другими глазами…

Когда люди верили в бога, они не были так жестоки! Эти мясники, эти врачи из Анатомической Зоны! От них шарахаются все как от прокаженных… А те из них, кто не сходит с ума, страшнее прокаженных. К ним привозят подростков, которые неделю или две кричали от ужаса, пока их везли. Этих детей упаковывают а специальный станок, отключают болевой центр, но сознание остается. До последнего удара сердца они в полном сознании. Так качество продукции выше… Они видят, как у них выбирают и удаляют внутренние органы, берут и консервируют кожу, железы – все, что можно, потом выпускают кровь до последней капли. Если сердце хорошее, берут сердце. Их обрабатывают полтора-два часа, и они все это время знают, что с ними делают. Кричать им, правда, не дают, перевязывают голосовые связки. Говорят, где-то есть галерея фотографий – лица пленных во время разборки… То, что остается после разборки, отправляют на переработку, и получаются питательные консервы «завтрак бойца»…

Феликс еще застал отголоски дискуссии о том, как и чем будут питаться люди в условиях тотального радиоактивного заражения. Сейчас об этом глупом споре никто не вспоминает. Все решилось само собой. Основным продуктом питания человека стал человек. Конечно, кое-что еще ловят в море, обеззараживают водоросли, ищут и иногда находят планктон, но это все намного сложнее, чем открыть банку с «завтраком бойца». Вкус, цвет, аромат натуральной ветчины…

– Куда мы? – голос Андреса вернул Феликса к действительности.

Боевая машина была на вершине холма, а вокруг лежала до последнего куста знакомая земля, на которой сейчас в мозаичном порядке были разбросаны очаги нейтронного заражения. Эти очаги будут рассеиваться несколько часов. Феликс взялся за штурвал и направил машину к реке. Боевая машина «Убийца-113В» вошла в воду, и Феликс включил водомет.

– Феликс! – прошептал Андрес. – Меня тошнит…

«Еще бы! – подумал Феликс. – Семьсот нейтрон…» – Сейчас приедем! Выпей еще таблетки.

Машина неслась по течению. По левому берегу показались первые дома. До их улицы, где рядом с аккуратными домиками в бункерах десятиметровой глубины отсиживались сейчас их семьи, было уже недалеко. Там, под землей, есть все, чтобы отсидеться несколько дней, а то и неделю. Уже давно люди спорят, что считать настоящим домом: сам дом или такие вот норы.

Феликс нащупал во внутреннем кармане «семейную» рацию. Стоит нажать на эту кнопку, и можно будет пять минут говорить с Анной, Люси и Мартином. Нет, с Мартином еще трудно. В полгода человек говорит непонятно! Ладно, с ними можно будет поговорить, когда сделают трансплантацию. Потом – комиссия, и он, Феликс Вагнер, досрочно покинет Зону Войны и вместе с семьей переселится в Зону Безопасности. Вообще положено провести в Зоне Войны семь лет – тогда ты и твоя семья получают такое право. Но до этого срока твоя семья должна жить в Зоне Войны. Они – заложники. Зато в Зоне Безопасности тебя не тронет никто! За пятьдесят лет ее существования туда не упала ни одна бомба.

Феликсу оставалось полтора года до выслуги. Но сейчас у него как у полного кавалера ордена Благородного Легиона есть право просить комиссию после тяжелого нейтронного поражения отправить их в Зону Безопасности досрочно. Нужно будет обдумать, куда именно. Жена и дочь Андреса могут поехать с ними: семьи с честью павших воинов эвакуируются вне очереди.

Хорошо придумано с этими Зонами Безопасности! Их никто не охраняет. Говорят, где-то в Африке, на Кенийском плато, наша и их Зоны находятся рядом. Говорят, что живущие там даже ходят друг к другу в гости, даже женятся между собой! Странно, зачем мы тогда воюем? Это по-настоящему необъяснимо! Можно понять, почему Зоны Безопасности не бомбят, – это межгосударственный Договор на высочайшем уровне. На Договоре держится мир. Если отменить такие Зоны, жизнь потеряет последний смысл и наступит хаос. Но там, в этих Зонах, живут мирно те, кто прошел семь лет войны. Они не убивают друг друга, да еще и ухитряются уживаться бок о бок с этими варварами, с которыми мы ведем беспощадную войну. Самым смелым фантастам сто лет назад не снилось такое…

– Феликс, меня тошнит… – лицо Андреса стало совсем белым.

– Ничего, осталось чуть-чуть!

Машина плыла уже вдоль городской набережной. Феликс то и дело оборачивался к Андресу, который корчился на полу, двумя руками держась за живот.

Вдруг снаружи донесся новый звук. Так кричат пленные, когда их подвозят к Анатомической Зоне. Это был истошный, полный ужаса вопль. Феликс заглушил двигатель и стал искать источник звука с помощью направленного микрофона. Очень скоро он понял, откуда идет крик. Это было одно из публичных противонейтронных убежищ, расположенное на перекрестке двух больших улиц. Когда Феликс навел искатель на приоткрытую дверь убежища, индикатор микрофона указал наибольшую силу звука. Он посмотрел на датчик наружного дозиметра: уровень радиации небольшой. Даже если открылась дверь, так кричать не стали бы.

– Эй, слышишь? – позвал он Андреса. – Там что-то не то. С чего бы они так кричали? – Андрес с трудом разогнулся и непонимающе смотрел на Феликса.

Крики усилились. – Я пойду посмотрю, а ты посиди в машине!

Разогнавшаяся по воде боевая машина «Убиица-113В» выпрыгнула на набережную, как лягушка. Феликс направил машину к двери убежища и убавил громкость микрофона: крик бил по ушам.

– Феликс, послушай, поехали домой, а? – голос Андреса дрожал. – Нам нужно быстрее! Тебе на трансплантацию, а мне… Я протяну еще часа два, не больше, я чувствую… Плохо мне, Феликс! Вижу перед собой только Лину…

– Сядь за пульт и смотри по сторонам, здесь что-то не то! Я быстро!

Феликс взял винтовку и распахнул люк. В два прыжка он достиг двери в убежище и стал медленно спускаться по лестнице. Крик нарастал, но уже почти не пугал. Феликс привык. Вторая и третья двери в убежище также были незаперты, и когда перед его глазами открылось первое внутреннее помещение, он увидел лежавшую у самой двери девочку лет двенадцати, на которой были остатки одежды. Она лежала в луже крови и дрожащими руками прикрывала низ живота. Из-под ее пальцев были видны тонкие, разноцветные кишки. Казалось, она пытается не дать им выпасть из живота, осторожно вправить их на место. Она делала это и очень тихо стонала. Рвущий слух крик доносился из-за угла, из соседнего отсека.

Феликс оцепенел. За пять с половиной лет войны он не испытывал такого ужаса. «Ей вспороли живот изнутри! – догадался он. – Но кто?» Странное предчувствие толкнуло его назад к выходу, но крик властно звал к себе. Крик вытеснял страх. Феликс подполз к краю стены и заглянул в соседний отсек. Сначала он ничего не понял. Рядом, в каких-нибудь двух шагах от него, лежал залитый кровью труп женщины, чуть дальше был такой же окровавленный труп старика. Их убили совсем недавно – кровь не успела свернуться. Люди сбились в кучу у дальней стены. Посреди зала на полу билась кричавшая женщина, у нее были связаны руки. А рядом с ней стояли несколько мужчин в форме. В одном из них Феликс сразу узнал Борова. В руках он держал младенца нескольких месяцев от роду. На лице Борова было блаженство. Он что-то сказал другому солдату, и тот засунул в рот кричавшей женщины тряпку. Крик захлебнулся и перешел в нестерпимо страшное мычание. Стал слышен слабый писк ребенка.