Голем и джинн - Хелен Уэкер

— Дядя! Как хорошо, что ты зашел!

Мужчины неловко обнялись. Сам Майкл уже привык ходить с непокрытой головой и без выпущенных поверх брюк кистей-цицит, но рядом с дядей чувствовал себя голым. Вдруг он заметил застывшую в дверном проеме женскую фигуру.

— Хочу познакомить тебя с моим новым другом, — сказал равви. — Майкл, это Хава. Она недавно прибыла в Нью-Йорк.

— Рада познакомиться с вами, — произнесла женщина.

Она была высокой, даже выше Майкла. В первый момент ему почудилось, что в дверях маячит темная и грозная статуя, но незнакомка шагнула в комнату и оказалась обычной женщиной в простой скромной блузке. В руках она держала картонную коробку. Поняв, что чересчур пристально разглядывает ее, Майкл поспешно заговорил:

— И я тоже, разумеется. Сколько вы уже в Нью-Йорке?

— Всего месяц.

Она смущенно улыбнулась, словно извинялась за свой недавний приезд.

— Муж Хавы умер по дороге в Америку, — объяснил равви. — Здесь у нее никого нет. А я — что-то вроде ее социального помощника.

Лицо Майкла вытянулось.

— Бог мой, какое горе! Я вам глубоко сочувствую.

— Спасибо, — еле слышно откликнулась она.

Они замолчали, словно переживая ее недавнее несчастье. Тут женщина вспомнила о своей коробке.

— Я вот это испекла, — сказала она немного отрывисто. — Я пекла для вашего дяди, но всего оказалось слишком много. Он предложил принести это сюда и угостить людей, которые здесь живут. — Она протянула коробку Майклу.

Он открыл ее, и комнату немедленно заполнил божественный аромат масла и специй. Коробка было доверху наполнена выпечкой: слоеными рожками, миндальными и имбирными печеньями, коржиками и сладкими булочками.

— И вы сами все это сделали? — поразился Майкл. — Вы пекарь?

Женщина ненадолго задумалась, а потом улыбнулась:

— Да. Наверное, да.

— Моих подопечных все это очень порадует. Прослежу, чтобы каждому досталось по кусочку. — Он поспешно закрыл коробку, чтобы избежать соблазна: при виде миндального печенья у него немедленно потекли слюнки; он обожал его с детства. — Спасибо вам, Хава. Это отличный подарок. Отнесу все это на кухню.

— Попробуйте миндальное печенье, — предложила женщина.

— Обязательно. Очень их люблю.

— Я… — Она замолчала, будто спохватившись. — Я рада.

— Хава, — вмешался равви, — может, подождешь меня в прихожей?

Женщина кивнула.

— Рада была познакомиться с вами, — сказала она Майклу.

— Я тоже, — отозвался он. — И правда, огромное вам спасибо. От всех здешних постояльцев.

Она улыбнулась и вышла из кабинета. Для такой крупной женщины двигалась она на удивление бесшумно.

— Бог мой, какая трагедия, — вздохнул Майкл, когда они с дядей остались вдвоем. — Удивительно, что она осталась в Нью-Йорке, а не вернулась домой.

— Там ее никто особенно не ждет. По сути, у нее не было выбора.

— Но она ведь не у тебя живет? — нахмурился Майкл.

— Нет-нет, конечно нет, — поспешно ответил дядя. — Она пока живет у моей бывшей прихожанки, пожилой вдовы. Но надо найти ей постоянное жилье, да и работу тоже.

— Думаю, это будет нетрудно. Мне она показалась вполне сообразительной, хоть и молчаливой.

— Да, она совсем не глупая, но ужасно наивная, и это меня пугает. Ей придется многому научиться, чтобы самостоятельно жить в большом городе.

— Хорошо, что о ней можешь позаботиться ты.

— Да. Пока могу, — невесело улыбнулся дядя.

В голове у Майкла мелькнула мысль, и он немного обдумал ее, прежде чем высказать вслух.

— Ты говоришь, что ищешь для нее работу?

— Да. Но только не в «потогонке».

— А ты помнишь Мо Радзина?

— Ну да, мы здороваемся, когда встречаемся на улице. А ты думаешь, у Радзинов найдется для нее работа?

— Я заходил к ним вчера. У них там полный хаос, а сам Мо в истерике. Одна его помощница сбежала бог знает куда, а вторая увольняется, чтобы ухаживать за больной сестрой. — Он улыбнулся, кивнув на коробку. — Если они такие же вкусные, как и красивые, работа в пекарне для нее найдется. Зайди поговори с ним.

— Хорошо, — задумчиво кивнул равви. — Это, конечно, шанс. Хотя Мо Радзин…

— Я знаю. Он все такой же мрачный зануда. Но человек он честный и, если захочет, щедрый. Мы покупаем весь хлеб у него с большой скидкой. И работники его, похоже, уважают. Все, кроме Теи.

Равви фыркнул. Тея Радзин была известным нытиком, из тех, что начинают каждый разговор с перечня своих болезней. Кроме того, среди работавших в пекарне у ее мужа женщин она слыла «свахой наоборот», потому что охотно перечисляла все их недостатки любому проявившему интерес мужчине.

— Мо Радзин не самый плохой хозяин, — проявил настойчивость Майкл, который чувствовал, что, если он поможет дяде, часть вины с него будет снята. — И возможно, он станет относиться к Хаве получше, если будет знать, что ее опекаешь ты.

— Возможно. Я поговорю с ним. Спасибо, Майкл.

Он с признательностью сжал плечо племянника, и Майкл вдруг заметил, что дядя выглядит даже более усталым и измученным, чем раньше, когда ему приходилось решать все проблемы своего прихода. Он всегда слишком много работал, а сейчас, вместо того чтобы отдыхать, взвалил себе на плечи заботу о молодой вдове. Майкл уже собрался предложить перепоручить ее какой-нибудь женской благотворительной группе, но вовремя вспомнил, что они еще больше стеснены в средствах, чем мужские.

Он распрощался с равви и опять сел за стол. Несмотря на беспокойство за дядино здоровье, он все-таки чувствовал себя заинтригованным. Хава казалась тихой и застенчивой, но ее устремленный на него взгляд странно тревожил. Она не мигая смотрела прямо в глаза, честно и искренне. Майкл понимал, что имел в виду дядя, говоря, что она нуждается в защите, но в то же время чувствовал, что это онбыл совершенно открыт этому взгляду.

Вестибюль в приютном доме был большим и плохо освещенным. Женщина стояла в углу рядом с глубоким обшарпанным креслом. Дело близилось к полудню, и большинство постояльцев разбрелись в поисках работы или места для молитвы. Но человек шестьдесят еще оставались в здании, и тяжесть их тревог просачивалась со второго этажа вниз и давила на Голема. То же самое происходило и в первую ночь на «Балтике», когда желания и страхи множества собранных вместе людей многократно усиливались непривычной обстановкой. Здесь ее осаждали те же безумные надежды и опасения. У Майкла в кабинете они не звучали в ее голове так громко; там она была сосредоточена на разговоре с незнакомым человеком и на стремлении не выдать себя.

Скоро женщина начала нервничать. Как долго еще придется ждать равви? Невольно она посмотрела на потолок. Там, наверху, смешались одиночество и голод, страх неудачи и отчаянные мечты об успехе, о доме и о тарелке с большим ростбифом; один человек, дожидающийся своей очереди в уборную, мечтал только о газете, чтобы почитать, пока он ждет…

Она опустила взгляд на низкий столик рядом с креслом. Там лежал свежий номер «Форвертс».

«Нет», — сказала она себе, и собственный голос прозвучал неожиданно громко. Выйдя из вестибюля, она начала расхаживать по длинному темному коридору, обхватив себя руками за локти. Надо постучать в дверь кабинета, сказать равви, что ей плохо, что она хочет выйти на улицу…

К ее радости, дверь отворилась сама и из нее вышли дядя с племянником, договаривавшие что-то на ходу. Заметив напряженное лицо Голема, равви поспешил распрощаться с Майклом. Наконец-то они двинулись по темному вестибюлю в сторону ярко освещенного солнцем прямоугольника дверей.

— С тобой все в порядке? — встревоженно спросил равви, когда они оказались на улице.

— Эти люди там… — начала она и поняла, что не в силах продолжать: мысли мелькали в голове слишком быстро и были какими-то рваными. Усилием воли она постаралась взять себя в руки и успокоиться. — Они так много хотят, — удалось наконец выговорить ей.

— И ты не могла этого терпеть?

— Не могла. Почти. Не могла больше там оставаться.

Беззвучный крик, заполнявший приютный дом, постепенно затихал, растворяясь в обычном городском шуме. Мысли в голове тоже прекращали метаться. Она несколько раз встряхнула руками, чувствуя, как отпускает напряжение.

— Там наверху был один человек. Он очень хотел почитать газету. Я увидела ее на столике и чуть не отнесла ему.

— Вот бы он удивился. — Равви старался говорить весело. — Но ты же смогла сдержаться.

— Да. Но было трудно.

— По-моему, ты делаешь успехи. Хотя чуть не выдала себя с миндальным печеньем.