Рецидивист - Курт Воннегут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так что пришлось всем жителям Викуны выбраться из своих тел и по-тихому отправиться в космос. «Тинь-линь», — сказали они своей планете на прощанье.
«Аномалии времени, гравитационные возмущения и магнитные бури раскидали семьи с Викуны по всему космосу, — говорится в рассказе, — и никак им было не собраться снова вместе». Судье еще удавалось держаться рядом со своей красавицей дочкой. Она, конечно, красавицей быть перестала, поскольку тела-то у нее больше не было. А кончилось тем, что она пала духом, ведь, к какой планете ни приблизятся, нигде жизни нет. Отцу только и осталось, что безучастно наблюдать, как она внедряется в какую-то расщелину, чтобы стать душою скалы, — удержать ее от этого он все равно не может. И вот ирония судьбы: расщелина эта на Луне была, а значит, до Земли, самой многонаселенной из планет, оставалось всего двести тридцать девять тысяч миль.
А сам судья, когда он уже к авиабазе Финлеттер подлетал, очутился вдруг среди стаи грифов. Так вот с ними и летел-парил дальше, чуть к одному в ушное отверстие не внедрился. У него такое чувство, что эти плотоядные, которые падалью питаются, принадлежат к правящему классу — так судья представляет себе социальное расслоение на Земле.
Оглядевшись, он находит, что жизнь на этом участке авиабазы, где машины паркуют, очень уж деловитая, суетливая уж очень, и тогда решает судья опять в воздух подняться, тут же и заметил несколько рядком поставленных зданий, где вроде бы жизнь течет спокойно: наверное, подумал он, тут центр для медитаций, философы тут собираются. А как ему было догадаться, что это исправительная колония обычного режима, где держат проштрафившихся из числа белых воротничков, — на Викуне-то подобных заведений вовсе нет.
Там, на Викуне, сообщает он, преступникам из числа белых воротничков, осужденным за то, что они доверием во зло воспользовались, закладывают ушные отверстия, чтобы душа не могла выбраться наружу. А потом тела помещают в искусственные колодцы, заполненные экскрементами, — по шейку погружают. А помощники шерифа разгоняют свои скоростные катера и прямо по головам едут.
Судья, видите ли, сам сотни людей приговорил к такому наказанию, и все эти преступники утверждали, что закон-то они не преступили, только, возможно, слегка нарушили его дух, ну самую чуточку. И, прежде чем свой приговор огласить, он, чтобы слова его прозвучали весомо и недвусмысленно, водружал на голову кувшин такой, вроде ночной посуды, а уж затем зачитывал следующую сентенцию: «Вы, ребята, не с духом закона сейчас познакомитесь. Вы с телом его познакомитесь и с существом».
А в эту минуту, говорит, слышно уже было, как помощники шерифов запускают моторы на катерах, которые поблизости от суда стояли, где пруд, — «Вж-ж-ж-ж-жик!»
6
Судья в рассказе доктора Боба Фендера все пытается угадать, кто из философов, посещающих центр для медитаций, самый мудрый, самый ему нужный. И решает, что, наверное, тот вон низкорослый старичок, который сидит у себя на койке в спальном корпусе, третий этаж. До того уж, видать, радуется этот старичок своим глубоким мыслям, что то и дело руки над головой взмывают и хлоп! хлоп! хлоп!
Ну, внедряется судья в ушное отверстие этого старичка, раз и навеки к нему приклеился, так прочно, повествует рассказчик, «как муравей к щепочке, намазанной эпоксидной смолой». А только вслушался, что там у старичка в голове раздается, и пожалуйста:
Просеивает Салли
Золу перед крылечком,
И ногу отставляет,
И — ой! ой! ой! — пердит.
И лопнули трусы на ней,
А сито изорвалось,
А жопа так и прыгает…
* * *
Очень интересная получилась история. Судья потом еще дочку свою вызволять будет из расщелины на Луне, да много там всего. Хотя, по-моему, уж никак не хуже доподлинная история про то, как сочинитель этой истории совершил государственную измену, находясь в Осаке. Боб Фендер влюбился в шпионку, работавшую на Северную Корею, в певичку эту, которая Эдит Пиаф имитировала, с расстояния в двадцать метров влюбился: тот ночной клуб любили посещать американские офицеры, и столик его стоял ровно за двадцать метров от эстрады. Поближе сесть он так и не решился или там цветы ей послать, записочку, просто всегда за свой столик усаживался да глазел на нее, взгляд не оторвет. И всегда он один приходил, и всегда так получалось, что крупнее его ни одного мужчины в баре не найдется, — ну, в общем, певичка, которая выступала просто под именем Идзуми, начала выспрашивать у других американцев, кто да что этот Фендер.
А он был инспектором по качеству мяса, и женщин отродясь не знал, только сослуживцы решили подшутить и говорят Идзуми: он такой насупленный да серьезный, оттого что работа у него очень важная, сплошная секретность. Говорят ей: он, дескать, командир специальной отборной части, которая охраняет атомные бомбы. А если к нему с расспросами пристать, говорят, он скажет, что ничего такого, просто инспектор он по качеству мяса.
Ну, Идзуми и принялась его обхаживать. За столик к нему садится, разрешения не спросив. Рубашку ему расстегивает, по груди гладит — соскам жутко щекотно! — и все такое. Говорит: нравятся, мол, ей такие вот крупные молчаливые мужчины, а то американцы обычно уж очень болтливые. И предлагает — давай, стало быть, к тебе домой поедем, когда клуб закроется в два ночи. Она, понятное дело, хотела выяснить, где атомные бомбы находятся. Хотя вообще-то никаких атомных бомб в Японии не было. Они на авианосцах были, на базе окинавской и так далее. Да, а Идзуми весь оставшийся вечер песенки свои исключительно для него поет, ни для кого больше. Он от радости да от смущения едва не лишился чувств. Джип у него стоял на улице перед клубом.
Залезает она в два часа ночи к нему в джип и говорит: хочется ей посмотреть, где ее большой американец живет, и где работает тоже хочется. А он в ответ: пожалуйста, какие сложности, он ведь где работает, там и живет. И повез ее в доки, где размещались новенькие казармы корпуса тыла армии Соединенных Штатов, расквартированного в Осаке, а там посередине длинный такой сарай
