Рихард Штраус. Последний романтик - Джордж Марек

Во многих этих поездках Штрауса сопровождала Паулина. В некоторых концертах она принимала участие. Штраус был счастлив с ней. Брак оказался благополучным. Ее веселый нрав, умение оценить шутку, презрение к помпезности того времени, глубокое уважение к мужу, готовность позлословить, а также страсть к путешествиям и приключениям восхищали Штрауса. Она была по-прежнему кокетлива, хороша собой, уверена в себе, вспыльчива. И пока еще ее вспыльчивость не переросла в тяжелую форму.

Но на горизонте уже появилась тучка. Паулина не пришлась по нраву родителям Штрауса. То ли Францу не нравилось, что она была «актрисой», то ли Паулина проявила неуважение к старому деспоту, или это была обычная родительская ревность, только с обеих сторон стали возникать ссоры и обиды. И однажды, не сдержавшись, Штраус написал матери сердитое письмо, встав на сторону Паулины. (Дата неизвестна, поскольку Штраус был так взвинчен, что забыл поставить на письме число, хотя всегда был очень пунктуален в этом отношении.) Это письмо весьма отличалось от тех, которые он обычно писал родителям. Адресовал он его матери, рассчитывая, наверное, найти у нее больше понимания, чем у отца.

«Большое спасибо за куст сирени. Он доставил мне много радости. Я был бы еще больше рад, если бы мои усилия наладить взаимопонимание между моей женой и семьей не потерпели бы полный крах. Уверяю вас, что моя жена искренне желает исправить свои недостатки, ничтожные и безобидные недостатки, о которых она знает сама. Вы же со своей стороны, к моему огорчению, не стараетесь ни простить их, ни понять особенностей характера Паулины. Когда же я обнаружил, что вам оказалось достаточно жалких и лживых старушечьих сплетен, чтобы предъявить ей столь ужасные обвинения, как это было сделано сегодня утром, и свести на нет все мои попытки и попытки Паулины наладить взаимоотношения, то я задался вопросом, не лучше ли вообще прекратить всякие отношения между Паулиной и вами. У Паулины действительно импульсивный, несдержанный и резкий характер. Но в глубине души она добра и по-детски непосредственна. Даже при всем желании она не сможет быстро и кардинально измениться. Но вам ее поведение не нравится. Ну что ж, отныне она не желает больше нарушать ваш мир и спокойствие, хотя ее ревнивое сердечко и преисполнено любви и восхищения к вам. У меня нет ни малейшего желания продолжать объяснять – к сожалению, безуспешно – характер моей жены, поскольку вы не даете себе труда получше ее узнать… Короче говоря, я предлагаю вам вычеркнуть из семейной книги вашу строптивую невестку и довольствоваться более уживчивым зятем (мужем Ханны). Мы оба, Паулина и я, от всей души желаем вам, мои дорогие родители, спокойствия и счастья. Заканчиваю свое письмо с болью в сердце, иначе быть не может, пока женщина, которую после долгих раздумий я выбрал в жены и которую, несмотря на ее недостатки, я люблю и уважаю, вас раздражает и омрачает вашу жизнь. Паулина готова пойти на эту уступку ради вашего спокойствия. Если вы, как я опасаюсь, действительно этого хотите, она смирится с добровольным изгнанием из вашей семьи и останется рядом со своим мужем…» [121]

Доктор Вилли Шух, изучавший творчество Штрауса, относит это письмо к 1896 году. Если оно было написано в конце 1896 года, Паулина была в это время беременна. Возможно, этим отчасти и объясняется обиженный тон письма. Как и большинство семейных ссор, эта ссора была улажена, и Штраус потом продолжал писать родителям теплые дружелюбные письма. (Его отец прожил еще девять лет.) Однако Франц так и не полюбил Паулину.

Единственный ребенок Штрауса родился 12 апреля 1897 года. [122] Беременность протекала у Паулины тяжело. Ребенок родился позже срока. Врач ошибся, предсказывая двойню. Паулина испытывала сильные боли. Жизнь ее была в опасности, но от Штрауса этот факт скрыли. В последние дни перед родами он был на гастролях. Сообщение о рождении сына он получил в Штутгарте. Дата рождения совпала с первой годовщиной со дня смерти Риттера. Поэтому он дал своему сыну два имени: Франц – в честь отца и Александр – в честь своего друга. Штраус был вне себя от радости. Он обожал ребенка и гордился Паулиной, «героически» перенесшей муки. Ее первые слова, когда она очнулась от наркоза, были: «Доктор, не хотите ли коньяку?» «Как хозяйка дома, она в первую очередь подумала о враче, а не о себе», – писал Штраус. [123]

Во время гастролей, из-за которых его не было дома во время родов Паулины, Штраус исполнил свое новое сочинение «Энох Арден». Это мелодрама для декламации и рояля. Поэма Теннисона читается в сопровождении музыки, характеризующей всех героев: самого Эноха, его соперника и Анни Ли, «маленькую жену обоих». В музыкальном отношении сочинение не представляет большого интереса. В свое время оно пользовалось немалым успехом, главным образом потому, что поэму читал сам Эрнст фон Поссарт, выдающийся актер, в ту пору директор Мюнхенского оперного театра, начальник Штрауса. [124]

Важнейшими работами Штрауса второго мюнхенского периода были три симфонические поэмы: «Тиль Уленшпигель», «Так говорит Заратустра» и «Дон Кихот». Кроме поэм, за три года Штраус написал также ряд песен, в их числе известную «Сон в сумерки». Тот факт, что у Штрауса в те годы было мало времени для сочинения музыки, а также сложность этих трех симфонических поэм убедительно доказывают, что, если у Штрауса появлялась идея, он мог создавать музыку с удивительной быстротой. Все три поэмы различны по настроению и эмоциональности. Каждая передает определенную поэтическую идею, которую композитор стремился донести до слушателя. Каждая – пример «музыки как средства выражения». На мой взгляд, самой удачной из трех поэм является «Тиль Уленшпигель», наименее удачной – «Заратустра». «Дон Кихот», хотя и не достиг популярности «Тиля», «Смерти и просветления» и «Заратустры», – сочинение смелое, в общем, пожалуй, самое стоящее среди оркестровых произведений Штрауса.

Две из этих поэм написаны в комедийном жанре. И как композитор-комик – если понимать под этим термином не только художника, способного создавать веселые и смешные произведения, но и выражать в легкой, непринужденной манере серьезные мысли, – Штраус достиг больших высот. Он мог вдруг отпустить шутку, даже грубоватую, остроумно используя в музыке какое-нибудь неожиданное приспособление, вроде ветрогона или детской погремушки. Но он владел и трудным искусством подвести нас к пониманию происходящего через «тихую улыбку», говоря словами Карлейля. Штраус не был сатириком. Он не обличал «вопиющих пороков и недостатков общества», что Вольтер считал истинной комедией. (За исключением, может быть, оперы «Нужда в огне», он никогда не высмеивал немцев или Германию своего времени.) Он был скорее приватным юмористом и как таковой подарил нам свои лучшие музыкальные образы, на три четверти веселые, на четверть грустные, как Тиль, Дон Кихот, Маршалин и Зербинетта. Тогда разве не странно, что этот ироничный немец мог погасить в себе чувство юмора и, пытаясь привнести в музыку философию или в философию музыку, создал произведение, прославляющее Ницше? Огромная разница в мотивированности (если можно так выразиться) разделяет «Тиля» и «Заратустру».

Тиль Уленшпигель – фигура, которая в том или ином обличье существует в литературе многих народов. И называется ли он Pelele у испанцев или Hâry Jânos y венгров, является ли слугой двух итальянских господ или цирюльником из Севильи, повсюду этот образ – символ хитрости. Он был придуман потому, что в нем была потребность: он доказывает, что простак превосходит образованного, бедняк умнее богача, нищий бродяга способен перехитрить сановника, лжец часто говорит правду, и тот, кто дерзок, вооружен лучше. Все это настолько очевидно противоречит правде жизни, что появление такой легенды было неизбежно. На радость простым людям и к раздражению сильных мира сего.

Что касается прототипа Тиля, то на этот счет единого мнения не существует. Обычно считается, что этот шут, который мог сойти с полотна Брейгеля, был родом из Голландии, где он якобы жил в XIV веке. Легенды о его приключениях ходили по немецкоязычным странам в XVI веке и совпали по времени с растущим протестом крестьян и рабочих против государства и церкви. Eulenspiegel в переводе с немецкого означает «зеркало совы». Является ли сова в этом случае символом мудрости, а зеркало – отражением недостатков человека, – неизвестно. Под именем Howleglass, или Owlglass, этот шут появляется в английской литературе XVI века.

Тиля называют «Schalk». Это не совсем «проказник», не совсем «шут» и не совсем «повеса», а сразу все вместе. Он бродил по стране, появляясь на ярмарках и деревенских сходах. Пакостил богачам, подшучивал над священниками, надувал торговцев, проказничал с молодоженами и всюду, где появлялся, устраивал смуту. Иногда разрешал споры, как, например, в том случае, когда сельчане не могли установить, сколько же их на самом деле, потому что тот, кто считал, забыл из скромности включить себя. Тиль подошел и решил проблему, включив себя. Он был также немного философом. Говорил, что когда спускаешься под гору, тебе грустно, потому что невольно думаешь о том, что обратно придется тащиться наверх. А когда взбираешься в гору, улыбаешься, зная, что в следующий раз пойдешь вниз. Тиль мог ответить на вопросы, сколько песчинок на берегу и сколько дней прошло с момента сотворения мира. При дворе в Гессене он выдал себя за известного художника и получил заказ на портрет герцога. В положенное время принес чистый холст и сказал герцогу, что картину могут видеть только законнорожденные. (Сразу вспоминается сказка о платье короля.)