Древний Рим. Взлет и падение империи - Саймон Бейкер

На пути Цезаря к должности консула встал ультраконсерватор Марк Порций Катон. Непреклонный, напрочь лишенный чувства юмора и в целом производивший впечатление куда более старого человека, нежели он был в свои тридцать пять лет, Катон мечтал воплотить в себе строгий идеал республиканца, исполненного старинных добродетелей. Его волосы были вечно взъерошены, как у крестьянина, седоватая борода висела клочьями, одежду он носил исключительно черного цвета — в знак протеста против распространенной среди аристократов моды на легкие и роскошные пурпурные облачения. Его современник Цицерон сетовал, что Катон словно бы живет «в государстве Платона, а не среди подонков Ромула».[29] Уважающий себя сенатор, желая хорошо провести вечер, едва ли мог прельститься ужином у Катона. И вот, когда Цезарь вернулся в Рим, Катон продемонстрировал, насколько глубоко он знает и чтит республиканскую конституцию, насколько решительно готов использовать ее положения, дабы не дать популярам прийти к власти.

Находясь за городскими стенами, Цезарь отправил формальный запрос в Сенат, чтобы ему позволили совершить триумфальное шествие в награду за его завоевания в Испании. Он также сообщал, что хотел бы выдвинуть свою кандидатуру на предстоящие в июле выборы консулов. В ответ последовала резолюция Катона: согласно законодательству Цезарь не имеет права получить и то и другое одновременно. Дилемма заключалась в следующем: претендент на триумф должен был дожидаться торжественного дня за пределами города, в то время как участие в выборах предполагало незамедлительное прибытие в город для личного выдвижения своей кандидатуры. По словам Катона, Цезарю предстояло сделать выбор между высокой честью пройти по Риму во главе грандиозного шествия и возможностью выбираться на главную должность в республике.

Цезарь выбрал консульские выборы. Как мы увидим далее, это решение навсегда изменило курс течения римской истории. Правда, результаты выборов отнюдь не были предрешены. Чтобы стать консулом и упрочить свои позиции в глазах черни, ему пришлось отказаться от триумфа, и теперь Цезарь крайне нуждался в деньгах и рычагах влияния. И снабдил его всем необходимым не кто иной, как обиженный на Сенат Помпей Великий. Два великих популяра заключили договор. Помпей соглашался обеспечить Цезаря финансовой и политической поддержкой на выборах, а Цезарь в случае успеха обещал помочь Помпею добиться своих целей. Цезарь готов был провести в жизнь те самые решения, которых опасались консервативные сенаторы: о расселении ветеранов армии Помпея и о ратификации его договоров на Востоке.

Союз двух политических деятелей потенциально представлялся таким мощным и угрожающим, что на выборах консулов летом 60 г. до н. э. консерваторы, ведомые Катоном, решили во что бы то ни стало помешать планам Цезаря и Помпея. Таким образом, две стороны — конституционалисты-консерваторы и реформаторы-популяры — вновь вступили в схватку. В преддверии июльских выборов Помпей и его богатый союзник Марк Лициний Красе позаботились о том, чтобы поток денежных средств обеспечил нужное настроение на Марсовом поле — месте, где происходили выборы консулов. Даже Катон, несмотря на всю свою приверженность букве закона, прибег к взяткам, продвигая кандидата от консерваторов — собственного зятя Марка Бибула. Катон и его союзники так отчаянно стремились провести в консулы хотя бы одного консервативного политика в противовес Цезарю, что были готовы играть по тем же правилам, что и блок популяров в лице Цезаря, Помпея и Красса. Хотя Цезарь в итоге получил подавляющее большинство голосов, Катон также не остался внакладе. Висевший на волоске Бибул был все же избран вторым консулом наряду с Цезарем. Но борьба только начиналась.

Год пребывания Цезаря на посту консула представляет собой логическое завершение всей долгой борьбы между популярами и конституционалистами. Как выяснилось, победу в ней праздновали популяры. В самом деле, в 59 г. до н. э. случилось неслыханное: главным популяром своей эпохи, человеком, готовым презреть традиции и пойти наперекор воле Сената, оказался не какой-нибудь народный трибун, а консул — политик, чьи полномочия были одними из самых широких в республике. Впрочем, он не отказывался и от проверенных временем радикальных методов, которыми не раз пользовались народные трибуны. Когда, например, Цезарь, предложив законопроект Помпея о наделении солдат землей, натолкнулся на стену сопротивления со стороны оппозиции во главе с Катоном, то он не отступил перед коллективной волей коллег-сенаторов, как сделали бы другие консулы на его месте, а, выйдя из здания Сената, самостоятельно направил законопроект в Народное собрание, где тот был успешно принят. Но Цезарь был готов и на более крайние меры. В дни, когда принимались решения по другим проектам Цезаря и Помпея, второй консул Бибул раз за разом пытался помешать слушаниям, ссылаясь на дурные знамения. Однако Цезарь, не обращая на него внимания, попросту «продавил» свои предложения. Нарушал ли Цезарь закон? Катон, скорее всего, думал именно так.

В лихорадочном напряжении 59 г. до н. э. Цезарь и Помпей объединились в своих «противозаконных» действиях. Они вновь прибегли к такому опасному и не раз уже использовавшемуся обеими сторонами средству, как грубая сила. Когда Катон блокировал самую возможность обсуждения земельной темы в Сенате, Цезарь поручил своим ликторам схватить неуемного сенатора и бросить его в тюрьму (правда, в итоге ему пришлось пойти на попятную). Но это было только начало. Над Римом нависла угроза со стороны ветеранов армии Помпея — тысяч бывших солдат, лично преданных командиру. Чтобы обеспечить «правильные» итоги голосования по земельному вопросу, отряды приспешников Помпея в назначенный день появились на Форуме и ничтоже сумняшеся очистили его от всех противников законопроекта. В стычке с ними пострадали даже Катон и Бибул, чья охрана была разбита, а магистерские фасцы сломаны. В довершение унижения на голову консула вылили ведро помоев.

На следующий день Бибул созвал заседание Сената и подал жалобу на столь грубое и беззаконное обращение с собственной персоной. Хотя сенаторы и сочувствовали ему, они не знали, как ему помочь. Всю вторую половину года Бибул провел дома, дрожа от страха за свою жизнь. Тем временем разведший бурную деятельность Цезарь просто бойкотировал Сенат, наплевав на все обычные процедуры и проводя свои законопроекты напрямую через Народное собрание без каких-либо препон. Таким образом, год выдался необычайный. И на этом дело не закончилось.

По традиции каждый консул по окончании срока своих полномочий получал звание проконсула и наместничество в какой-нибудь римской провинции, которую выбирал для него Сенат. В отчаянной попытке сдержать честолюбивого и расчетливого Цезаря Катон и другие консерваторы решили отправить его на тихие сельские просторы Италии. Здесь не с кем было воевать, некого разорять и не на ком наживаться, завоевывая тем самым преданность армии. Словом, пребывание там должно было означать преждевременное завершение блестящей и яркой карьеры Цезаря. Но у того оказались собственные планы. С его подачи преданный Цезарю трибун провел через Народное собрание иное решение, согласно которому в распоряжение Цезаря на пятилетний срок попадали куда более перспективные провинции: Цизальпинская Галлия (район по восточную сторону Альп, см. карту на с. 123) и Иллирия (на Далматинском побережье). По невероятному стечению обстоятельств наместник Трансальпийской Галлии (район по западную сторону Альп) умер весной 59 г. до н. э., так что и этой провинции тоже срочно требовался правитель. А отсюда открывался путь к землям, которых еще не коснулась власть Рима, и это обещало новые военные кампании, завоевания и добычу.

В Сенате Помпей также предложил предоставить Цезарю управление Иллирией и обеими Галлиями. Жалкие остатки аристократической элиты, которые еще приходили на заседания Сената, удовлетворили это предложение. Даже если бы они отказали Помпею, Народное собрание все равно дало бы Цезарю желаемое; предоставив же Цезарю наместничество самостоятельно, они не потеряли бы лица и хотя бы внешне сохранили верховенство над Народным собранием.

Но и у пребывавших в глубоком унынии традиционалистов появился свой, пусть невеликий, повод для радости. Ко времени, когда Цезарь отправился в Галлию, он разорвал отношения не только с Сенатом, но и с частью плебса. Его нововведения были выгодны далеко не всем слоям плебеев, и теперь некоторые из них начали задаваться вопросом, не являются ли его методы столь же грязными и нечестными, как и методы дискредитировавших себя аристократов, от которых Цезарь собирался защитить Рим. Как писал Цицерон, бывший в то время сенатором: «Знай: никогда не было ничего столь подлого, столь постыдного, столь одинаково ненавистного людям всякого положения, сословия и возраста, как это нынешнее положение… Эти народные вожди уже научили свистать даже скромных людей».[30] Но настоящей костью в горле Цезарь оставался для своего самого главного и несгибаемого врага — Катона.