История России XIX – начала XX вв. - Николай Цимбаев

В отношении литературы и особенно журналистики Уваров был сторонником твердых мер. По его настоянию в 1834 г. был запрещен журнал Н. А. Полевого «Московский телеграф», который пытался следовать либеральным традициям александровского времени. Уваров докладывал царю: «Революционное направление мысли, которое справедливо можно назвать нравственною заразою, очевидно обнаруживается в сем журнале». Он обвинял Полевого в нелюбви к России и утверждал: «Декабристы не истреблены: Полевой хотел быть органом их». Крайне редко выдавались разрешения на новые периодические издания, в журналистике тон задавали Ф. В. Булгарин и Н. И. Греч, которые следовали указаниям Третьего отделения.

«Мрачное семилетие». Европейские революции 1848 г. стали поводом для усиления цензурного гнета. Уже в феврале был создан секретный комитет, по рекомендациям которого вскоре был учрежден Комитет для высшего надзора за духом и направлением печатаемых в России произведений. По имени председателя комитет получил название Бутурлинского. Его задачей был сплошной просмотр всех печатных изданий, выходивших в России, надзор за цензорами, редакторами и издателями. Деятельность Бутурлинского комитета давала основание современникам говорить о стремлении правительства ввести в России единомыслие. Создание Комитета означало дальнейшее развитие идеократии, и не случайно последние годы царствования Николая I вошли в историю как «мрачное семилетие».

После 1848 г. правительственная реакция оправдала предсказание историка С. М. Соловьева: «Нам, русским ученым, достанется за эту революцию».

Долгие годы Николай I играл роль покровителя науки и высшего образования, хотя и полагал, что университеты являются рассадниками вольнодумства. Он понимал, что для государственной службы требуются подготовленные чиновники. В его царствование были открыты Технологический и Межевой институты, Училище правоведения, Военно-морская академия и другие специальные учебные учреждения.

По университетскому уставу 1835 г. лица, окончившие университет, получали чин 10‑го или 12‑го класса по Табели о рангах. С. С. Уваров наладил систему подготовки отечественной профессуры, способствовал заграничным командировкам молодых ученых, открывал новые кафедры. С началом «мрачного семилетия» он был отправлен в отставку. Новый министр князь П. А. Ширинский-Шихматов ограничил преподавание политической экономии, философии и правовых дисциплин, поощрял занятия богословием, запретил принимать в университеты лиц недворянского происхождения. Резко сократилось число студентов, была повышена плата за обучение. Отлаженная образовательная система оказалась на грани развала. Соловьев констатировал: «Что же было следствием? Все остановилось, заглохло, загнило. Русское просвещение, которое еще надобно было продолжать взращать в теплицах, вынесенное на мороз, свернулось».

Николаевская реакция торжествовала.

ГЛАВА V

Общественная жизнь николаевской России

1. Чаадаев и казенный патриотизм

Дворянское общество после 14 декабря. Царствование Николая I началось картечными выстрелами на Сенатской площади. Первые аресты были сделаны на исходе дня, ознаменованного, как отмечалось в правительственном донесении, «буйством немногих и знаками общего усердия, нелицемерной преданности престолу, и всего более примером царственных доблестей, наследственных в сем августейшем доме, который был предметом безумной злобы мятежников». В столицах и в провинции энергично велось следствие по делу декабристов, быстро расширялся круг арестованных, под подозрение попадали их знакомые и члены семей. По свидетельству современника, в Москве аресты навели «всюду и на всех такой ужас, что почти всякий ожидал быть схваченным и отправленным в Петербург». К примеру, глава Общества любомудрия В. Ф. Одоевский предал огню устав философского общества и протоколы тайных заседаний, запасся медвежьей шубой и ждал ареста.

Среди дворян царили испуг, стремление оправдаться. А. И. Герцен с горечью судил об обществе, которое «при первом ударе грома, разразившегося над его головой после 14 декабря, растеряло слабо усвоенные понятия о чести и достоинстве». После расправы над декабристами в обществе происходили скорые и губительные перемены, оно поистине обезлюдело.

На этом фоне ярче вырисовывались личности, хранившие достоинство и верность принципам. Князь П. А. Вяземский, который когда-то трудился над Уставной грамотой, успел разочароваться в либерально-конституционных начинаниях, не верил он и в успех заговора. В историю он вошел как «декабрист без декабря», полагавший, что «оппозиция у нас – бесплодное и пустое ремесло». Вместе с тем он прозорливо предсказывал, что «ограниченное число заговорщиков ничего не доказывает», единомышленников много, и через десять-пятнадцать лет новое поколение придет им на помощь.

Высокую способность к состраданию и сочувствию проявили женщины. Общественным подвигом стал отъезд жен декабристов в Сибирь, чему резко противилось правительство, но что соответствовало давнему обычаю, согласно которому жена разделяла судьбу мужа. Женщины выступали в роли хранительниц духовных и этических традиций. Хозяйка литературного салона А. П. Елагина благоговейно чтила имя сослуживца ее мужа декабриста Батенькова. Дом Елагиных, «республика у Красных ворот», был средоточием умственной жизни Москвы, в нем царили свободомыслие и терпимость, редкие в николаевское время, когда, по словам современника, «в развитии нашей общественности последовал насильственный перерыв».

По итогам следствия по делу декабристов правительство опубликовало «Донесение Следственной комиссии». Составитель «Донесения» недавний либерал Д. Н. Блудов называл тайные общества «скопищем кровожадных цареубийц», а в планах заговорщиков находил «едва вероятное и смешное невежество». Он тщательно проследил воздействие на декабристов передовой европейской мысли и обвинил их в подражательности. Движение понималось как «зараза извне привнесенная». «Донесение» призвано было убедить общественное мнение в случайности появления тайных обществ, в оторванности декабристов от действительности.

Николай I и его сановники никогда публично не признавали закономерности освободительных идей в России. Между тем нравственно-политические отчеты Третьего отделения отмечали недовольство настоящим порядком вещей, «зародыши якобинства, революционный и реформаторский дух». Особое беспокойство вызывала дворянская молодежь, которая, прикрываясь «маской русского патриотизма», мечтала о конституции, уничтожении рангов и о свободе. Опасным казалось возвращение к «идеям Рылеева» – объединение «в кружки под флагом нравственной философии и теософии».

Такого рода кружок составили члены Общества любомудрия, после 14 декабря прекратившие свои тайные собрания, но объединенные вокруг журнала «Московский вестник». Среди них были живы настроения политического либерализма александровского времени, что давало основания Третьему отделению характеризовать их как «истинно бешеных либералов», чьи суждения отзываются «явным карбонаризмом».

«Европеец». Когда в 1832 г. бывший любомудр И. В. Киреевский начал издавать журнал «Европеец», который уже названием своим утверждал мысль об общности путей русской и европейской культуры, то его программная статья «Девятнадцатый век» обратила на себя внимание Николая I. В статье Киреевский воспевал либеральные ценности, на что император заметил: «Под словом просвещение он понимает свободу, деятельность разума означает у него революцию, а искусно отысканная середина не что иное, как конституция». Журнал был запрещен, однако философские искания, начатые любомудрами, были продолжены.

Конец ознакомительного фрагмента.