Ричард Длинные Руки – граф - Гай Орловский

Когда волшебница подошла к нам, я засмотрелся не просто ошарашенно, а откровенно уронил нижнюю челюсть. При первой встрече волосы горели ярким пурпуром, вечером она примерила внешность жгучей брюнетки, когда волосы чернее ночи, чернее смертного греха и почти такие же черные, как нарушение рыцарской клятвы, а полчаса тому ее волосы горели пламенем заката. Сейчас волосы отливают цветом спелой пшеницы…

Раймон и Лавор, как и остальные слуги, что остановились поглазеть, удивления не выразили. Странно, не думал, что покрасить волосы удается так быстро, а ведь надо еще перемерить хотя бы десяток платьев, сапог, насмотреться в зеркало с висюльками в ушах то этими, то теми…

Улыбка скользнула по ее полным сочным губам.

– Дик, – напомнила она по-матерински, – я волшебница.

– Вы читаете мысли, – пробормотал я и поклонился, скрывая тревогу.

– Твои мысли написаны на твоем лбу крупными письменами, – ответила она. – Подержи коня… ты хоть ездить умеешь?

– Если не умею, – ответил я, – вы волшебством научите?

Она покачала головой:

– У меня есть куда тратить волшебство. Садись, поехали!

Я взобрался в седло, стараясь делать это медленно и основательно, по-крестьянски, с добротностью людей, которым не приходится вскакивать в седло и галопом мчаться в бой. Жеребец воспринял это как народ в тоталитарном государстве, стоически, только вздохнул.

Она рассматривала меня пристально, как неизвестное крупное насекомое, что может оказаться безобидной бабочкой, но может обернуться и опасным богомолом.

– Кстати, Дик, ты знаешь, что совершенно не чувствуешь магии?

Я смотрел предельно глупо, спросил с удивлением:

– Магии?.. А зачем мне ее чувствовать?.. Я чувствую запах кухни и знаю, когда готов обед. Еще я чувствую, когда тепло или холодно. А магия… как ее вообще можно чувствовать?

Она отмахнулась:

– Неважно. Главное, раз не чувствуешь, то на тебя нельзя магией…

Я всплеснул руками.

– Ваша милость! Да зачем на меня тратить дорогую магию, вы только слово скажите, я для вас в лепешку! Да что там слово, бровкой двиньте, глазки прищурьте, и мне все понятно, тут же брошусь исполнять!

Винченц хохотнул, Адальберт сказал злорадно:

– Он наисполняет! По своему разумению.

Она тоже усмехнулась, сказала уже спокойнее, с задумчивостью в голосе:

– До чего же люди разные… Я встречала людей, что не чувствуют боли… не притворяются, а в самом деле не чувствуют!.. Их жги железом, а они улыбаются и рассказывают что-то веселое…

Винченц сказал почтительно:

– А вы помните старого Колонелия? Вы тогда только приехали после свадьбы, он был при замке кузнецом. Колонелий не только не чувствовал боли, но даже любил, когда его били, жгли или тыкали острым. На этом и погубил себя, слишком уж увлекся, прижигая горящими углями брюхо. Люди спохватились, откуда такой запах горелого мяса, вбежали к нему в кузницу, а он такую дыру пропалил, что кишки полезли наружу! Но умирал в жестоких корчах и еще хохотал от счастья, дурак.

Она кивнула.

– Еще бывают уроды, что совсем не спят… хотя не знаю, это же хорошее уродство? Если только природа не взяла взамен что-то поважнее. Ничего не дается даром, увы. Если получишь мелочь, отнимут куда больше. У этого парня, похоже, отобрали сообразительность.

Глава 9

Я продолжал смотреть на них с тупой почтительностью, в глазах восторг, что со мной общаются такие важные люди. Леди Элинор пустила свою лошадку легкой рысью. Я держался сзади, так вроде бы положено. Если надо, позовет, а вообще-то я не гордый, на женщин чаще всего приятно смотреть как раз сзади. Особенно когда поднимаются по крутой лестнице.

Мы спустились с холма, по обе стороны поля домики, сады. Крестьяне приветствовали ее без страха и боязни, на меня посматривали с вялым любопытством. Навстречу двигалось такое огромное стадо гусей, что пришлось пустить коней по обочине.

Ближе к мостику прямо из низкорослой, словно аккуратно подстриженной зеленой травы поднимаются грубо вытесанные, абсолютно черные, будто обугленные головешки, человеческие головы, вытянутые, непропорциональные, то ли криворукие скульпторы вытесывали, то ли такая стилизация, я покосился на леди Элинор: памятники старины памятниками, но уж больно примитивная хрень, на фиг беречь эти памятники искусства, мало ли что им сколько там много лет, я бы все снес к такой матери…

Она увидела мое лицо, покачала головой.

– Это и есть защитники.

– И как же они защищают?

– Никто не высадится под покровом чар, – объяснила она. – Даже могучие колдуны здесь бессильны.

– Они защищают весь остров? – спросил я.

Она улыбнулась:

– К сожалению, нет. Но всю эту часть вместе с замком. Только на восточную часть их силы недостает, но у нас там ничего важного.

Ее конь понесся к мосту, застучали копыта по дощатому настилу. Мой жеребец следовал несколько настороженно, всхрапывал и тревожно дергал ушами, явно ступает по хлипкому мосту впервые. Ее лошадка промчалась легко и весело, ей нравится перестук собственных копыт, нравится мчаться в сторону зеленого леса.

В яркой синеве застыли два мелких белых облачка, воздух неподвижен, лишь из-под копыт прыскают зеленые кузнечики и разноцветные кобылки, разлетаются, сверкая красными, синими, фиолетовыми крылышками, и мгновенно пропадают, едва падают на землю. Лошадка леди Элинор ухитрилась на скаку сорвать листок с растущего в одиночестве кустарника, дальше ровное зеленое поле, как будто нарочито выглаженное и засаженное низкорослой одинаковой травой.

Леди Элинор вдруг обернулась. Я увидел внимательные глаза под высоко вздернутыми бровями.

– Красиво?

– Да, – поддакнул я. – Осень этим летом удалась на славу…

Она засмеялась звонко и беззаботно, как и положено блондинке.

– Да, интересные люди живут в твоем свернутом королевстве…

Я сказал застенчиво:

– Да ничего оно не свернутое. У вас все такое же. Только волапюков почему-то нет. И курдли по ночам по крышам не скачут.

Кони пошли ноздря в ноздрю, легкий ветерок развевает волосы леди Элинор и треплет конские гривы, так что она не требует, чтобы я держался на таком удалении, где мой дурной запах будет не слышен. Лес с этой стороны напоминает ухоженный парк: такая же ровная зеленая трава, под деревьями ковер желтых и красных листьев, кустов нет совершенно, а деревья одно от другого на церемонном расстоянии, чтобы людям можно было неспешно гулять целыми группами, а не пробираться друг за другом гуськом.