Миссия Шута - Хобб Робин

– Ну, – откашлявшись, проговорил Шут, – ты не собираешься пригласить меня в дом?

– Собираюсь, конечно. Только сначала займемся твоей лошадью, – осипшим голосом ответил я.

Его широкая ухмылка словно стерла разделявшие нас годы.

– А ты ничуть не изменился, Фитц. Ты всегда первым делом заботился о лошадях.

– Не изменился? – Я покачал головой, глядя на него. – Это ты не постарел ни на один день. А что касается остального… – Я снова покачал головой и направился к его лошади. Она сделала шаг назад, как будто не хотела подпускать меня к себе. – Ты стал золотым, Шут. И одет так же роскошно, как когда-то одевался Регал. Я тебя даже не сразу узнал.

Он с облегчением вздохнул и рассмеялся:

– Значит, я зря испугался, решив, что ты не хочешь меня видеть?

Такой вопрос даже не заслуживал, чтобы на него отвечали, и я пропустил его мимо ушей, снова шагнув к лошади. Она отвернулась, чтобы я не мог дотянуться до поводьев, стараясь не выпускать из вида волка. Я заметил, что Шут с интересом за нами наблюдает.

– Ночной Волк, ты мне мешаешь – и прекрасно это знаешь, – сердито проворчал я.

Волк опустил голову и наградил меня лукавым взглядом, но перестал дразнить лошадь.

Если бы ты мне не мешал, я бы и сам мог загнать ее в сарай.

Шут склонил голову набок и вопросительно на нас посмотрел. Я почувствовал, как от него исходит понимание, ускользающее и едва заметное, тонкое, словно остро отточенный клинок, и тут же забыл про лошадь. Инстинктивно я прикоснулся к метке, которую он оставил много лет назад, – серебристые отпечатки пальцев у меня на запястье, которые давным-давно потускнели и стали серебристо-серыми. Шут снова улыбнулся, поднял руку в перчатке и указал на меня пальцем, как будто хотел освежить метку.

– Все прошедшие годы, – сказал он, и его голос показался мне таким же золотистым, как и его кожа, – ты был со мной, словно я касался тебя кончиками пальцев. Даже когда нас разделяли годы и моря. Я всегда тебя слышал и чувствовал, точно легкий аромат, принесенный ветром. Разве ты не знал?

Я сделал глубокий вдох, понимая, что мой ответ может причинить ему боль.

– Нет, – тихо сказал я. – Мне очень жаль. Я слишком часто чувствовал себя одиноким, если не считать, конечно, Ночного Волка. Сколько раз я сидел на скалах, пытаясь прикоснуться к кому-нибудь, но никто никогда мне не отвечал.

Шут тряхнул головой, услышав мои слова.

– Если бы я по-настоящему владел Силой, ты бы знал о моем присутствии. Знал бы, что я с тобой, – но я не мог произнести ни слова.

Я и сам не понимал почему, но от его слов мне стало легче. И тут он издал необычный звук – нечто среднее между птичьей трелью и кудахтаньем, и его лошадь сейчас же к нему подошла и уткнулась носом в ладонь. Шут передал мне поводья, прекрасно понимая, что мне ужасно хочется вскочить в седло.

– Возьми ее. Поезжай до конца тропы и возвращайся назад. Могу побиться об заклад, тебе еще ни разу в жизни не приходилось сидеть верхом на такой лошади.

Как только поводья оказались у меня в руках, кобыла подошла ко мне, прижалась носом к груди и начала принюхиваться, словно запоминала мой запах. Затем она подняла голову и ткнулась мне в подбородок, как будто пыталась заставить принять заманчивое предложение Шута.

– А вам известно, сколько времени я вообще не сидел в седле? – спросил я их обоих.

– Очень долго. Ну же, давай не тяни, – уговаривал меня Шут.

Он, словно мальчишка, хотел поделиться со мной радостью обладания столь замечательным существом, и мое сердце отозвалось на его щедрость. Я понял, что не важно, сколько лет и какие расстояния пролегли между нами, наши отношения не изменились.

Я не стал дожидаться нового приглашения, вставил ногу в стремя и вскочил в седло и тут же увидел, несмотря на прошедшие годы, разницу между этой кобылой и моей старушкой Угольком. Лошадь Шута была меньше, миниатюрнее, тоньше – и я чувствовал себя неуклюжей деревенщиной, когда тронул пятками бока, направляя ее вперед, а затем легким движением поводьев показал, что она должна повернуться. Потом я чуть переместил свой вес и натянул поводья, и кобыла тут же послушно отступила назад. На моем лице расцвела идиотская улыбка.

– Она была бы гордостью Оленьего замка, когда конюшни Баррича славились по всем Шести Герцогствам, – сказал я.

Я положил руку на холку кобылы и почувствовал пляшущее пламя ее живого ума. Она меня не боялась, лишь испытывала любопытство. Волк сидел на пороге и с серьезным видом за мной наблюдал.

– Поезжай по тропе, – сказал Шут, тоже улыбаясь. – И не особенно ее придерживай, пусть покажет, на что способна.

– Как ее зовут?

– Малта. Я купил ее в Шоксе по дороге сюда и сам придумал имя.

Я кивнул. В Шоксе выращивали небольших легких лошадей для путешествий по широким равнинам. Такую лошадь совсем просто содержать, она мало ест и отличается выносливостью. Я чуть наклонился вперед и проговорил:

– Малта.

Лошадь услышала обещание в моем голосе и помчалась вперед.

Если она и устала после целого дня пути, я этого не почувствовал. Наоборот, казалось, что она радуется возможности размяться после бесконечной дороги. Мы промчались под нависшими над дорогой ветвями деревьев, копыта выбивали ровный музыкальный ритм на утоптанной земле, отзываясь мелодичной песней в моем сердце.

Там, где тропа выходила на большую дорогу, я натянул поводья – лошадь дышала ровно, словно ни капельки не устала от безумной скачки. Она лишь выгнула шею, как будто хотела показать мне, что готова мчаться дальше. Мы остановились, и я оглядел дорогу. Меня поразило, как сильно изменился мой взгляд на окружающий мир, когда я посмотрел на него под другим углом зрения. Я сидел на великолепном скакуне, а дорога, точно тонкая лента, убегала вдаль. День клонился к вечеру, но даже в мягком свете сумерек передо мной в окутанных голубыми тенями холмах и высоких горах, прочертивших горизонт, раскрывались тысячи возможностей. Я вдруг увидел мир. Я не шевелился, оглядывая дорогу, которая могла привести меня в Баккип, как, впрочем, в любое другое место, – стоило мне только пожелать. Моя тихая жизнь с Недом вдруг показалась мне тягостной, стала давить на плечи, словно старая, изношенная кожа. Мне мучительно захотелось сбросить ее, как это делают змеи, и, будто родившись заново, выйти в открытый мир.

Малта тряхнула головой, и в воздух взметнулась белая шелковистая грива, украшенная ленточками, – я понял, что уже долго сижу не шевелясь, глядя в пространство перед собой. Солнце целовалось с горизонтом. Лошадь, не обращая внимания на зажатые в моей руке поводья, сделала несколько шагов. Она показывала мне норов – ей хотелось помчаться по дороге навстречу неизвестности или вернуться домой. Ей наскучило стоять на месте. И потому я выбрал компромиссное решение – повернул ее к дому, но отпустил поводья. Малта выбрала ровный, ритмичный галоп, и вскоре мы оказались возле моего домика, из двери которого выглядывал Шут.

– Я поставил чайник, – доложил он. – Принеси мою седельную сумку, ладно? В ней кофе из Удачного.

Я устроил Малту в сарае рядом с пони и дал свежей воды и сена. Впрочем, его оказалось не слишком много. Пони любил поесть и с удовольствием пасся на поросшем жидким кустарником склоне холма за домом. Роскошная лошадь Шута странно смотрелась на фоне простых серых стен моего сарая. Когда я подошел к дому, уже почти совсем стемнело, внутри уютно горел очаг и слышался грохот кастрюль. Я вошел и положил седельную сумку на стол, обратив внимание, что волк лежит у огня, чтобы просушить влажную шерсть, а Шут осторожно его обходит, занимаясь чайником. На мгновение мне показалось, будто я снова оказался в маленькой хижине Шута в горах, лечусь от старых ран, а он защищает меня от остального мира. Сейчас, как и тогда, он создавал вокруг себя ощущение реальности, дарил мне успокоение, став маленьким островком тепла, окруженным сиянием огня в камине и запахом пекущегося хлеба.

Шут повернулся ко мне, и в его золотистых глазах отразилось пламя, теплый свет озарил лицо, запутался в волосах. Я только покачал головой: