Безнадёжная любовь (СИ) - Смелик Эльвира Владимировна

Никита уже учился в одиннадцатом, когда неожиданно, без предварительных предупреждений и намеков, привел домой Инну. Обычно он предпочитал не знакомить мать со своими девчонками. Инна только в первые минуты выглядела смущенной и робкой, то слишком смелея, то неприметно затихая, потом освоилась, стала собой и не понравилась Ане.

Инна не считала себя писаной красавицей, но, сразу видно, она не жалела об этом и не расстраивалась по таким пустякам, она принимала себя, как есть. И пусть иногда бывала она излишне резкой, нескладной, чрезмерно шумной, но зато веселой, общительной, раскованной, импульсивной, классной. С первого взгляда казалось, что она крутила Никитой, как хотела. Аня тоже так подумала. Инна вечно что-то предлагала ему, куда-то его волокла, куда-то звала, а он принимал ее выходки с молчаливой покорностью и послушно следовал за ней. Только позже Аня начала замечать, как эти два не по годам опытных и мудрых актера играли сами с собой и друг с другом, не забывая производить впечатление на окружающую их публику.

Никита вел себя непривычно невозмутимо. Он легко прощал Инке мелкие капризы и обиды, хотя, может, только старался легко прощать. А ей казалось, он слишком равнодушен, слишком спокоен. А он не должен быть спокоен, когда рядом с ним есть она, невероятная девчонка Инка! Он должен мучиться, сгорать от любви, маяться, ревновать, он должен сходить от нее с ума. Что за снисходительные, бесчувственные взгляды? Разве можно на нее так смотреть: не восхищенно, не преданно? И она дразнила его, придумывала невероятные истории, как бы между прочим, упоминала об интересующихся ею мальчиках из класса. А он все так же невозмутимо слушал ее и прощал, прощал разыгрываемую неверность, обманную откровенность вымышленных романов.

Увлеченная страстным сражением за беспредельное поклонение, стараясь непременно добиться ярких и хорошо видимых результатов своей власти над ним, она не замечала, как сильно он ее любит. Она не слышала, как все в нем молчаливо кричало о том, ей казалось его покорность и всепрощение рождены равнодушием. Она хотела играть им и не понимала, что давно уже делает это.

— Ты знаешь, мне больше нравятся мужчины, которые меня старше, — невинно заметила Инна, будто разговаривала со своей подружкой. — Причем, намного старше.

Никита усмехнулся. Он был на два месяца младше Инны и сейчас проклинал себя за это.

— Ну, что ты молчишь? — возмутилась Инна: неприятно дрогнули губы — и это все?

— А что говорить? — Никита постарался сохранить обычную ровность голоса. — Найди себе какого-нибудь старичка, если нравится.

Сначала Инна с удовольствием послушала его умопомрачительный голос, потом осмыслила произнесенную фразу.

— А что? — и не думая обижаться, воскликнула она. — У меня есть один на примете. Кстати, совсем не старый. Ему всего сорок семь. Мужчина в самом расцвете. Обалдеть! Ты бы только видел!

Никита удивленно уставился на подружку.

Сорок семь? Это же тридцать лет разницы!

— Кстати, ты на него немного похож, — довольно добавила Инна. — Нет, ты бы только видел! Мы с ним познакомились в баре. Ты знаешь, под аркой. У меня даже дух захватило!

Кажется, у нее действительно захватило дух, иначе бы она остановилась, стоило только заглянуть в устремленные на нее, полные мучительного страдания глаза.

— А ты, правда, на него похож.

Никита отвернулся. Он не мог больше ее слушать. Он сжал зубы так, что желваки вздулись на скулах, губы побледнели, а пальцы больно впились в ладонь. И вдруг он почувствовал легкое прикосновение. Инна погладила его плечо.

— Знаешь, мне холодно, — прошептала тихо и покорно. — Ветер сегодня.

Он мгновенно забыл весь предыдущий разговор, желая обнять и согреть не только ее саму, но и дрогнувший, нежный голос. Она ласковой, коварной кошкой прильнула к нему. Нет, нет, вовсе не коварной кошкой! Смешной, озябшей девчонкой, невыразимо счастливой в объятиях любимого парня. Она испытывала удовольствие оттого, что, кажется, заставила его ревновать. Она не знала, как долго потом, оставшись один, он будет мучиться ее глупыми, легкомысленными словами. Он не покажет ей этого. И только его мать заметит, как страдает ее взрослеющий и такой невозмутимый сын.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

5

Ане не нравилась Инна. Никита понимал это, мрачнел, обижался. Аня догадывалась, исправно старалась отыскать в девушке прекрасные, располагающие к себе черты, но вновь, не удержавшись, продолжала предвзято относиться к ней и придираться по мелочам. Например, Аню возмущало, как Никитина подружка, смотря у них телевизор, сидела на диване: свободно развалившись, положив под локоть подушку, открыто выражая недовольство, когда ее отвлекали. И еще, но в этом уже просто смешно и стыдно признаваться, Инна напомнила Ане Лолу. Кто бы мог подумать?

Бедная девочка. На ее долю выпала не только материнская ревность, но и ревность женская, сохраненная в воспоминаниях и далеких образах. Аня ясно понимала причины своей непреодолимой предвзятости, пробовала образумить себя. Но напрасно.

Иногда Аня начинала говорить о своей неприязни Никите, но ничего, конечно, кроме ссоры из этого не получалось. Он или угрюмо молчал, кривя губы, или резко отвечал, а потом уходил, зло хлопая дверью.

— Да ты совсем сдвинулся со своей Инной! — заявляла Саша. — Что ты только в ней нашел? Открой глаза — посмотри хорошенько!

Никита смотрел, любовался и любил.

Почему они не хотят понять его? Мама и Сашка. Почему они упорно внушают себе, что Инна плохая, что она не подходит ему? Разве же они не видят? Не видят так, как он? Она же… Да разве это объяснишь!

А Сашка, конечно, думает, что ее Гриша — лучше. Ну да! Маме-то он нравится. Это первый раз она встретила его немножко неприязненно, скрупулезно тщательно примеряя его к Сашке. И, надо же, осталась довольна! А Инка? Ему непременно хотелось, чтобы она понравилась маме. Как она может не понравиться? Она всем нравится! Она сама говорила.

О, черт! Отчего у других тоже есть глаза и уши? Отчего они тоже без труда могут видеть ее и слышать, могут думать о ней? Если бы только женщины, он бы согласился. Нет! Пусть даже им она не нравится. Только ему! Только он будет ее любить. Только он будет на нее смотреть и слушать ее голос.

Разве можно жить, не видя ее?

А мама, когда она приходит к ним, через силу старается приветливо улыбнуться. Даже имя ее мама произносит как-то по-особенному сухо и холодно. Почему? В такие минуты ему кажется, он ненавидит маму за ее неприязнь, и очень хочется крикнуть ей что-нибудь обидное, жестокое, злое.

А Сашка не возмущается, не смеется, не ругается. Сашка смотрит на него с такой жалостью, словно он лежит при смерти, на последнем издыхании, беспомощный и безответный.

Никита достает из стола клочок бумаги с номером телефона и пометкой «РЭУ, слесарь», переворачивает и читает аккуратно написанные, поблекшие слова. Непонятно!

Почерк мамин, он знает. Но слишком трудно связать с ней странные слова, горькие, снисходительные, черствые. Он ищет в них тайный смысл. Ему вовсе не хочется узнать их историю. Ему непонятно, как они подбираются, складываются, одновременно стремительные и неуклюжие. Как простые черточки на бумаге могут выражать настроение, чувство, боль?

Ему хочется написать письмо Инке, не позвонить, не признаться при встрече, а именно написать, так же, в палочках и кружочках, рассказать, как он ее любит, как сильно желает, чтобы она принадлежала только ему. Чтобы она могла удостовериться в этом в любой момент, даже когда его нет рядом, прочитать чернильные строчки и убедиться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он не равнодушен, он не бесчувственен. Он действительно любит ее. Почему она не хочет понять этого? Почему говорит о других? Почему замечает их? Разве ей мало его одного?

Инна случайно заглянула в окошко, просто так. Захотелось вдруг выглянуть во двор, посмотреть, что там делается. Отчего орут дети? Зачем лают собаки? Куда едут машины? Заглянула и застыла. Вот он идет! Тот, про которого она рассказывала Никите. Обративший на себя ее внимание взрослый мужчина.