Русские инородные сказки - 6 - Макс Фрай

— Нормальные. А тебе от них чего нужно-то?

— Да… — парень развел руками. — Одежонку бы какую-нибудь человеческую. Не идти же мне вот так до города…

Тут в разговор неожиданно ввязалась Лиска.

— Не дойдешь ты!! Шагу отсюда не сделаешь! Поймают тебя и удавят!.. (Мельник с удивлением и интересом посмотрел на дочь.) Я ведь тебя насквозь вижу: болтаться тебе на осине, как Иуде Искариотскому! У нас в прошлом году тоже сбежал один. Только до хутора и дошел — наутро его сонным повязали. Наши всё про всех знают — попался ты, каторжанин!

Анастас нахмурился и очень внимательно посмотрел на девушку. Долго смотрел. Затем хлопнул себя по коленям:

— Ну вот что, хозяева дорогие!.. Зла я вам не делал, а что хлопот доставил — извиняйте. Может, и хороший ты человек, дядя мельник, да только дочка у тебя больно сердитая. Не хочет, чтобы я оставался.

— Уходи! — отрезала Лиска.

— Э-эх… — Гость шумно поднялся, отчего опять пахнуло махрой, и пошел к выходу.

Мельник тоже посерьезнел, отложил лепешку, но за девчонку извиняться не стал.

— Выйдешь из дверей, иди прямо по тропинке, не сворачивай. Если в камыши свернешь — до утра в тумане промыкаешься…

— Спасибо за хлеб-соль… — Детина дошел до двери и как-то по-особенному оглядел избу, по-хозяйски. Улыбнулся: — Может, свидимся еще!.. — и выскочил в темноту.

…Первым делом Лиска задвинула дверь на засов. На это мельник досадливо закачал головой:

— Ни к чему это. Не придет он больше…

Дочка испуганно зашептала:

— Батька! Не беглый он!.. Все врет. От Яшки Босого он пришел, из банды. Неделю назад двое на хутор приходили — богатые дома ищут. А вчера облава на них была — стреляли…

Мельник усмехнулся и ласково погладил дочь по голове.

— Нельзя гостей выгонять. Кто бы он ни был — нехорошо это… Гостя Бог посылает. А грабить нас все равно не будут — небогатые мы…

Лиска непонимающе посмотрела на отца.

— Ты что, батя?! Он же на меня глаз положил!.. Приедут, пожгут овины и меня с собой заберут. Беда ведь это, батька!

— А тебе и пора мужика своего иметь, — рассудил хозяин. — Засиделась ты в лесу — это он верно сказал. Вернется — поговорим…

— Не пойду я за него! Не хочу в банду!.. — закричала девушка.

Мельник вздохнул, с сожалением глядя в самовар:

— Собери лучше чашки — не до утра же чаевничать. Может, еще и не вернется он. Арестуют. Сорок лет я здесь сижу — ни разу меня не грабили. Главное — с гостями по-хорошему обойтись. Запомни это, дочка…

Поджав губы, Лиска стала убираться на столе. Отец посидел, похлопал сонными глазками и негромко велел:

— Завтра сходишь к овинам, у Прошки Карпыча два мешка отсыплешь. Мука у нас кончается.

Лиска остолбенела:

— Как? Опять у Прошки?!

— Ничего. С него не убудет. А жаловаться станет, так пускай со своим зерном в Потылиху едет, — мельник усмехнулся: до Потылихи было двадцать с лишним верст. — Там, может, бесплатно мелют…

Снаружи послышался плеск воды — громче, чем от мельничного колеса. Лиска насторожилась:

— Опять выдра прыгает?

Мельник помолчал, послушал.

— Да… Похоже. Не оступился бы наш гостюшко: в такой-то туман!..

…Анастас спрыгнул на тропинку и шумно вдохнул влажный речной воздух. Черное августовское небо было сплошь усеяно звездами: они кончались там, где чернели макушки деревьев — лес. Молочная лента тумана висела над водой, словно вторая река; ее серебристые ручьи, завиваясь, бежали к деревьям, уходили в лесную темень. Седые ивы выступали из тумана как огромные холодные скалы.

Пришелец нащупал узкую тропинку и, насвистывая, не спеша побрел вдоль реки. Тропинка шла от избушки до мельницы, затем сворачивала в лес и вела дальше — к овинам и хутору. Там туман заканчивался, но начиналась сплошная темень — хоть глаз коли.

Пройдя метров тридцать, Стас начал было искать поворот, как вдруг услышал со стороны мельницы жалобный детский голос:

— Помоги. Помоги.

Парень остановился. Прямо перед ним возвышалось черное неказистое строение, из-под которого между бревен вырывалась пенистая струя воды — здесь же, в тумане, прятался омут.

— Кто там? — негромко позвал Стас.

С мельницы не ответили. «У них что там, работник, что ли?..» Стас постоял немного, прислушался.

— Чего помочь-то?

Входить в само строение Анастасу не хотелось. Не то чтобы он кого-то боялся, просто без света там нечего было делать. Тем более что больше никто не отзывался.

«Может, померещилось?..»

…Перед тем как окончательно свернуть в лес, парень решил напиться. Шарахаясь на ощупь в мокрых камышах, он вышел на берег омута и присел на корточки. Потрогал ладонью воду.

Туман чуть всколыхнулся, и Стас почувствовал, как болотистая свежесть прохладной волной подкатила к его лицу.

Все, что произошло с ним дальше, он даже не успел осознать. Стремительным движением из воды вынырнули две черные скользкие руки и вцепились Анастасу точно в шею. Руки были тонкие и жилистые, и здоровому мужику ничего не стоило бы от них избавиться, но в то мгновение его парализовал леденящий ужас. В следующую минуту нечеловеческая сила рванула парня куда-то вперед, тот соскочил с корточек в омут, и после короткого бултыханья его тело исчезло под водой.

Пенистая струя между бревен расширилась, поделилась на две — с озера начала прибывать вода.

МАРИЯ СТАНКЕВИЧ

DOG’S DAY

— Сколько раз мне еще надо сказать, а? — говорит Агата. — И не смотри на меня так, слышишь.

Глаза у Феликса собачьи. И сам он весь как собака — большая, лохматая, черная собака. Идиотская, глупая, влюбленная собака.

— Ты что, плохо понимаешь? Я тебя больше не люблю. Уходи.

Говорит Агата тихо, но строго. И металла в голосе преизрядно. А как еще с собаками разговаривать? Не орать же. Феликс от ора съеживается, зажимается и вообще перестает понимать, чего от него хотят. Собака и есть.

— Уходи, Феликс. Слышишь?

Феликс тяжело дышит, а в карих глазах чуть не слезы стоят. Но только чуть. Агата знает, собаки не плачут.

— Агата, — говорит Феликс. — Агата…

И смотрит. Ой, блин.

— Послушай, — Агата начинает говорить очень мягко, — послушай меня внимательно, пожалуйста. Еще раз. Последний раз. Я. Тебя. Больше. Не. Люблю. Понимаешь? У меня нет к тебе никаких претензий, просто так получилось. Я устала. Я больше не хочу. Не могу… Ты хороший, ты замечательный, ты ни в чем не виноват, но… ну я правда… ну, Феликс! Ну, ради бога!