Страсть после наступления темноты - Сэди Мэтьюс

- Лета без Пиммс не бывает, - отмечает Доминик, наливая для меня напиток в высокий стакан. Лед и фрукты падают в стакан с приятным звуком. - Это одна из вещей, которые англичане готовят лучше всех.

- Иногда ты говоришь так, словно сам не англичанин, - говорю я, смущаясь. - У тебя английский акцент, но иногда мне кажется, что я улавливаю в речи еще какие-то нотки.

Умираю от желания узнать о нем побольше. Я делаю глоток Пиммса. Напиток очень вкусный: сладкий и ароматный, свежий и пикантный благодаря нотке мяты. Я пробовала его и раньше, но он ни разу не был таким вкусным. Хоть это не особо чувствуется, но уверена, что в него добавлено немного алкоголя, от чего напиток становится действительно опасной штукой.

- Ты проницательна, - произносит Доминик, глядя на меня задумчиво. - Я англичанин, рожденный в Лондоне. Но мой отец работал в дипломатическом консульстве и постоянно пребывал за рубежом, поэтому с детства мы регулярно переезжали. Большую часть детства я провел в Юго-Восточной Азии. Несколько лет мы жили в Таиланде, а затем отца перевели в Гонконг, где было здорово. Но именно тогда, когда я стал интересоваться окружающим миром, меня отправили назад в Англию, - его лицо исказила гримаса. - В школу-интернат.

- Тебе не понравилось? Я всегда думала, что интернат - это очень романтично. Помню как в детстве, я мечтала пойти в школу-интернат и трепетала от фантазий о полуночных вечеринках, жизни в общаге и прочем. Быть обычной ученицей в местной школе и каждый день возвращаться домой со школьной сумкой, заполненной домашкой, всегда казалось мне очень скучным в сравнении с тем, что происходило в книжках.

- Это не так, - пожимает плечами Доминик. - Но все зависит от расстояния. Здорово, если ты садишься в самолет и едешь домой на каникулы. Но садиться в самолет, чтобы вернуться назад в школу – самая ужасная вещь, которую можно себе представить.

В моей голове возникает картинка: маленький мальчик изо всех сил старается не заплакать, пытается быть храбрым, прощаясь с матерью в аэропорту. Стюардесса уводит его, а мама в шляпке и перчатках машет ему рукой. Когда она исчезает из поля зрения, мальчик не может сдержать пары слезинок, сбегающих по щекам. Но он не хочет, чтобы стюардесса видела, как он расстроен. Его сажают в кресло, и начинается длинный, одинокий путь назад в Англию. Грудастая матрона с суровым лицом и затянутыми в пучок седыми волосами встречает его в аэропорту и сопровождает назад в школу. В моем воображении школа предстает закрытым местом на пустынной болотистой местности, и на мили вокруг нет никого и ничего, кроме маленьких мальчиков, скучающих по мамам. Школа-интернат теперь не кажется мне таким романтичным местом как раньше.

- Ты в порядке? - Доминик пристально смотрит на меня.

- Да, да, я в порядке.

- Сейчас у тебя было такое трагическое выражение лица

- Просто я думала о том, как тебе приходилось возвращаться в школу, как ты скучал по дому, будучи так далеко от родных....

- В общем-то, все было не так ужасно. Отчасти, я провел там чудесное время. Я делил комнату с двумя другими мальчиками. У нас были одеяла, привезенные из дома, плакаты на стенах и наши любимые книги на полках. Я любил играть, и там было этого предостаточно. Большинство выходных я проводил, играя в регби, футбол или крикет в команде школы, - улыбается он своим воспоминаниям. - Одно можно с уверенностью сказать об английских школах-интернатах – у них, как правило, хорошо оборудованные бассейны, теннисные корты и художественные кружки, и я пользовался этим по максимуму.

Диккенсовский готический замок, несущий страдания, исчезает, и в моем воображении его заменяет веселый летний лагерь. Слово «Интернат» снова звучит замечательно.

Он продолжает:

- Но еще больше, чем в школе, мне понравилось в университете. Я решил расправить крылья и уехал учиться заграницу.

- Назад в Гонконг?

Он качает головой:

- Нет. Я решил поехать в Штаты. Поступил в Принстон.

Я слышала о нем. Это один из лучших американских университетов, как наш Оксфорд или Кембридж. «Лига плюща» - и этим все сказано.

- Тебе понравилось?

Он улыбается:

- Это было прекрасное время.

Когда он говорит, я слышу в его голосе легкую американскую гнусавость, как будто воспоминания о Принстоне вернули ему слабый акцент, подхваченный там, но затем стертый годами жизни в Лондоне.

- Что ты изучал? - я снова отпила Пиммс. Долька клубники плавает перед губами, и я открываю рот, чтобы поймать ее на язык. Она ароматная и пропитана напитком. Я медленно наслаждаюсь ей, представляя себе молодого Доминика: сексуального в форме университета. Он сидит в аудитории и конспектирует за профессором...

- Бизнес, - отвечает Доминик.

… о бизнесе. Профессор с энтузиазмом рассказывает о предмете, а на Доминике теперь пара очков в темной оправе, от чего он похож на шикарную версию Кларка Кента. Он сосредоточен, слегка хмурится, и от этого на переносице появляются небольшие морщинки. Пока он тщательно записывает за профессором лекцию о природе крупных корпораций и функциях их регулирования, сидящая рядом девушка беззастенчиво уставилась на него не в силах сосредоточиться на лекции. От близости с ним все ее нервы до дрожи напряжены...

Я бессознательно жую. Мой рот медленно приоткрывается, когда я представляю, что она должна была чувствовать в тот момент. Что-то аналогичное я ощущаю сейчас. Одна моя нога трется о другую, и теплая кожа покалывает от этого непроизвольного прикосновения.

- Бет? О чем ты думаешь?

- Эммм... - Я возвращаюсь к действительности. Он подается вперед. Его черные глаза весело поблескивают, - ни о чем. Я просто....думала.

- Хотел бы я знать о чем.

Мое лицо начинает краснеть:

- О, действительно ни о чем, - я проклинаю мое живое воображение. Вечно оно отправляет меня в другой мир, который кажется удивительно реальным и осязаемым.

Он мягко смеется.

- А чем ты занимался после Принстона? - торопливо задаю я вопрос, надеясь, что он не смог прочесть мои мысли. Это было бы действительно неловко.

- Год проучился в аспирантуре в Оксфорде, завел там связи, благодаря которым и получил свою нынешнюю работу. До этого я пару лет провел в хедж-фонде, набираясь практического опыта в сфере финансов.

- Сколько тебе лет?

- Мне тридцать один, - он смотрит настороженно. – А тебе?

- Двадцать два. В сентябре будет двадцать три.

Он выглядит так, будто у него с плеч свалился груз. Думаю, на миг он заволновался, что я могу быть из тех девушек, которые выглядят старше своих лет.

Я делаю еще один глоток Пиммса, и Доминик повторяет за мной. Нам так легко в компании друг друга, несмотря на то, что темы нашего разговора явно свидетельствуют о том, что, фактически, – мы незнакомцы.