Мастерица Ее Величества - Карен Харпер

Глава седьмая

Этой ночью в доме стояла тишина. В эту холодную декабрьскую ночь умершие дети отодвинули полог кровати и парили надо мной, как ангелы. Конечно, это не могли быть восковые статуи, сделанные мной, потому что они двигались, дышали. Их крылья обмахивали меня, а босые ножки болтались в воздухе, они умоляюще тянули ко мне руки. Я не могла ни пошевелиться, ни крикнуть и лежала, испуганная и завороженная, глядя на них.

На головах двух последних сделанных мной статуй, на головах маленьких принцев, виднелись наподобие нимбов маленькие золотые короны. Какими красивыми они выглядели, когда я на прошлой неделе в последний раз уходила из дворца! Но тогда, в своих прекрасных одеждах из атласа и бархата, они лежали в кроватках, которые велела сделать для них королева. А сейчас я видела пятерых детей, толпившихся надо мной, а не четырех, изваянных мной и расписанных синьором Фиренце, вдохнувшим в них жизнь. Этот пятый был мой Эдмунд! Его маленький ротик медленно открылся и произнес:

– Мама, мамочка, помоги мне… Я не хочу умирать… Я хочу жить… Но прощай… Прощай… – Тут они принялись кричать все вместе, словно в толпе или на празднестве. – Помоги, спаси нас! Мы не хотим умирать… уми…

Вся в поту, я очнулась и села на кровати. Звонили церковные колокола – двенадцать ударов, полночь. Я была одна. Никаких детей, никаких голосов, кроме тех, что отдаются у меня в голове и в сердце. Кошмар, наподобие тех, что бывали у меня давным‑давно, когда отец делал свои восковые статуи.

Я закрыла лицо руками и заплакала. Я сдерживала слезы четыре дня, с тех пор как вернулась из дворца с полным кошельком и пустым сердцем. И сопровождал меня не Ник, которого я больше не видела, а замещавший его Джейми Клоптон, которому было известно только, что я делала резные свечи для королевы. Я хранила как сокровище свои разговоры с Ником, наш единственный поцелуй в день турнира, прежде чем он снова вернулся на поле. Но вот какого внимания я жажду, – сказал он тогда, – вот поединок, которого мне хочется. Что это было – попытка обольстить или такое странное прощание?

И вот теперь этот кошмар, а я‑то надеялась, что смерть Эдмунда уйдет в прошлое. Хорошо известно, говорил Кристофер, что чересчур сильная скорбь – это нездорово, к тому же свидетельствует о недостаточной вере в волю Божию. Удары колокола отметили уход еще одного дня до того момента, когда мне придется дать ответ Кристоферу, выйду я за него или нет. Что-то упрямое во мне кричало: нет! Но разумом я понимала, что так было бы лучше для моего будущего, ну, по меньшей мере, для будущего свечной мастерской Весткоттов.

Какой же я была дурой, что влюбилась в Ника Саттона или решила, что королева будет закупать свечи у меня в лавке! Хотя она оценила мое мастерство и я видела слезы у нее на глазах, когда она смотрела на лица своих умерших родных, последние ее слова, обращенные ко мне, звучали строго, как будто я была ребенком: «Я хочу, чтобы ты поклялась, что никому не расскажешь о том, что здесь происходило, или о том, что ты оставила здесь под моей опекой. Если кто-нибудь из придворных или кто еще станет расспрашивать тебя, это знание не должно пойти дальше. Помни, об этом знают только Ник, синьор Фиренце, Сибил Винн и ты. Эти толстые стены замка сохранят воск, защитят его и летом, и зимой, но ты должна забыть о том, что здесь осталось. Клянись!»

Я поклялась не говорить, но забыть не могу. Меня глубоко задело, что расставание с моей лучшей работой прошло под знаком не столько клятвы, сколько угрозы.

Лежа в королевской постели, я, как мне показалось, услышала детский голос. Были различимы даже слова, от которых я проснулась:

– Я не хочу умирать… Я хочу жить… Но прощай… Прощай… Помоги, спаси нас!

Первым моим побуждением было вскочить и побежать в маленькую комнату, где лежали четыре прекрасные статуи, но в эту ночь я спала вместе с Генрихом. Когда мы делили ложе – обычно, как и сейчас, это была его спальня, а не моя, – он всегда был для меня Генрихом, а не королем. Весной мне должно исполниться тридцать шесть, но мое тело еще отвечает на его любовные ласки. Возможно даже, что на свет появится еще принц или принцесса, но никто из них не сможет занять место тех, кого я потеряла.

Стук сердца все еще отдавался у меня в ушах, эхом вторя слабым голоскам, которые, очевидно, раздавались лишь в моем мозгу. Генрих продолжал спать, хотя некрепко, как обычно, покашливая, постанывая, тяжело дыша. Как он однажды признался, с самых ранних лет он не спал крепко, даже когда верные стражи охраняли дверь, и даже тогда, когда наконец ему достался трон. Особенно тогда. В первые годы нашего брака он даже спал, положив корону рядом с кроватью, боясь, что кто-нибудь может прийти и похитить ее.

Хотя я знала, что будет выглядеть странно, если я покину его до утра, но осторожно вытащила свои волосы из-под его плеча и отодвинулась на край постели. Я могу сказать стражам в коридоре, что у меня что-то с желудком и мне нужно вернуться в собственную спальню. Клянусь, это было недалеко от истины.

– С тобой все в порядке? – сонным голосом спросил Генрих. – Ничего не случилось?

– Нет. Я просто проснулась, – объяснила я ему, решив, что он может послать за врачом и наделать шума из ничего, если я скажу ему, что плохо себя чувствую. Интересно, что бы он сказал, если бы знал, что лежит в потайной комнате рядом с моей спальней. Я никак не могла заглушить эти слабые голоса, звучащие у меня в ушах, зовущие: Помоги, спаси нас! Возможно, хотя они все давно мертвы, себе я могла бы помочь. Но сначала я должна заговорить о чем-то другом, а уж потом просить об этом большом одолжении.

– Ты ведь не будешь снова расстраиваться, если мы проведем Рождество не здесь, а в Виндзоре? – он говорил медленно, словно нехотя. – Для укрепления имени Тюдоров важна традиция.

– Нет. – отозвалась я. По правде говоря, мне не хотелось покидать свою потайную комнату так надолго, хотя я любила Виндзор, весь разубранный в честь Рождества, и надеялась, что это зрелище поможет моему сердцу исцелиться. Но мне следует использовать этот драгоценный и рискованный момент. Я согласилась ехать в Виндзор и взамен должна что-то получить.

И продолжила:

– Знаешь, меня продолжает беспокоить отъезд Артура и Екатерины еще до Рождества и их путешествие верхом к границам Уэльса в такую скверную погоду.

– Так вот ты о чем. Должен сказать тебе, дорогая, что это к лучшему – если они будут жить там сами, своим двором. Ведь недаром он зовется принцем Уэльским. Кроме того, я назвал его Артуром, чтобы напомнить нашим подданным, что Тюдоры претендуют на наследие короля Артура из Камелота, славное королевство былых времен, располагавшееся там, где сейчас стоит замок Ладлоу.