Опасный беглец. Пламя гнева - Эмма Выгодская

Легким размашистым шагом, маленький, сухой и ловкий Макферней мерял «Оливию» много раз от носа к корме и обратно.

Как-то раз Дженни попалась ему навстречу и отступила в сторону, чтобы дать дорогу. «Что у вас там, в вашем дорожном мешке, мистер Макферней?» — хотела спросить Дженни, и не решилась… Она стояла перед ним, тоненькая, робкая, в зеленом платьице, в светлых косах, аккуратно перетянутых шелковой клетчатой лентой. Макферней успел разглядеть ее глаза, застенчивые и любопытные.

— Добрый день, мисс Гаррис! — сказал Макферней и улыбнулся ей приветливо, как улыбался своим друзьям на нижней палубе.

Только поздно ночью, когда поднималась к зениту молодая луна и светящиеся полосы и брызги на море начинали бледнеть в ее белом, непривычно ярком для северян свете, Макферней спускался к себе. И тогда Дженни вновь слышала странные слова, доносившиеся из его каюты:

«Дар-Чунда… — слышала Дженни, — Сакра-Чунда — Дар… Бхатта-Бхаратта»…

Скоро ветер стих. Паруса бессильно повисли. «Оливия» колыхалась на слабой волне, почти не подвигаясь вперед. Настали мертвые дни, штиль.

Неизвестно откуда на палубе появились крысы. Может быть, на крыс оказывала действие теплая погода, духота, безветрие, оскудение продовольственных запасов на судне, — кто знает? Но только каждый день их становилось всё больше. Крысы ползли изо всех щелей и скоро так осмелели, что начали нападать на людей. Каждое утро в кают-компании рассказывали друг другу страшные истории: крыса откусила поваренку ухо, две огромные седые крысы напали на самого помощника капитана и обратили его в бегство; всю ночь крысы резвились в кубрике и объели у боцмана сапоги и кожаную куртку.

Бедного Макфернея тоже одолевали крысы. Он боялся не за себя: крысы грозили проесть его таинственный мешок. Кожу крысы грызли с особенной охотой. Макферней стал брать свой мешок даже в кают-компанию и за обедом пристраивал подле себя.

— Что вы так усердно бережете? — сухо спросил его майор Бриггс.

— Это мои корни, — рассеянно ответил шотландец.

Бриггс с презрением посмотрел на толстый кожаный мешок, набитый, должно быть, сухими корнями.

«Ботаник!» — подумал майор.

Как-то ночью Дженни услышала спросонок, что кто-то хлопает дверьми и ходит по коридору. Сам повизгивал тихонько, стучал когтями по полу; потом всё затихло. Дженни не спалось, она встала, вышла в коридор… В соседней каюте никого не было. Дженни поднялась по лесенке наверх. На палубе было пусто, молодая луна светила ярко, как в Англии на севере в полнолуние. Неожиданный порыв ветра бросил Дженни прямо в лицо несколько белых квадратиков плотной бумаги, исписанной какими-то значками. Сбоку, из-за судовых шлюпок, до нее донеслось глухое рычание. Дженни повернула туда. Она увидела бедного Макфернея, мирно уснувшего подле шлюпки. Его кожаный мешок лежал рядом. Шотландец хотел уберечь свой мешок от крыс, но не уберег его от ветра. Неожиданно налетевший ветер шевелил листками бумаги, выпавшими из мешка, и разносил их по палубе. Сам глухо рычал у ног хозяина, не смея будить его.

— Мистер Макферней! — сказала Дженни и легко коснулась плеча шотландца. — Мистер Макферней, проснитесь, пожалуйста!

Макферней проснулся и сразу сел. Палуба вокруг него, точно хлопьями снега, была усыпана белыми листками.

— Мои корни!.. — сказал Макферней. — Великий бог, мои корни!..

Он бросился собирать листки.

— Я вам помогу, мистер Макферней, — сказала Дженни.

— Благодарю, мисс Гаррис, благодарю!.. — Руки у Макфериея дрожали. — Корни, мои корни!..

Он торопливо складывал листки обратно в мешок.

— Какие корни?.. — Дженни ничего не понимала. Она видела только плотные квадратики белой бумаги, исписанные непонятными значками: точки, кружки, стрелы, короткие и длинные черточки.

— С каким трудом я добывал их, мисс Гаррис! — сказал Макферней. — Я исходил все дороги и тропы Верхней Индии, пробирался сквозь леса и джунгли от селения к селению Пятиречья, ночевал у пастушеских костров, в лесных хижинах, в кочевьях гуджуров. Я слушал песни народа, я заставлял стариков пересказывать мне древние предания. Вот что я записал!

Макферней протянул свои бумаги, исчерченные непонятными значками.

— Двенадцать лет работы и скитаний заключены в этих листках, мисс Гаррис!.. Я записывал слова разных племен условными значками, понятными только филологам. «Небо», «земля», «отец», «облако», «воин», «огонь», «путь», «человек», «дерево»… Слова эти почти совпадают у многих индийских народов и все вместе восходят к санскриту, древнему языку Индостана. Англичане, придя завоевателями в Индию, думают, что они покорили полудикое невежественное племя. Они ничего не хотят знать о культуре того народа, который обокрали. Мои листки расскажут им правду. Тысячевековая культура отразилась в этом языке… Санскрит — язык, более богатый, чем латынь, более совершенный, чем греческий, и родной брат и тому и другому!.. Вот они, корни слов!..

Листки дрожали в руках у Макфернея.

— Я всё соберу! — сказала Дженни. — Не беспокойтесь, мистер Макферней, ни один не пропадет.

Она побежала к борту за разлетевшимися листками.

Майор Бриггс в эту минуту вышел на палубу. Ровным громыхающим шагом он прошел к носу и остановился.

— Что за чертовщина? — спросил майор.

Он поднял с палубы маленький квадратик бумаги и поднес его к самому носу.

— Это что за значки?

— Транскрипция, — объяснил Макферней. — Это мои записи. — Он хотел взять у майора свой листок.

— Что? Транскрипция? — майор отвел за спину руку с крепко зажатым в ней кусочком бумаги. — Извините, мистер Макферней, но я вам вашей транскрипции не отдам. Я отвечаю за судно, уважаемый мистер Макферней, и я должен знать, что означают эти значки. Я должен прежде выяснить, не угрожают ли они престижу королевы и целостности Британской империи.

И майор, повернувшись по-военному, загромыхал по доскам палубы обратно к себе.

Дженни неспокойно спалось остаток ночи. Смутная тревога томила ее. Бриггса Дженни возненавидела с первого дня: хриплый голос майора, его тяжелая громыхающая походка и красные, как непрожаренный бифштекс, щеки приводили ее в трепет. Утром Дженни долго бродила по судну. С кем поговорить о том, что случилось вчера на палубе? Она постучалась к Бедфорду.

Генри Бедфорд сидел за походным столиком и писал. Он поднял на девочку удивленные глаза.

— Что такое, Дженни? — спросил Бедфорд.

Карие глаза Дженни были полны беспокойства, а косы — в непривычном беспорядке.