Аня из Зеленых Мезонинов - Люси Монтгомери

— О да, — отвечала Аня удовлетворенно. — Это оказалось не так трудно, как можно было бы вообразить. Я сижу с Дианой. Наша парта прямо у окна, и нам видно Озеро Сверкающих Вод. В школе много милых девочек, и мы сказочно провели время, когда играли во время обеденного перерыва. Это так чудесно, когда столько девочек, с которыми можно играть! Но, конечно, больше всех я люблю и всегда буду любить Диану. Я обожаю Диану… Я ужасно отстала от других. Все они уже проходят пятую часть учебника, а я только четвертую. Я испытываю что-то вроде унижения из-за этого… Зато ни у кого из них нет такого воображения, как у меня, я это очень быстро обнаружила… Сегодня у нас было чтение, география, история Канады и диктант. Мистер Филлипс сказал, что у меня чудовищная орфография, и поднял мою грифельную дощечку так, чтобы все видели, сколько он на ней исправил ошибок. Мне было так стыдно, Марилла; все-таки, я думаю, он мог бы быть повежливее с незнакомой ученицей. Руби Джиллис подарила мне яблоко, а София Слоан дала мне на время прелестную розовую открытку, на которой написано: "Когда я смогу навестить вас?" Я должна эту открытку ей завтра вернуть. А Тилли Бултер после обеда дала мне поносить свое колечко из бусинок. Можно мне взять себе на колечко несколько перламутровых бусинок со старой подушечки для булавок в моей комнате? И, ах, Марилла, Джейн Эндрюс сказала мне, что Минни Макферсон сказала ей, будто она слышала, как Присси Эндрюс сказала Саре Джиллис, что у меня очень красивый нос. Марилла, это первый комплимент, какой я услышала в своей жизни, и вы не можете вообразить, какое у меня возникло странное чувство. Марилла, это правда, что у меня красивый нос? Я знаю, вы скажете мне правду.

— Нос твой совсем неплох, — сказала Марилла коротко. Втайне она считала, что у Ани замечательно красивый нос, но отнюдь не собиралась ей этого говорить.

Это было три недели назад, и пока все шло гладко. И теперь, в это бодрящее сентябрьское утро, Аня и Диана, две из счастливейших девочек в Авонлее, беспечно шагали по Березовой Дорожке.

— Похоже, что сегодня в школе будет Гилберт Блайт, — сказала Диана. — Все лето он провел у своих двоюродных братьев в Нью-Брансуике и вернулся домой только в субботу вечером. Он ужасно красивый, Аня. И кошмарно дразнит девочек. Он просто отравляет нам жизнь.

По тону Дианы можно было ясно понять, что она предпочитает, чтобы ей отравляли жизнь, чем жить без этого.

— Гилберт Блайт? — переспросила Аня. — Это его имя и фамилия написаны на стенке у крыльца рядом с именем Джули Белл, а над ними крупно "Обратите внимание"?

— Да, — сказала Диана, вскинув голову, — но я уверена, она ему не очень-то нравится Я слышала, как он говорил, что учил таблицу умножения на ее веснушках.

— Ах, не говори мне о веснушках, — взмолилась Аня. — Это неделикатно, ведь у меня их столько! Но я думаю, что писать эти "Обратите внимание" на стенке про мальчиков и девочек — глупейшая вещь. Посмел бы кто-нибудь написать мое имя на стенке рядом с именем мальчика. Нет, конечно, — поспешила она добавить, — никто не посмеет.

Аня вздохнула. Она не хотела, чтобы ее имя появилось на стенке. Но было немножко унизительно знать, что это ей совсем не грозит.

— Чепуха, — сказала Диана, чьи черные глаза и блестящие волосы сеяли такое разрушение в сердцах авонлейских школьников, что ее имя фигурировало на стенке у крыльца под полудюжиной подобных "Обратите внимание". — Это просто шутка. И не очень-то надейся, что твое имя не напишут. Чарли Слоан по уши в тебя влюблен. Он сказал своей маме — заметь: своей маме! — что ты самая сообразительная девчонка в школе. А это лучше, чем быть просто симпатичной.

— Нет, не лучше, — сказала Аня, женственная до мозга костей. — Я хотела бы лучше быть красивой, чем умной. К тому же я терпеть не могу Чарли Слоана. Я просто не выношу мальчишек с выпученными глазами. Если кто-нибудь напишет мое имя рядом с его именем, знай, Диана, я ни за что этого не перенесу. Но как приятно быть первой в классе!

— Теперь в твоем классе будет Гилберт, — заметила Диана, — и обычно он первый. Он проходит только четвертую часть учебника, хотя ему почти четырнадцать. Четыре года назад его отец был болен и ему пришлось уехать в Альберту лечиться. И он забрал с собой Гилберта. Они там прожили три года, и Гил не ходил в школу почти все это время. Теперь, когда он вернется, тебе будет не так легко остаться первой в твоем классе.

— Я рада, — сказала Аня быстро. — Я не могла по-настоящему гордиться тем, что была первой среди маленьких мальчиков и девочек девяти или десяти лет. Вчера я встала, чтобы ответить, как пишется «искусство». Джози Пай была первой в правописании, но, представляешь, подглядывала в книжку! Мистер Филлипс не видел… он смотрел на Присси Эндрюс… но я видела. Я просто бросила на нее взгляд, полный холодного презрения, и она покраснела, как свекла, и написала все-таки неправильно.

— Эти девчонки Паев — известные обманщицы, — сказала Диана раздраженно, когда они перелезали через ограду на большую дорогу. — Вот вчера Герти Пай пришла и поставила свою бутылку с молоком на мое место в ручье. Представляешь? Я с ней больше не разговариваю.

Когда мистер Филлипс находился в глубине классной комнаты, слушая ответ Присси Эндрюс по-латыни, Диана шепнула Ане:

— Гилберт Блайт сидит прямо через проход от тебя. Посмотри, правда, он красивый?

Аня взглянула в указанном направлении. Момент для этого был очень удобный, потому что упомянутый Гилберт Блайт был всецело поглощен тем, что потихоньку прикалывал булавкой одну из длинных золотистых кос Руби Джиллис, сидевшей перед ним, к спинке сиденья. Это был высокий мальчик с вьющимися темными волосами, лукавыми карими глазами и дерзкой улыбкой на губах. В эту минуту Руби Джиллис вскочила, чтобы показать ответ арифметической задачи учителю. Она упала обратно на сиденье с коротким воплем, уверенная, что волосы у нее вырваны с корнем. Все оглянулись на нее, а мистер Филлипс посмотрел так сурово, что Руби расплакалась. Гилберт быстро вытащил булавку и продолжал читать свой учебник истории с наисерьезнейшим видом; но когда волнение улеглось, он взглянул на Аню и подмигнул ей с невыразимым лукавством.

— Я думаю, что этот Гилберт Блайт и вправду красивый, — призналась Аня Диане, — но мне кажется, что он очень дерзкий. Что за манера подмигивать незнакомой девочке?

Но все началось только после обеда.

Мистер Филлипс сидел в заднем углу класса, объясняя Присси Эндрюс задание по алгебре, а остальные ученики занимались чем кому нравилось: ели зеленые яблоки, шептались, рисовали картинки на своих грифельных дощечках, пускали вдоль прохода между партами сверчков в упряжке из ниток. Гилберт Блайт пытался заставить Аню Ширли взглянуть на него, но потерпел полную неудачу, поскольку Аня в тот момент совершенно забыла о самом существовании не только Гилберта Блайта, но и всех прочих учеников авонлейской школы, да и о самой авонлейской школе. Опершись подбородком на руки и устремив глаза на голубые отблески Озера Сверкающих Вод, которые хорошо было видно через западное окно, она была далеко, в великолепной стране грез, не слыша и не видя ничего, кроме своих собственных чудесных видений.

Гилберт Блайт не привык безуспешно стараться заставить какую-нибудь девочку взглянуть на него. Она должна посмотреть на него, эта рыжая Ширли с маленьким острым подбородком и большими глазами, так непохожими на глаза остальных учениц авонлейской школы.

Гилберт перегнулся через проход, ухватил за конец одну из длинных рыжих кос Ани, потянул к себе и произнес пронзительным шепотом:

— Морковка! Морковка!

Только тогда Аня взглянула на него. Но как взглянула!

И не только взглянула. Она вскочила с места, все ее яркие мечты рухнули безвозвратно. Она метнула на Гилберта раздраженный взгляд, но гневный блеск ее глаз быстро угас в столь же гневных слезах.

— Ты гадкий, противный мальчишка! — воскликнула она страстно. — Как ты смеешь!

И потом — трах! — Аня с размаху опустила свою грифельную дощечку на голову Гилберта и расколола ее — дощечку, не голову — пополам.

Авонлейская школа всегда была рада любому происшествию. А эта сцена доставила всем особенное удовольствие. Все воскликнули: "О!" — с испугом и восхищением. Диана открыла рот и онемела. Руби Джиллис, которая всегда была склонна к истерике, заплакала. Томми Слоан упустил свою пару сверчков и застыл в изумлении, уставившись на эту сцену.

Мистер Филлипс прошествовал вдоль прохода и тяжело опустил руку на Анино плечо.

— Аня Ширли, что это значит? — спросил он гневно.

Аня не ответила. Это было уж слишком — требовать от нее признать перед всей школой, что ее назвали «морковкой». Гилберт решительно вмешался: