Мир Гаора - Татьяна Зубачева

— Цыц! А то сам встану!

Гаор улыбнулся и расслабил, распустил мышцы. Почему-то он совсем успокоился, будто и в самом деле теперь всё будет хорошо.

14.03. - 29.03.2002;30.04.2010

СОН ВТОРОЙ

тогда же и там же

Дни катились один за другим, похожие и в то же время разные. Каждый день приносил что-то новое, иногда смешное, но чаще страшное. Гаор старался не бояться, хотя получалось это не всегда. И потом… бойся, не бойся, никуда ты не денешься. Как на фронте. Дальше фронта не пошлют, меньше пули не дадут. А здесь… как это же перекрутить применительно к его нынешней жизни? Что-то не получалось. И ничего лучше услышанного от Бурнаша: "Жизнь тошна, а милее смерти", — в голову не приходило. Хотя тошноты хватало. Но не настолько, чтоб смерти захотелось.

Сразу после завтрака заговорили о прогулке. Обещать обещали, да обещанного сколько ждут? Гаору рассказали, что на прогулку выпускают во двор, мощёный, правда, так что земли не чувствуешь, но зато крыши нет, пусть через решётку, а небо. И по две камеры зараз выпускают, так что и поговорить можно, и…

Что и, он не узнал. Потому что пришёл надзиратель. Как обычно, все сразу притихли, ожидая распоряжений. Гаор стоял у стены с Чалым и Чеграшом, как раз слушал про прогулки, и обернулся к решётке. Надзиратель — не вчерашний, и не тот, что в первый его день, третий уже — указал на него дубинкой. С внезапно оборвавшимся сердцем он подошёл к решётке. Надзиратель откатил перед ним дверь.

— Выходи.

Чувствуя на спине и затылке множество взглядов, Гаор перешагнул порог. Да, решение необратимо, но вдруг…

— Руки за спину, вперёд.

Его провели по коридору мимо камер, теперь он зачем-то сосчитал их. Три. Вывели через тамбур на лестницу, и повели вверх. Четыре пролёта, а спускали по двум, поворот налево, короткий коридор мимо полуоткрытых дверей, откуда пахло знакомой казарменной смесью запахов гуталина, ружейного масла и сигаретного дыма. Сразу страшно захотелось курить. Курево в паёк не входило, занятые на работах, как ему объяснили, ещё могли перехватить, а камерным неоткуда взять. Были это комнаты охраны или надзирателей, он не успел разобрать. Новый тамбур. Там его номер сверили со списком, передали другому надзирателю и новая лестница. Шесть пролётов. Тамбур. И белый, заполненный больничными запахами коридор. Всё правильно, решение необратимо, а про врачей ему Седой говорил. Так что, подбери раскатанные губы и не мечтай, и не надейся.

Надзиратель остановил его у одной из дверей.

— Стой. Лицом к стене.

Он привычно выполнил приказ.

Надзиратель стукнул в дверь, и её тут же открыли.

— Ещё что ли?

— Да, новообращённый.

— Откуда их столько?! Заводи.

Его ткнули дубинкой в плечо.

— Пошёл.

Он перешагнул порог, оказавшись в маленькой ослепительно белой комнате без окон, и тут же получил хлёсткую пощечину. Удар был абсолютно незаслуженным, и Гаор не так возмущённо, как удивлённо уставился на кряжистого желтолицего мужчину в глухом белом халате санитара поверх мундира с зелеными петлицами. Его удивление и то, что он оставил руки за спиной, как он потом понял, и спасло его от дальнейших побоев. Санитар удовлетворённо хмыкнул и, задав явно риторический вопрос, всё ли понятно, указал ему место у стены.

— Раздевайся.

Здесь уже лежало две кучки грязной мятой одежды, так что дополнительных объяснений не потребовалось. Гаор развязал стянутые узлом на животе полы рубашки, разделся, с привычной аккуратностью сложил одежду на полу и выпрямился.

— Пошёл, — скомандовал санитар.

Следующая дверь вывела его в просторный светлый кабинет. И здесь первое, что он увидел, это окно. Заглядевшись в серое, затянутое тучами небо, он не сразу разобрал, что творится вокруг.

— Подожди, — сказал женский голос, и пинок сзади поставил его на колени.

Опустить голову не потребовали, и он огляделся.

Весы, ростомер, шкафы с лекарствами и инструментами, узкая кушетка, покрытая белой тканью, маленькие столы на колёсиках с разложенными инструментами, стол-каталка с привязными ремнями, стол с картотечными ящиками и другими бумагами. На кушетке лицом вниз лежит голый светловолосый мужчина, спина и ягодицы в ярко-красных поперечных полосах. Выпороли? В центре стоит на коленях голый тощий и, похоже, совсем недавно избитый парень. Оба глаза в сине-чёрных, отливающих в багровое, больших синяках, губы разбиты, и когда он, поскуливая от боли, открывает рот, видны осколки зубов. На бледном лбу красноватое пятно с синей татуировкой: большая точка, вернее закрашенный кружок. Вор — вспомнил Гаор объяснения Седого. Рядом сидел на высоком вращающемся стуле врач и зашивал парню рану на голове. Но… но это женщина! Врач и женщина?!

— Всё, — женщина положила на столик иглу и слегка оттолкнула от себя голову парня, — забирай.

— А ну, пошёл, — сказал санитар.

Продолжая скулить, парень пополз на коленях к выходу.

— Давай, давай, — поторопил его санитар, — ходить не можешь, так в печке полежишь.

Задуматься о смысле сказанного Гаор не успел.

— Иди сюда, — позвала его женщина.

Нет, на коленях он не поползёт, нет, пусть забьют, но перед женщиной он на коленях стоять не будет. Пусть он раб, но мужчина, а она женщина. Гаор встал и шагнул к ней, прикрывая низ живота ладонями.

Женщина с насмешливым удивлением посмотрела на него.

— Новообращённый?

— Да.

Последовал удар по затылку. Да вездесущий этот санитар, что ли? Но ошибку свою Гаор понял и повторил ответ уже правильно.

— Да, госпожа.

В камере ему говорили, что рабу любой свободный — господин. Выговорилось легко, хотя за всю свою жизнь женщину он называл госпожой раза два или три, не больше, и только дурачась.

— Руки убери.

Он промедлил, но вместо удара последовало неожиданное.

— А то я что новое увижу!

Чёрные глаза женщины в сетке морщин смеялись, и он опустил руки вдоль тела.

Оттолкнувшись ногой от пола, она откатила свой стул к столу с бумагами.

— Номер?

— Триста двадцать один дробь ноль-ноль семнадцать шестьдесят три, госпожа.

Она нашла нужную карточку, прочитала, и Гаор увидел, как у неё изумлённо взметнулись брови. Она посмотрела на него, снова на карточку, на него. Что удивило её? Что он бастард? Или что продан отцом? Или имя отца? Как он понимал, всё это записано в его регистрационной карте.

— Иди на весы.

Он послушно шагнул в указанном направлении.

— Лорен, — позвала женщина. — Измерь ему рост и вес.

Лореном звали всё того же санитара. Гаор ожидал, что при измерении роста санитар непременно стукнет его по голове верхней колодкой, но почему-то обошлось.