Большой круг - Мэгги Шипстед

племенами, переводя. Бердаши – естественные посредники, они толком ни на одной стороне. (Теперь их иногда называют «два духа».)

В 1837 году отряд флатхедов окружают черноногие. Гризли-Сидящий-в-Воде передает черноногим ложное сообщение, чтобы задержать их, пока отходят флатхеды.

Догадавшись об обмане, черноногие закалывают его ударом в живот.

Другая история. Раны Гризли-Сидящего-в-Воде затягиваются будто по волшебству, и одному воину приходит мысль выдолбить ямку, дотянуться и отрезать кусочек его бьющегося сердца. Но, когда сердце уже не целое, раны перестают затягиваться сами по себе и Гризли-Сидящий-в-Воде умирает.

Значит, не было у него никаких способностей, говорят одни. Он умер, как умер бы любой. Значит, можно не обращать внимания на то, что он говорил, так как знал не больше, чем мы.

Но я слышал, что его тело долго лежало в лесу и не разлагалось, возражают другие, ни звери, ни птицы не прикоснулись к нему. Странно, правда? Может, это что-нибудь означает?

Может быть, раздается в ответ. Возможно. Кто знает.

Грейс Келли

ЧЕТВЕРТОЕ

Незадолго до разрыва мы с Оливером надели шляпы, темные очки и отправились днем на фильм про супергероя, девятый по счету. Он видел все предыдущие, я не видела ни одного. Я сидела в темноте, жевала тугие леденцы «Ред вайнз», пока у меня не заныли передние зубы, и следила за буйными бредовыми видениями, состоящими из светящихся лиц, скачущих тел, падающих домов, сталкивающихся машин и огненных вспышек. Где-то в темном мерцающем помещении находился запертый сундук, а в нем флакон с таинственным белым светом, и тот, у кого окажется флакон, мог спасти или погубить мир.

Иллюзия в том, сказала я потом Оливеру, что ты – ты, Джо-Любитель-Кино, – тоже можешь обладать экстраординарными способностями и даже не знать об этом или в любой момент превратиться в такого человека. Но данная иллюзия не имеет ограничителей. Неуправляемые силы могут гнездиться в героических человеческих телах или сжиматься и переноситься с места на место во флаконах и сундуках. Конец всего содержится в крошечном шарике света.

– Да, наверно, – ответил Оливер. – Но больше всего мне нравится, как история разрастается. Как бы уже не просто Вселенная, а расширенная Вселенная. А ты как бы даже не знаешь, насколько огромнее она может стать.

Не может быть расширенной Вселенной, заявила я. Вселенная или есть, или ее нет. Ничто не может быть больше бесконечности.

– Просто так говорят, – пожал плечами Оливер.

* * *

Меня вытащили на постыдную встречу с руководством студии и приговорили пообедать с Гвендолин, сценаристом «Архангела», поручив ее утихомирить. Потом, дескать, посмотрим. Все мрачно намекали на решения, которые будут приняты в перспективе. Шивон делала все возможное, чтобы защитить мое право на личную жизнь, но никто не купился. Я мрачно сидела, не говоря ни слова, а когда меня вынудили, заявила, нет, я не знаю, о чем я думала с Джонсом, нет, вряд ли мы с Оливером опять будем вместе, и да, не самая была блестящая идея выйти из клуба через главный вход.

* * *

В Голливуде за ланчем сбываются и разбиваются мечты; во время ланча может случиться все что угодно; ланч – альфа и омега. За каждым фильмом – горы пряного тунца и океан «Сан Пеллегрино». Нет, десерта не нужно, а может, у вас есть колд брю? С миндальным молоком. Спасибо.

Когда я пришла, Гвендолин уже сидела. Ее пушистая белая собачка забралась под стул, бдительно следя за всеми ногами. Повсюду таская ее с собой, Гвендолин выбирала рестораны с патио, и наш патио располагался в заросшем внутреннем дворике гостиницы под углами тентов каштанового цвета, похожих на паруса пиратского судна. На то, как я подхожу, она смотрела без улыбки, сложив руки на коленях, при этом туфли на платформе едва доставали до пола. Росту в ней пять футов от силы, и я почувствовала себя придворным, удостоенным аудиенции у королевы-ребенка.

Рябь возбуждения, сопровождавшая меня, пока я шла по патио, должна была выбесить Гвендолин, хотя все только и говорили о том, какая я потаскуха, по ходу дела приноравливаясь, как бы украдкой меня снять.

– Приве-ет, Гвендолин, – медленно протянула я надтреснутым голосом любителя травки. – Привет, песик, – поздоровалась я с собакой, чьи черные глаза-пуговки горели беспокойной яростью.

В обычной ситуации Гвендолин устроила бы настоящее шоу. Встала бы, обхватила бы миниатюрными руками мои плечи, отставив на милю бедра (а я нескладно наклонилась бы над ней), и сказала бы что-то вроде: «Великолепная моя девочка!» Она всего-навсего подползала к пятидесяти, так что не знаю, почему вечно обращалась со мной, как бабушка. Но сейчас у нее был такой взгляд, будто она пыталась мысленной энергией превратить меня в камень. А может, не могла пошевелить лицом. Гвендолин начала работать над собой. Через двадцать лет будет кожаный мяч с глазницами.

– Я все знаю, ладно? – плюхнулась я на стул в ответ на ее молчание. – Все-все-все.

Нависший официант покрыл мне салфеткой колени, вручил винную карту и перечислил сорта воды.

Собака Гвендолин тявкнула, и та втащила башку с куриными мозгами себе на колени со словами:

– Он думает, что большой.

Буквально каждый человек, имеющий маленькую собаку, буквально каждый день отпускает именно эту шутку.

– Наверное, трудно быть мальчиком-с-пальчик, – сказала я, заказав водку с содовой.

– Кто-то очень занят, – поджала губы Гвендолин, когда официант ушел.

– Я? – Нахмурившись, я задумалась, а что, собственно, со мной было. – Да нет. Я типа под домашним арестом. Оливер всегда говорил, мне надо оборудовать подземный боулинг. Теперь он пригодился бы.

– Надеюсь, ты не ждешь, чтобы я тебя пожалела.

Ключ к пониманию Гвендолин: она написала книги «Архангела», намечтав свою идиотскую секс-фантазию – Гэбриела – и влюбившись в него. Она работала в ночные смены на каком-то курорте, где проводили конференции по медицинскому оборудованию и бухгалтерскому программному обеспечению, в основном сидела за стойкой, читая толстые книги в мягких обложках про драконов и сексуальных ведьм, и придумала магический, якобы русский мир антиутопии, рассказывая самой себе истории о запретной подростковой любви. А потом решила, да пошло оно все, – и начала напридуманное записывать. Неплохое решение с финансовой точки зрения.

Еще один ключ: как и остальные полоумные сучки, Гвендолин все перепутала и, приняв актера Оливера за персонажа Гэбриела, влюбилась в него. Всякий раз, как он оказывался рядом, она загоралась бенгальским огнем, искрилась, робела, не могла сосредоточиться и беспрерывно флиртовала, причем мерзко, по-матерински. Я думаю, поскольку Оливер уже был однажды женат на женщине старше него, она считала, у нее есть шанс, но бывшая жена Оливера невероятно крута, не хуже Дэвида Боуи или Шарлотты Генсбур, возраст над ней не властен. Кроме того, Оливер познакомился с ней подростком, романтичным и чувствительным, а сейчас он кинозвезда, рассекающая с другими кинозвездами и изменяющая им с моделями, певицами, а возможно, и со случайными нормальными девушками.

– Хочу быть откровенной, – сказала Гвендолин. – Меня очень беспокоит то, как ты репрезентируешь «Архангела».

– Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

– Пожалей меня, Хэдли.

Она заговорила низким, рваным голосом, которого я никогда у нее не слышала, как будто у меня на глазах начала превращаться в чудовище.

– Просто… – И вдруг я почувствовала такую усталость, что не могла больше валять дурака. – Когда я подписывалась, мне было восемнадцать. Я не знала, куда ввязываюсь.

– Конечно, откуда знать, что станешь богатой и знаменитой, если пробуешься на экранизацию бешеных бестселлеров? Ничего подобного в мире еще не случалось.

– Знаю, но это даже не обычная знаменитость. Какое-то цунами знаменитости.

– Вряд ли стоит так легкомысленно упоминать цунами.

Материализовался официант, принеся мою водку с содовой, такой бодрый, профессиональный, как будто не видел, какая напряженная за столом обстановка, как будто не мог подгадать более неудачного момента.

– Мы готовы заказывать?

– Чизбургер без булки, – попросила я.

– Картошку или салат?

– Если бы я собиралась есть картошку, дружок, я бы попросила и булку.

Она надул губы и нацарапал что-то у себя в блокноте.

– Салат ахи без вонтонов, заправку отдельно. – Гвендолин бросила ему меню и, когда он ушел, продолжила: – Ты думаешь, я не знаю, что слава – это сложно? У моего дома круглосуточно дежурит охрана. Лезут изо всех щелей, канюча у меня деньги. Я под огромным давлением, мне очень трудно писать.

– У нас с Оливером другое. Никто не покупает журналы, потому что ты на обложке. Никто тебя не фотографирует, когда ты в машине