Щупальца спрута - ИОСИФ ФРЕЙЛИХМАН

Как — то ночью над районом, где они жили, завязался воздушный бой. Звено советских истребителей вступило в ожесточенную схватку с превосходящими силами противника. Таня, выбежав во двор, увидела, как один самолет загорелся и, охваченный пламенем, рухнул на землю.

Бой продолжался недолго. Но то, что она видела советские самолеты, наполнило душу Тани большой радостью. Она долго не могла уснуть. Вдруг ей почудился тихий стук. Таня вскочила и бросилась к двери, но ее опередил отец. Он долго возился с засовом, потом вышел за дверь. Таня услышала сдавленный шепот и, встревоженная, толкнула дверь. Постепенно освоившись с темнотой, она разглядела опиравшегося на палку человека в военной форме. Это, как выяснилось, был тяжело раненный советский летчик. Он истекал кровью и просил убежища. Старик наотрез отказал: в такое тревожное время, он не может рисковать семьей.

Таня оттолкнула отца, обхватила летчика за талию и, велев опираться на ее плечо, увела прочь. Лукьян Андреевич знал: дочь ведет летчика в пещеру, что за железнодорожной насыпью. С чувством досады он вернулся в дом и лег в постель. Но тревога за дочь гнала сон. Не дай бог, заметит кто — нибудь. Яркая молния все чаще озаряла окна. По стеклу забарабанили первые крупные капли дождя. В следующую минуту разразилась гроза.

Таня не приходила всю ночь. По улицам рыскали немцы с собаками. Под утро Лукьян Андреевич услышал возню у дверей. Он выглянул в окно: двое немецких солдат и офицер что — то внимательно разглядывали на крыльце под навесом. Сердце похолодело — немцы обнаружили следы крови. Как он не догадался смыть их? Резкий стук поверг его в панический ужас. Негнущимися руками с трудом открыл дверь и попятился. Светя карманными фонарями, валились немецкие солдаты с автоматами на груди. Офицер пригрозил пистолетом, и Лукьян Андреевич окаменел. Обыск не обнаружил в доме ничего подозрительного. Тогда офицер что — то сказал солдату, и тот, тыча дулом автомата в спину Лукьяна Андреевича, увел его в гестапо.

Несколько часов продержали его в подвале гестапо, так и не допросив, потом отправили вместе с другими в концентрационный лагерь, расположенный в шести — десяти километрах от города.

Тяжелая физическая работа, ужасные условия, в которых жили заключенные, наконец, слухи о том, что их всех расстреляют, — все это подавило остатки совести в Запыхало, Чтобы выбраться из лагеря, он решился на преступление.

Администрации лагеря стало известно, что среди заключенных находится секретарь райкома партии. Как ни бились немцы, но так и не смогли узнать, кто из заключенных — секретарь райкома. Лукьян Андреевич хорошо знал этого уже немолодого человека, которого оберегал весь лагерь. Темной ночью он подошел к часовому, шепнул ему, что желает сообщить нечто очень важное. Его доставили к коменданту. Злой заспанный офицер стал допрашивать Лукьяна Андреевича через лагерного надзирателя. После первых же слов сон с него сразу слетел. А на следующее утро весь лагерь гудел, кат улей, возмущенный подлым предательством. Но кто выжал секретаря райкома — осталось тайной.

А Лукьян Андреевич с тех пор стал пользоваться доверием лагерной администрации, ему давали тайные поручения. Ценою жизни многих соотечественников он облегчил свою участь и надеялся на скорое освобождение. Но и заключенные начали понимать, что среди них свил гнездо предатель. Постоянные наблюдения и настороженность помогли, наконец, установить, что предатель — именно этот серый, ничем не приметный, прихрамывающий и слегка косящий человек. Над Лукьяном Андреевичем нависла угроза мести. Он почувствовал всеобщее отчуждение и забил тревогу.

Лукьян Андреевич спешно был вывезен из лагеря. Перед этим у него была продолжительная беседа с офицером гестапо, во время которой присутствовал и надзиратель.

Вернувшись домой, он едва узнал Таню, так она похудела и осунулась. Девушка считала отца погибшим и в его гибели винила себя. Она все силы отдала, чтобы спасти и выходить летчика и хоть немного искупить свою воображаемую вину.

Когда летчик окреп, он трогательно попрощался с Таней, нежно поцеловал ее. С этой минуты Таня поняла, что полюбила этого человека на всю жизнь. Никого, кроме него, во всем свете у нее не было.

Она несказанно обрадовалась «воскресению» отца и рассказала ему про свою любовь. Но тот облегченно вздохнул, когда узнал, что летчика уже нет. Вскоре всем соседям стали известны «ужасы», перенесенные Лукьяном Андреевичем в лагере, и люди искренне жалели его.

А между тем под покровом ночи надзиратель время от времени навещал его, передавая поручения гестапо.

В те тяжелые дни много честных людей сложило свои головы, не подозревая, что виновником их гибели является «многострадальный» Лукьян Андреевич…

В начале сорок пятого года в дом Запыхало постучался советский офицер Иван Балашов. Спасенный Таней летчик не забыл той, кому был обязан жизнью.

Преследуя отступающего врага, он сделал порядочный «крюк», чтобы низко поклониться своей спасительнице. Искренняя радость Тани, ее бесхитростные глаза раскрыли Балашову тайну девичьего сердца. Все эти годы он часто думал о ней. Теперь же понял, что любит ее давно…

Боясь вновь потерять друг друга, они поженились. А несколько дней спустя майор Балашов на перроне вокзала, не стесняясь людей, целовал мокрые от слез любимые глаза жены, обещая скоро вернуться.

Но встреча не состоялась… При штурме последнего оплота гитлеровцев смертью храбрых погиб Балашов. В канун Нового года Лукьян Андреевич отвез Таню в родильный дом. Она родила дочку. Состояние молодой матери внушало глубокую тревогу. Началась послеродовая горячка. На третьи сутки Таня умерла, оставив деду светловолосую внучку Аннушку, как две капли воды похожую на свою мать.

Девочка росла крепышом, старик любил и лелеял ее. Уходя на работу, он оставлял Аннушку у соседей. Чтобы быть поближе к дому, Лукьян Андреевич отказался перейти в новую благоустроенную парикмахерскую и работал один на старом месте. Он был счастлив, думая, что прошлое кануло в вечность. Фашисты при отступлении уничтожили всех, кто находился в лагере, и Запыхало считал, что никого из свидетелей его преступлений в живых не осталось.

Когда появился надзиратель, Запыхало понял, что счастье его призрачно. Добра от этого человека ждать не приходится…

Плач ребенка в соседней комнате прервал страшные воспоминания. Старик рванулся к двери, но гость преградил ему путь. Правую руку он сунул в карман брюк и слегка охрипшим голосом прошипел с угрозой:

— Там кто — то есть… Почему не сказал?..

Лукьян испуганно заморгал косящими глазами.

— Внучка там, Аннушка… Больше никого нет…

— Дочь где?

— Умерла. Один я с маленькой остался…

Вздох облегчения вырвался из груди гостя.

— Ладно, отправляйся к внучке…

ГЛАВА V

Вызов на очередной допрос Лидия восприняла как обычно. С тупым безразличием поднялась с койки и, сопровождаемая конвоиром, вышла из камеры В комнату следователя, куда ввели ее, никого не было. Она машинально прошла на свое место у стены против стола и безучастно уставилась в угол. В комнате стояла тишина, никакие шумы извне не доходили сюда; отчетливо слышалось тиканье больших, переделанных из карманных на ручные часов конвоира.

Появление следователя и уход конвоира не вызвали у Лидии никакой реакции. Капитан Смирнов сел за стол, раскрыл дело и стал заносить в него какие — то записи. Окончив писать, Смирнов отложил ручку и внимательно посмотрел на Лидию, На ее исхудавшем лице капитан прочел полное безразличие ко всему. Не начиная допроса, он нажал кнопку звонка. Дверь открылась, и в комнату вошел высокий человек. Его лицо было гладко выбрито, а пышные, начинающие седеть усы закручены вверх. Седые волосы гладко зачесаны назад. Остановившись у дверей, он с любопытством оглядел комнату. Левый глаз оставался полуприкрыт веком и казался недвижимым. Китель военного образца плотно облегал его коренастую фигуру.

Он равнодушно взглянул на Лидию и вопросительно посмотрел на Смирнова.

Лидия подняла безучастный взгляд на вошедшего и вновь уставилась в угол комнаты. Смирнов внимательно следил за лицом Лидии. Вдруг, как — будто что — то вспомнив, она снова взглянула на человека с усами, и в ее глазах промелькнул страх. Это не ускользнуло от внимания Смирнова.

— Садитесь, — Смирнов указал вошедшему на стул. Тот тяжело опустился на стул, достал из кармана брюк кисет и трубку.

— Можно? — указывая глазами на кисет, спросил он.

Капитан кивнул.

И тут лицо Лидии снова дрогнуло, глаза тревожно вскинулись к лицу человека с усами. А тот привычным жестом набил трубку табаком и раскурил ее.

Теперь уже Лидия пристально рассматривала его. Смирнов внимательно наблюдал за выражением ее лица.