Законы войны - Александр Афанасьев

Главное, что удалось установить, — это не вирусное заболевание. Но что-то такое, чего раньше никогда не видели.

Поскольку медресе жертвовали многие, никакие записи не велись. Лишь через несколько дней специальная команда британской армии нагрянула в хозяйство одинокого фермера, расположенное неподалеку от города: они проверяли всех, кто, по воспоминаниям перепуганных местных, жертвовал медресе. Фермера там они, конечно, не нашли…

Афганистан, Кабул Дворец Арк

6 сентября 2016 года

И снова Кабул — такси, бесконечная река машин, текущая по Майванду, синее стекло новехоньких банковских зданий, у которых бидуны — нищие, местные сумасшедшие просят милостыню. Все как всегда — и все не так.

Среднего роста молодой, бородатый человек в обычной для афганцев одежде остановил такси у первого КП дворца Арк, протянул водителю несколько монет.

— Не надо сдачи.

— Рахмат, уважаемый… — прижал руку к груди таксист, — бамона хода…

— Да уж… — пробурчал бородач, вылезая аккурат под нацеленные на него автоматы охраны.

Таксист счет за лучшее уносить ноги…

— Документы! — потребовал казак, не опуская автомата. — Резких движений не делать! Пашто поежи?

— Поежи, поежи… — ответил бородач, — ты бы это сначала спрашивал, потом — резких движений не делать. По списку номер семь — сто двадцать два. К Его Сиятельству [31].

Его Высокопревосходительство Господин Наместник располагался, как оказалось, в кабинете, примыкающем к бывшему королевскому кабинету. Обстановка была скромной, но компьютера на столе было целых три — рабочая станция и два ноутбука. Еще рабочий сейф и проекционный визуализатор [32], сейчас выключенный.

— Проходите, проходите… — Наместник как раз занимался тем, что просматривал какие-то документы и складывал их в большой чемодан на столе — именно чемодан, не кейс.

Сашке было неуютно. Для такого кабинета и такой аудиенции нужна была совсем не рабочая одежда, а парадный мундир. Но полковник Тимофеев сказал, что рабочая будет в самый раз, а полковник еще ни разу не ошибался.

Наконец пачка исчерпалась, Наместник застегнул молнию, подошел к Сашке. Они были одного роста, правда, один — только начинал карьеру в темном и страшном мире разведки, у другого же за плечами были кладбище трупов и океаны лжи.

— Салам алейкум.

— Ва алейкум ас салам.

— Пашто поежи?

— А, пашто поегам…

— А я плохо знаю… — вдруг сказал Наместник. — сложный язык. Надо учить.

— Так точно…

— Без чинов. Присядем вон там. Как вам удалось выбраться из Карачи живым?

— Да ничего особенного…

— Да как сказать… ничего особенного. В чужом, незнакомом городе — сориентироваться, не привлечь внимания, несмотря на объявленную тревогу, не имея денег, добраться до границы… вы молодой человек, tres formidable [33] бы так сказал.

— Да ничего особенного. Я знал город… мы там ждали одного урода… долго. Знал язык. Просто присоединился к погоне… на самого себя.

— Завидное самообладание. Откуда родом?

— Сибирь.

— Кто учил?

— Господин полковник… Тимофеев.

— Очень хорошо. Я, кстати, помню вас. Вы из «призраков»? Учебная группа пятьсот?

Несмотря на команду «без чинов», было не по себе.

— Так точно.

Адмирал молча подошел к своему столу, отпер один из ящиков. Достал небольшую коробочку, затем еще одну…

— К сожалению, с награждением у нас дело затягивается. Особенно с награждением героев, — адмирал сделал акцент на последнем слове, — поручик Борецков!

— Я!

— За мужество и храбрость на поле боя, намного превышающие то, что требовалось от вас по службе, за ваши одиночные действия, обусловившие успех спасательной операции, Его Величество благодарит вас и награждает орденом Святого Георгия четвертой степени. Военным министерством вы производитесь в звание гвардии штабс-капитана досрочно. Помимо этого, Военная Разведка Империи отмечает ваше старание, приведшее к добыче стратегически важной информации особым знаком — Черным крестом. Штабс-капитан Борецков…

Сашка Борецков, уже переставший быть Сашкой и ставший Аскером, чье имя и чей позывной уже успели узнать боевики, отрицательно покачал головой.

— В чем дело, штабс-капитан?

— Я… не могу принять эти награды, господин адмирал.

Он ожидал всего, чего угодно… в его понимании адмирал — это кто-то вроде директора училища, который только и знает, что орать и наказывать. Но адмирал — кстати, Сашка теперь понял, почему боевики боялись его как смерти, — подтянутый, со светло-русыми волосами и бледно-голубыми, внимательными глазами — нет, адмирал не стал на него орать. Он просто положил коробочки на стол и спросил:

— Почему?

— Понимаете… — Сашка просто ничего не продумывал дальше, он вообще ничего не продумал и поступил так, как подсказывало сердце, как всегда и поступал, — если я возьму эти награды… получается, что я был прав… Я сделал все правильно… А как правильно… если столько человек погибло… как я в глаза потом посмотрю… вдовам, детям… за что все это? За что эти награды… так нельзя…

Адмирал покачал головой:

— Выслушайте меня внимательно, штабс-капитан. Вы слушаете?

Сашка кивнул.

— Так вот. Любая военная, любая разведывательная операция не зависит и не может зависеть от одного человека. Ни один человек не способен сражаться в одиночку в современной войне. Любая операция — это цепь действий, каждое из которых должен выполнять какой-то конкретный человек — и выполнять их правильно. Понимаете, о чем я говорю?

Сашка снова кивнул.

— Цепочки бывают очень длинные, штабс-капитан, очень-очень длинные. В них задействовано очень много людей, и тот, кто командует, вынужден полагаться на каждого из них. Так бывает всегда. Так было и в этот раз.

Если каждый сделает то, что нужно, скорее всего, мы победим. Или, по крайней мере, не проиграем. Но если в цепочке один человек — хотя бы один, штабс-капитан, оказывается предателем, то цепочка рвется. И люди гибнут. Так было в этот раз. Кто-то предал — и люди погибли. Но это не отменяет мужества, чести, доблести всех тех, кто дрался в этом бою, ожидая победы. Нельзя судить о всех лишь по одному подонку. Поняли?

Сашка молчал, стараясь не заплакать.

Адмирал взял коробочки, протянул ему — и на этот раз штабс-капитан Борецков взял их. Отдал честь.

— Служу России и Престолу!

— Вот так. Это уже намного лучше.

Сашка развернулся, сделал шаг назад — но тут же остановился и повернулся снова.

— Так было предательство?

Адмирал улыбнулся, но невесело.

— Конечно же, было. Когда происходят такие дела, штабс-капитан, всегда бывает предатель, не надо себя обманывать.

— А как же… этот предатель?! Он что, останется безнаказанным?!

— А вы знаете, кто он, штабс-капитан?

Молчание.

— И я не знаю. Безнаказанным он, конечно, не останется. Рано или поздно все предатели получают свое. Вопрос в том, когда.

— Господин адмирал, я…

— Хотите отомстить? — понимающе прищурился адмирал.

— Да!

Сашка снова не раздумывал. Просто выпалил — «да!» — и все.

Адмирал понимающе кивнул:

— Что ж, в этом вы не одиноки. Я тоже хочу отомстить. В конечном итоге из-за этой мрази… Знаете, как вы можете отомстить?

— Как? — Сашка подался вперед.

— Служите честно. Служите честно, оставайтесь в живых… и не делайте такое лицо, я вполне серьезно. Служите, заслуживайте новые звания, продвигайтесь вперед по командной лестнице. Полковник Тимофеев уходит по ранениям, он признан негодным — на свое место он рекомендовал вас… вы не знали? Не спешите отказываться. Потому что когда-то — не знаю, может быть, это будет скоро, а может — совсем не скоро — к вам приду я. Или кто-то от меня. Он напомнит вам о словах, произнесенных в этом кабинете. И назовет имя предателя. Или предателей…

Сашка кивнул. Он вдруг понял… что все то, что он думал про штабы и про штабных, — чушь собачья. Он представил, каково сейчас этому человеку… он-то сам просто принес раздолбанный компьютерный диск, сам не зная, что там находится, правда или ложь. А этот адмирал послал шестьдесят человек в бой на основе этой информации — и половина из них, даже больше — погибла. И каково это?

— Я все понял. Однако…

— Что — однако?

— Я не могу притворяться, господин адмирал.

Наместник посмотрел на него, как будто видел впервые, покачал головой:

— И что же мне со всеми с вами делать…

Борецков стоял навытяжку, ничего не отвечая.

— Притворяться не можете… а воевать можете? По-настоящему.

— Так точно.

— Я не знаю, сколько все это займет. Будет плохо — я не знаю, насколько.

— Неважно, господин адмирал.