Долгая дорога в дюнах - Олег Руднев

Она чуть заметно поморщилась — быть может, его голос мешал ей слушать затихающие вдали журавлиные крики.

— А главное, для тебя эти прогулки — просто чудодейственны, — бодро продолжал Лосберг. — С каждым днем ты как будто рождаешься заново. Тебе не холодно?

— Нет, — тихо ответила она.

— Кстати, как ты думаешь: а не отправиться ли нам куда-нибудь в путешествие? Мне кажется, тебе это было бы полезно. И доктор советует. Так как?

— Да, я бы с удовольствием, — задумчиво отозвалась Марта.

— Вот и отлично! — Я уже написал в Мюнхен. Ты не возражаешь? Мне кажется, этот город тебе понравится — в нем есть что-то общее с Ригой.

— Можно и туда, — вяло согласилась она. Низко, почти к коленям, опустила голову, через силу выдавила из себя: — Но ты должен выполнить одну мою просьбу, последнюю.

Он весь напрягся в ожидании.

— Ты должен помочь Артуру. Иначе я не смогу уехать.

Рихард проглотил комок, отвернулся.

— Меня незачем просить, — сухо отрезал он. — Я и так делаю все, что в моих силах.

ГЛАВА 6

— Вы никогда прежде не бывали в Германии? — обернулся дядюшка Генрих, добродушный толстяк, к Марте, сидевшей на сафьяновых подушках его роскошного лимузина. — Вам чрезвычайно повезло, что вы начинаете именно с Мюнхена.

— Держись, Марта, сейчас тебе придется выслушать целую поэму о Мюнхене, — насмешливо вставил Рихард.

— Да, Мюнхен — это и есть настоящая Германия. Добрая, старая… Мы еще тут побродим с вами. Здесь найдется на что взглянуть… Какая архитектура! Семнадцатый век, пятнадцатый. А наша глиптотека — уникальнейшее собрание скульптур! А театр?..

— Кстати, тут недалеко — Коричневый дом, — сообщила фрау Эльза, супруга дядюшки Генриха, особа еще более дородная, — бывшая резиденция фюрера. Он и теперь здесь бывает.

— А вон в той пивной я впервые услышал речь фюрера! — подхватил возбужденно дядюшка. — Погодите, я еще напишу трактат о благотворном влиянии нашего баварского пива на политику. Недаром же именно в Мюнхене фюрер стал фюрером.

— Учти, Марта, если хочешь завоевать сердце дяди Генриха, пей пиво только с золотым петухом на этикетке, — посоветовал Рихард. — Это марка его заводов.

— Марточка, дорогая, — вы позволите вас так называть? — не слушайте этого шалопая! — галантно засуетился дядюшка Генрих. — Мое сердце уже безраздельно принадлежит вам — с того самого момента, как вы ступили на перрон. — И, покосившись на монументальную тушу жены, томно добавил: — Красивые женщины всегда были моей слабостью.

Рихард поспешил отвернуться, чтобы не прыснуть, и подмигнул Марте. Но она этого не заметила — сжавшись в углу машины, рассеянно смотрела в окно. Автомобиль катил теперь мимо роскошных особняков Богенхаузена.

— Дядюшка, ты забыл о своих обязанностях гида…

— Почему — забыл? Марточка, вот Богенхаузен. В этой части города живут… э-м-м… уважаемые люди.

Машина остановилась возле дома с колоннами из серого камня.

— А вот и наша лачужка! — с лукавым торжеством воскликнул дядя Генрих. — Прошу!

«Лачужка» пивного фабриканта была отделана с тяжелой, несколько старомодной роскошью: дубовая мебель, старинная бронза, потемневшие от времени картины со сценами из немецкой мифологии. В столовой пылал камин.

— Кушайте, дорогая, кушайте, — опекала Марту фрау Эльза за столом, сверкающим дорогим фарфором и оправленным в серебро хрусталем. — В вашем положении очень важно регулярно получать достаточное количество хорошей пищи, овощей и фруктов. Рихард, это никуда не годится: ты совершенно не заботишься о жене! Смотри, какая она у тебя бледненькая. Ну ничего, дорогая, теперь я за вас примусь. Ручаюсь, через неделю на ваших щечках расцветут розочки.

— Тетя Эльза, а куда делся ваш Ганс? — оглянувшись на горничную, внесшую очередное блюдо, спросил Рихард. — Неужели вы все-таки решили расстаться с таким величественным монументом?

— Мы вообще отказались от мужской прислуги, — пояснил дядя Генрих. — Это инициатива моей жены.

— Да! — властно тряхнула двойным подбородком фрау Эльза. — Я горжусь, что все наши люди — швейцар, лакеи, повар, словом все, кроме шофера, — теперь несут службу в рядах вермахта. И что самое главное — совершенно добровольно. Ведь у Генриха есть специальное разрешение на слуг…

— Ну, положим, не совсем добровольно, — с кислой миной возразил дядя Генрих. — Ты приложила немало усилий, чтобы заставить Ганса сменить ливрею на солдатский мундир…

— Нет, добровольно! — повысила голос фрау Эльза. — Я настаиваю на этом. Мы, мюнхенцы, лучше других понимаем, как нужны сейчас нашему фюреру солдаты.

— Стало быть, у нас с Мартой есть шанс снова встретиться с вашим Гансом? — усмехнулся Рихард. Где-нибудь в Риге… Кстати, тетушка, разъясните мне один политический казус — если Германия все же надумает прибрать к рукам Прибалтику; где будет проходить демаркационная линия в этом доме? В гостиной? В столовой? Надеюсь, не в спальне? Дядюшка, хоть и патриот Мюнхена, однако все же — латыш.

— Ты чепуху городишь, милый, — отрезала тетушка Эльза. — Во-первых, если фюрер решит ввести войска в эту вашу… Латвию, то лишь для того, чтобы защитить вас от красных…

— Ну разумеется!..

— А, во-вторых, тебе бы следовало знать — твой дядя уже год, как принял германское подданство.

— Что я слышу! — всплеснул руками Рихард. — Дядюшка, возможно ли? А как же твои национальные убеждения, которые ты так лелеял?

— Видишь ли, мой мальчик… — дядя Генрих смущенно закашлялся. — Тут иначе просто невозможно вести дела. — Да и вообще… — он пугливо посмотрел на жену.

— А ты как думал, мой милый? — решительно вмешалась та. — Наживать здесь капиталы и оставаться в стороне от священной судьбы немецкого народа? Нет уж, прости… Я как честная немка ни за что не согласилась бы иметь мужа, который…

— Контрольная инспекция! Всем построиться на поверку! — раздался от двери чей-то зычный голос.

Марта удивленно обернулась и увидела стройного красавца в щегольской офицерской форме.

— Манфред! — радостно вскрикнул Рихард, выбираясь из-за стола. Мужчины обнялись. — Марта, позволь представить тебе моего лучшего друга и однокашника…

Но офицер уже сам приблизился к Марте, щелкнул каблуками, церемонно поклонился:

— Манфред Зингрубер! — Он протянул роскошный букет белых хризантем. — С приездом и счастливым рождеством!

Поцеловал руку гостье, затем хозяйке дома, вновь обернулся к Марте и театрально покачнулся. Схватился за спинку стула, как бы удерживаясь от обморока:

— Закрой мне глаза, Рихард! Лучше сразу, чтобы не гибнуть мучительной смертью завистника.

— Марта, это тот самый Манфред, о котором я тебе все уши прожужжал. Знаменитый сердцеед!

— Да, да… — как бы очнувшись, кивнула Марта. — Рихард мне говорил… Вы, кажется, вместе заканчивали университет?

— Вот именно — заканчивали! Лично меня выперли с четвертого курса, — захохотал Зингрубер.

— Зато ты преуспел в другом, — заметил Лосберг.

— Да. К своему счастью, я быстро понял: в жизни есть кое-что поважнее сонетов Шекспира.

— У тебя семья?

— Армия моя семья.

— Господин Зингрубер, могу ли я пригласить вас пообедать с нами? — обратилась к нему фрау Эльза.

— О, как это мило с вашей стороны.

— Я бы с удовольствием попотчевала вас чем-нибудь более изысканным, но вы сами знаете, как сейчас с продуктами…

— Что вы хотите… располагаясь за столом, ответил Зингрубер, — война. Вот возьмем Париж — будем глотать устриц и запивать бургундским.

Марта остро посмотрела на него, спросила холодно:

— Вам Париж нужен только для этого?

Манфред рассмеялся:

— Я вижу, латыши не лишены чувства юмора.

— Господин Зингрубер не только военный, — заминая неловкость, поспешно вмешался дядюшка Генрих. — Он еще и компаньон своего отца. Старейшая в Европе фирма по производству хрусталя.

Манфред с аппетитом прикончил жаркое, жестом отклонил следующее блюдо и, выбрав бутылку, сам налил себе вина:

— Сейчас я вам объясню, фрау Марта, что значит состоять компаньоном у своего отца. Помните школьную задачку о бассейне? По одной трубе втекает, а по другой вытекает… Так вот, я та самая, по которой вытекает.

— Легкомысленные молодые люди, — укоризненно покачала головой фрау Эльза. — Вы не знаете, что такое черствый кусок хлеба.

— Почему не знаю? — живо возразил Манфред. — Мой родитель всегда заставлял меня по утрам пить кофе именно с черствым хлебом — даже без масла. Воспитывал во мне истинно немецкое воздержание.

— Какой ужас! — поежился Рихард.

— Очень разумно с его стороны, — одобрила фрау Эльза. — Чревоугодие порочно.

— Совершенно с вами согласен, — смерив ее коротким, насмешливым взглядом, согласился Манфред.