Шаг за край - Тина Сескис

— А как ты хочишь работу достать, дарагушка? — спрашивает Долорес.

Беру себя в руки и рассказываю ей, что намерена зарегистрироваться в каком–нибудь бюро по временному трудоустройству и посмотреть, какие будут предложения. Долорес уговаривает меня пойти в бюро, которым руководит ее приятельница, это близко, сразу на Шафтсберри–авеню, а занимается оно подбором работников для медийных компаний. Говорит, надо спросить Ракель и сказать той, что я знаю ее, Долорес; я, конечно, признательна, только думаю про себя, а здорово ли будет упоминать об этом. Долорес поднимается со стула, склоняется и целует Ангел в обе щеки, причем дважды, тянет за рубашку Джерома вниз, к полу, и говорит:

— Покедова… так ты скажи Ракель, что виликая Долорес тебя послать… Ха–ха–ха.

Она уходит, покачиваясь на каблуках, а сзади раскачивается ее мощная аппетитная задница. Джером покорно плетется следом, словно громадный щенок на поводке, я слышу, как они выходят из дома и, наверное, направляются к Долорес домой в Энфилде.

Теперь на кухне остаемся только мы с Ангел. Ангел читает по моему лицу и понимает, что ничего болезненного касаться не стоит. Она зевает и говорит:

— Уф, нужно отдохнуть ночку. Вымоталась я что–то.

Наливает себе водку с тоником, предлагает и мне, и я сожалею, что не догадалась купить бутылку в супермаркете, нельзя же всю дорогу пить за ее счет. Пить мне не хочется, но я говорю «да», а потом предлагаю Ангел какую–то купленную готовую еду, и она тоже говорит «да», так что я ставлю лазанью и каннеллони в духовку, достаю из пакета зеленый салат. Иду к раковине, заглядываю в тумбочку под нею, откуда несет сыростью, все же нахожу какой–то отбеливатель и освобождаю раковину от грязной посуды и столовых приборов, наливаю лужицу отбеливателя и растираю его по всем сторонам. Споласкиваю раковину, снова мою, а потом наполняю горячей мыльной водой и мою оставленные, уже мытые и кое–как запихнутые в сушку тарелки. Ангел следит за мною, но, похоже, просто считает, что у меня бзик на чистоту, так что я рассказываю ей про Бев и собачье дерьмо, и мы обе хохочем, пока уже дышать не в силах горячим тошнотворным воздухом. Кожа на руках у меня после отбеливателя натянулась, высохла, я лижу кончики пальцев, смачивая их: отвратительная привычка, от которой я думала, что избавилась. Выпиваю еще водки и под конец делюсь своими тревогами насчет того, во что одеться завтра. Ангел уговаривает пойти за ней, ведет меня наверх, и хотя взять поносить ее одежду я не могу (я покрупнее ее), она одалживает мне серебристый пояс с сумочкой и серебристо–черный шарфик с рисунком в виде скелета, которые преобразили мое черное повседневное платье. Ангел идет собираться на работу, а я думать ни о чем не могу, кроме как о том, чтобы улечься в постель. Вот тут и подступает самое худшее: одна в комнате, волнуюсь, как там Бен с Чарли, правильно ли я на самом деле поступила, — только теперь уже слишком поздно, назад мне не вернуться. Взамен начинаю мысленно готовиться к завтрашнему, лежу неподвижно в полумраке и заставляю свои мысли нестись не в прошлое, а в будущее: по спутанным телефонным проводам, по пищащим факсам, расходясь по всем разрастающимся внутренним каталогам. Я вытесняю воспоминания, переключая рычажки необузданной панели управления, пока наконец не приходит сон.

14

Позже Эмили выяснила, что один благородный господин построил этот дом в 1877 году для любовницы, бывшей великой страстью его жизни. Рассказывали, что она обожала открывавшийся оттуда вид, и тогда он уговорил ее бросить камень в направлении моря, а там, где камень упал на землю, выстроил дом, хотя с точки зрения инженерии это было сущим кошмаром. Дом расположился в гуще деревьев, его ниоткуда не было видно, кроме как с моря у берега, и если смотреть оттуда при волнах, то казалось, что дом цеплялся за скалу — почти отчаянно, — будто боялся упасть. Казалось, что это даже и не в Англии вовсе, перспектива открывалась ясная и широкая: только желто–зеленые деревья и плоское голубое море, Средиземное, быть может. Бен с Эмили отыскали дом в тот первый Новый год, когда, чтобы убежать из грозящего невесть откуда бедой дома Фрэнсис и Эндрю (в конце концов, Кэролайн все еще жила в нем), они набили вещами его машину и подались на побережье Девоншира, веря, что доберутся туда, куда им и хотелось. Они ехали и ехали вдоль побережья с расположенными на нем мертвыми городками, мимо по–зимнему печальных гостиниц, и Эмили начинала терять терпение: может, с их стороны было безумием не подыскать заранее что–нибудь приличное, особенно в первый Новый год, который они встречали вместе, — она вовсе не хотела, чтобы праздник обернулся бедствием. Она уже собиралась предложить, может, лучше отправиться в глубь острова и найти себе маленький сельский паб: там обычно елку новогоднюю наряжают, говорила она, а может, и местечко окажется таким, какое славно увидеть в новом году, — как раз когда Бен повел машину вверх по круто забиравшей вверх дороге, зигзагами уходя от моря. Когда же они одолели последний поворот, то увидели старомодную вывеску: «Приют Шаттеров. Размещение. Питание вечером».

— Попробуем здесь? — спросил Бен. Эмили кивнула (не без сомнения), и он направил машину в ворота; по подъездной дорожке ехали, казалось, вечность в окружении деревьев, но в конце концов выбрались на открытое место, где и стоял просторный старинный деревенский дом: совершенный, неземной, словно по волшебству там возведенный. Бен поставил машину на стоянку, и они вышли из нее. Вокруг не было никого. Где располагался вход, было непонятно, да и дом вовсе не выглядел гостиницей, может, знак на дороге был старым или еще что. Ветер задувал резко и пронизывающе, Эмили куталась в жакет. Было четыре часа, небо казалось высоким и голодным, оно жадно пожирало остатки зимнего света. Они прошли до дальнего конца дома, зашли в каменный портик, чувствуя себя незваными гостями. Не было никакого звонка или колокольчика, и после нескольких бесплодных попыток достучаться Эмили попробовала повернуть бронзовое кольцо на гигантской дубовой двери. Та со скрипом отворилась, и им навстречу пахнуло теплым воздухом.

— Эй, есть кто? — позвала Эмили. Они уж совсем было отказались от своей затеи, когда послышались шаги и неизвестно откуда появился самый настоящий старый дворецкий, препроводил их к теплу, словно бы ожидал их прихода, подал им чай с фруктовым пирожным у камина в огромном зале. Вот так они и отыскали место, где в один прекрасный день им предстояло пожениться.

Та первая встреча Нового года была во всем, кроме одного, лучшей изо всех, какие только помнились Эмили. Обычно ей становилось ненавистным это время натужного веселья, и она давным–давно отказалась от походов в местный паб со старинными школьными подружками, где народ считал, что если уж канун Нового года, значит, вполне можно дать волю языкам и рукам. В прошлый раз она встречала Новый год у себя дома вместе с Марией с работы и еще парой девчонок, они приготовили море еды и смотрели музыкальное шоу Джоолса Холланда и очередной фильм из документального цикла «По Африке», который показывали по телику. Как считала Эмили, то был идеальный случай: никаких забот с возвращением домой, никаких хулиганских выходок, никакой пьяной и противной Кэролайн. Она даже не считала себя обязанной приглашать сестричку: Кэролайн даже и не снилось участие в такой скучище — да и, в любом случае, она укатила в Лондон пошастать по клубам.