Скверная голубая кровь (ЛП) - Станич К.М.

— Папа… — начинаю я, но он обрывает меня.

— В детстве я мечтал пойти в такую школу, как эта. Недалеко от города, в котором я вырос, была академия для мальчиков под названием Адамсон. Я фантазировал о том, чтобы ходить туда каждый день, но я никогда не пытался изменить свои обстоятельства; я просто принимал их. — Я пытаюсь заговорить снова, но он мягко останавливает меня. — Всю неделю ты намекала, что хочешь вернуться домой и заботиться обо мне. Я не хочу этого для тебя.

— Для меня нет ничего важнее тебя, — выдыхаю я, но папа уже качает головой. Теперь всё имеет смысл: он подарил мне браслет своей матери, пытался наладить мои отношения с Дженнифер, напился в прошлом году на Родительской неделе. Всё это складывается в один ужасный вывод, от которого я просто хочу проснуться.

— И для меня нет ничего важнее тебя, Мишка-Марни, но у тебя вся жизнь впереди. Я сделаю всё возможное, чтобы присутствовать при этом как можно дольше, но ты не можешь упустить эту возможность. Я тебе не позволю. — Он вздыхает и опускает руку. Он так отличается от всех остальных родителей в их дорогих костюмах, дизайнерской одежде и модных туфлях на высоких каблуках. Чарли Рид носит старые рваные джинсы, часы, которые я подарила ему на Рождество в прошлом году, и поношенные рабочие ботинки. То, что он носит всё это с гордостью, заставляет меня любить его ещё больше. — Я вижу, как они смотрят на тебя.

— Как будто они ненавидят меня и хотят моей смерти? — спрашиваю я, и папа мягко улыбается.

— Как будто они завидуют, Марни.

— Завидуют мне? — недоверчиво повторяю я. — С их «Ламборгини», яхтами и особняками? — когда я это говорю, мой голос звучит так жалко, что даже меня передёргивает. Я лучше, чем кто-либо другой, знаю, что деньги — это не то, что делает человека счастливым. Папа делает меня счастливой; учёба делает меня счастливой; дружба делает меня счастливой.

— За деньги нельзя купить уверенность, любовь или подлинное самоощущение. Марни, ты лучше, чем их поверхностное дерьмо. — Я поднимаю брови, потому что редко, если вообще когда-либо, слышала, как мой отец ругается. — Милая, лучшая месть — это успех. Запомни это. Продолжай делать своё дело и заставь меня гордиться тобой. Это то, чего я хочу для тебя. Сделай для себя жизнь лучше, чем та, которую я тебе дал.

— Ты подарил мне замечательную жизнь, — выпаливаю я, и папа смеётся, притягивая меня для объятий. На мне моя новая форма чирлидерши: кофта из полиэстера с длинными рукавами и красными и белыми полосками под надписью Бёрберри, вышитой спереди, в паре с короткой чёрной юбкой и кроссовками. Под ней на мне блестящие черные шорты с логотипом школы на правой ягодице. Кажется странным размещать символ в таком месте, но это то, что есть. Неудобный материал неприятно натирает, когда папа целую вечность тискает меня.

Он отстраняется и кладёт руки мне на плечи.

— Моя маленькая девочка, чирлидерша, — говорит он, а затем усмехается, когда я прищуриваюсь. — Никогда не думал, что доживу до этого дня.

— Я просто делаю это ради колледжа, — повторяю я, а затем мысленно добавляю «и мести». — Кроме того, это хорошая тренировка. — Папа ухмыляется мне и обнимает за плечи, пытаясь направить нас в неверном направлении. Я смеюсь и разворачиваю его, ведя к задней двери и ожидающим машинам академии. Футбольное поле находится так далеко от здания часовни, что прогулка туда занимает добрых полчаса. Несколько человек некоторое время назад ушли, чтобы спуститься вниз, но мы с папой вместе поели в Столовой, и я отказалась, чтобы меня торопили.

— Какова бы ни была причина, я взволнован твоим выступлением, — говорит он, ведя нас к машине. Мы садимся, и водитель собирается закрыть дверь, когда я слышу голос, приказывающий придержать машину.

Это Зейд, блядь, Кайзер.

Здорово.

Он забирается внутрь, а потом замирает, когда видит нас с папой.

Уголки моих губ приподнимаются, но затем водитель закрывает дверь, и отступать немного поздно. Папа, должно быть, узнал в Зейде одного из метателей трусиков, потому что он не улыбается ему и не здоровается с ним.

Зейд плюхается на противоположную сторону лимузина, одетый в белую майку с названием его группы — «Afterglow» — нацарапанным чёрным курсивом спереди. Его джинсы чёрные и слишком узкие, что мне на самом деле нравятся. На нём Док Мартенсы покрытые розами, и я почти уверена, что за лето он добавил несколько новых татуировок. Мои пальцы помнят, как водили по его чернилам, когда мы целовались в моей комнате в общежитии. Конечно, он делал всё это только для того, чтобы заснять это и унизить, но… это совсем другая проблема.

— Твой отец так мало о тебе заботится, что снова не потрудился появиться? — спрашиваю я, и Чарли вытаращивает на меня глаза.

— Марни, — предупреждает он, но это единственное, что я получаю в ответ.

Зейд просто смотрит на меня в ответ, его веки подведены подводкой, пирсинг на губе чёрный и заострённый, бровь пронзает чёрный обруч. Он некоторое время покусывает кольца на губе, прежде чем ответить.

— У него есть работа, которая действительно волнует других людей, — огрызается Зейд, и я понимаю, что задела его за живое. Хорошо. Пошёл он к чёрту. Я выбрала его. Я выбрала его, а он предал меня. Это делает всё намного хуже. Его характерный запах табака, гвоздики и шалфея наполняет воздух в лимузине, и мои ноздри раздуваются. — Он, знаешь ли, не какой-нибудь легко заменяемый «синий воротничок», которого можно заменить обезьяной или машиной.

— По крайней мере, у моего отца есть сердце, и он не забивает на меня, — рычу я, и Чарли кладёт руку мне на колено. — Музыкантов здесь пруд пруди. Твой папа — не кто иной, как обезьяна-исполнитель, покрытая татуировками и словами каких-то авторов-призраков, которые пишут хиты для широких масс. Оставь нас в покое.

Зейд хмуро смотрит на меня, вскакивая со своего места и распахивая дверь, пока машина всё ещё катится к остановке. Он уходит, а папа вздыхает и смотрит на меня. Я съёживаюсь, но только потому, что расстроена тем, что ему пришлось выслушивать эту чушь. Зейд заслуживает того, что я сказала.

Футбольный стадион огромен, гораздо красивее, чем можно было бы ожидать от средней школы. На самом деле, это напоминает мне о том, как однажды папа взял нас с собой на домашнюю игру в Университете Оригоны на стадионе Аутцен в Юджине, штат Орегон. Это слишком тяжело, особенно учитывая, что до этого года наша команда занимала, скажем так, последнее место в своём округе.

Зак изменил всё это.

Если они выиграют сегодняшнюю игру, то выйдут в плей-офф.

Я собираюсь сделать так, чтобы этого не случилось.

Сегодня вечером мы играем с Гренадин Хайтс Хай — командой номер один в нашем округе почти два десятилетия подряд. Это своего рода большое дело.

Папа оставляет меня, чтобы занять своё место на трибунах, а я присоединяюсь к тренеру Ханне и остальным девочкам у входа на стадион. То, как они смотрят на меня, когда я неторопливо подхожу к ним… бесценно. Илеана чертыхается себе под нос, достаточно громко, чтобы я услышала, но недостаточно, чтобы заметила тренер.

Тренер проводит нас через разминку и растяжку, моё сердце бешено колотится, пот стекает по спине. И это связано не только с упражнениями — я собираюсь разрушить футбольную карьеру Зака Брукса, а вместе с ним и остальную команду.

Может, я и движусь медленно, но я умею планировать. Это то, что я делаю.

После разминки мы направляемся на стадион и занимаем свои позиции на краю поля. Что касается тренера, то игры — это тренировка. Мы готовимся к соревнованиям. Когда футбольная команда Бёрберри будет зализывать раны, я помогу их команде поддержки завоевать их первые в истории трофеи.

На этот раз время было выбрано не очень удачно, поэтому я переминаюсь с ноги на ногу, бросая короткие взгляды на табло и часы. Минуты тянутся медленно, как часы, пока мы готовимся к нашему первому в жизни приветствию. Я немного зубрилка и книжный червь, и это совершенно не моя сцена, но я заставляю себя улыбнуться. Однако это тяжело, когда на трибунах Тристан, Зейд и Крид. Я вижу их спереди и в центре, по бокам от Внутреннего круга. Почти уверена, что они все пялятся на меня.