Пособие для внезапно умерших - Анна Фауст

А Чаран, как уже не раз случалось с ним на Кайласе, впал в странное забытье, в котором трудно было отличить реальность от сна.

К нему подошел тот самый монах вместе с какой-то женщиной. Женщина была до боли знакома Чарану, и вместе с тем он мог бы поклясться, что никогда раньше ее не видел. На ней была красная куртка по моде прошлого века, а на шее – здоровенная рваная рана, в том же месте, где у Чарана было большое родимое пятно. Кровь из раны уже не текла, а женщина улыбалась. Она протянула Чарану руки ладонями вверх, и ему очень захотелось их пожать, но, когда он попытался это сделать, женщина исчезла, а Чарана словно током ударило. Он все вспомнил. Он вспомнил зеленые глаза и оскаленные смрадные пасти голодных собак, вспомнил жуткую боль и удушье, вспомнил, зачем поехал на Кайлас в прошлый раз. Вспомнил это самое место.

Чаран вскочил. Взгляд его, обращенный вниз, наткнулся на кусок красной тряпки, застрявшей между камнями. Он наклонился и потянул его на себя. Это был кусок рукава той самой куртки, которая была на нем, вернее на ней, в ту последнюю ночь. В Тибете не то что куртка, трупы лежат годами и не разлагаются. А что для синтетики какие-нибудь сорок лет.

Вероника. Тонкая серебряная нитка

…Тонкая серебряная нитка оборвалась, и теперь я была свободна. Но все же у меня было ощущение, что я что-то не доделала. Что-то очень важное…

Чаран Гхош

– Ага, свободна, как бы не так, – подумал я. – Мы с тобой на второй год остались.

Разрозненные мысли и воспоминания наконец связались воедино – стало понятно, что мучило меня все эти годы и в какую игру я играл в безуспешной попытке выиграть у самого себя.

Мне четыре. Я сидел у мамы на коленях, и она читала мне сказку. В прихожей раздался громкий звонок в дверь. Это пришел отец. Мать сняла меня с колен и вышла из комнаты. Мне сразу стало скучно, я пошел гулять по гостиной, полной таинственных и очень интересных предметов. Не часто мне удавалось побыть с ними наедине, безделушки были, с одной стороны, ценные, а с другой – хрупкие.

Особенно мне нравилась одна ваза. Вернее то, что на ней нарисовано. Множество фигурок косоглазых людей в халатах и с мечами летело среди диковинных растений и гор по поверхности этой вазы. Я восхищенно застыл перед ней, но тут в гостиную зашли родители. Одно неловкое движение – и я сам не понимаю, как на полу оказалась куча осколков. Меня охватил ужас, я закричал. Отец разозлился и, больно схватив меня за плечо, дал шлепка. А мама не бросилась на мою защиту, нет… Она горестно запричитала о своем бесценном китайском фарфоре династии Мин.

В одно мгновение мир рухнул. Моя мамочка меня не любит. Она любит китайскую вазу. Ваза и папа дороже меня.

Меня охватила ярость. Я попытался вырваться из папиной хватки, тут же получил еще один ощутимый удар по попе. Я беспомощно барахтался в его руках, ощущая свое полное бессилие, а потом был выдворен в детскую и долго рыдал там никому не нужный, нелепый и слабый. Если бы я не был таким слабым и маленьким, мама выбрала бы меня.

С этого все и началось. Меня циклило на мысли о собственной слабости и незащищенности. По ночам мучили кошмары. Из глубин сознания выплывал не поддающийся описанию ужас, как будто земля уходит из-под ног, я проваливаюсь в бездну и падаю, падаю, падаю…

Отца я начал бояться и избегать. Мамочка теперь казалась абсолютно недоступной, хотя ничего не изменилось в ее отношении ко мне. Любимой игрой стала у меня борьба каких-нибудь двух предметов, чаще карандашей, кто сильнее.

Когда мне было двенадцать, родители решили, что я расту в слишком тепличных условиях, и отправили на лето в бойскаутский лагерь в Миннесоту.

Конечно, это был не простой бойскаутский лагерь – а лагерь для наследников многомиллионных состояний, которые, так же как и я, учились в лучших частных школах Новой Англии.

Всем известно, что чем дороже школа, тем в более спартанских условиях существуем мы, ее воспитанники. Весь распорядок школьной жизни организован так, чтобы развивать в нас, с одной стороны, чувство соперничества и индивидуализма, а с другой – умение соотносить свои интересы с интересами команды. Но все равно мы были несколько оторваны от жизни, потому что те свойства, которые куются на бейсбольных матчах между закрытыми частными школами, годятся для оранжереи, а не для жизни. Это еще Голдинг в «Повелителе мух» подметил. Видимо, книга в свое время произвела сильное впечатление на моих родителей, так что моя судьба была решена: я отправился в лагерь.

Там я и познакомился с любимой игрой детей всех времен и народов, которая может называться по-разному, но суть ее в том, что одни убегают, а другие догоняют. Например, «Индейцы и ковбои».

Мы разделились на две группы. Вождем индейцев стала четырнадцатилетняя девчонка, которую все за глаза звали бизонихой. И поделом. У нее были мощные плечи и грудь, привычка смотреть исподлобья, громкий властный голос. Как вождю племени ей присвоили имя Черная Ласточка, но Бизониха ей подходило куда больше. А нашим командиром, шерифом ковбоев, стал тринадцатилетний Чак Спайер – плечистый черноволосый парень, выглядевший на все пятнадцать. Он считался признанным лидером, потому что был капитаном своей школьной команды по бейсболу, хотя после того, как он поступил тогда, я до сих пор считаю, что он просто вонючка.

Чак предложил разделиться на две группы, чтобы окружить индейцев и захватить их врасплох. Но сначала надо было выяснить, где они спрятались. Чак Спайер и еще один мальчик по имени Билл Смит решили пойти в разведку, чтобы найти их следы. Мне тоже очень захотелось с ними. К моему удивлению, они меня взяли.

Мы шли по опушке, внимательно подмечая, где сломана ветка, а где примята трава, – и чувствовали себя настоящими следопытами. В общем, настроение у нас было отличное, и, может быть, поэтому индейцы застали нас врасплох. Они нарушили правила. Ведь это они должны были убегать и прятаться, а мы их догонять. Они напали на нас неожиданно, и буквально через несколько минут мы стояли со связанными за спиной руками перед их вождем – Черной Ласточкой.

– Ну и что мне с вами делать? – злорадно спросила она.

В тот момент мне совершенно не было страшно. Потому что рядом были Чак и Билли, а уж вместе мы всегда могли что-нибудь придумать.