Парадокс любви - Светлана Малинкина

Они очень много гуляли. До поздней ночи. До изнеможения. Однако это не мешало им по возвращении в гостиничный номер заниматься любовью. Почти каждый день. Даже в молодые годы они делали это реже. Денег не жалели ни на что. Ни на экскурсии. Ни на обеды и ужины в ресторане. Ни на приятные покупки. Андрей сказал: «Заработаем». Однажды они набрели на модный салон «Смерть мужьям». Название соответствовало ценам в этом салоне. Очевидно, по замыслу владельца, мужья должны были выходить из этого салона, держась за сердце. Или их должны были сразу выносить. Не желая смерти своему мужу, Мила ничего не стала там приобретать. Но в «Доме Мертенса» («Mertens Hous») Мила не утерпела и оставила там почти месячную зарплату. Андрей ей ни в чем не отказывал.

Вспоминая сейчас об этом, Мила задумалась: что же могло прельстить ее в Художнике, если рядом с ней такой муж. Конечно, красиво говорить он не мастак. У него проблемы с изяществом манер. Возможно, с кругозором. Но ведь все это компенсируется тем, что он ее любит. По-настоящему. А она, Мила, с годами стала воспринимать это большое достоинство как должное и выискивать в муже мелкие недостатки.

Они тогда очень много фотографировались. И абсолютно на всех снимках у них были счастливые физиономии. Приставали к прохожим, чтобы их запечатлели вместе. Питерцы отзывчивый народ. Никто не отказывал. Особенно Миле нравилась фотография на Зеленом Мосту, вечером, с видом на Мойку. Солнце золотилось в воде. И фото возле памятника Крузенштерну, который смотрел вдаль, скрестив руки на груди. И красиво смотрелся на фоне кораблей. Оказалось, что памятников Петру I несколько. А не только Медный всадник, знакомый всем еще со школьной скамьи.

Мила вспомнила, как переживала в начале поездки, что Андрей не очень уверенно будет чувствовать себя в ресторанах. Все-таки он не любитель и не завсегдатай. И дома ни за что не хочет есть с ножом в руке, предпочитая орудовать одной только вилкой. Но ничего. Обошлось. Приноровился. Так что почти не было заметно его неловкости. Даже при поедании рыбы в ресторане Петергофа. Впрочем, костей в ней не было. Потому что это была царская рыба. И они ее сами поймали. Вернее, Андрей.

Оказывается, возле дворца Марли разводят ценные породы рыб: осетра, стерлядь, форель. И здесь можно было порыбачить. Наживка, удочки и помощь инструктора были бесплатными. Оплачивался только вес пойманной рыбы. Полторы тысячи за килограмм осетра и тысяча за килограмм стерляди. По желанию улов могли приготовить здесь же в ресторане. Что они и сделали. Андрей поймал на крючок среднего размера стерлядку.

А другая супружеская пара, рыбачившая неподалеку, попросилась к ним «в долю». Им не повезло, и они ничего не поймали. Ах, как вкусно было. У Милы от этих воспоминаний слюнки потекли. И она вспомнила, что сегодня только завтракала. А уже ночь на дворе. Ничего съестного с собой у Милы не было. Позвонить портье? Самой спуститься вниз? Или может быть, лучше лечь спать и не есть на ночь. Да, пожалуй, лучше — спать.

Уже лежа в постели, Мила подумала о том, что красоту Петербурга создали иностранные архитекторы. Например, маленький и некрасивый Джакомо Кваренги. Отец одиннадцати детей. Из-за своей неудачной внешности он не раз служил объектом для насмешек на улице. А поди ж ты, театр Эрмитаж, Аничков дворец, Смольный… И еще много чего. Может, зря она ушла в сторону от архитектуры? Занялась дизайном? Может, и ее творением любовались бы через столетия? «Размечталась», — сказала себе Мила.

Они с Андреем обязательно снова сходят к доброй собаке Гаврюше. Погладят его по голове. Памятник пользуется популярностью. Про него говорят, что он помогает в достижении какой-либо цели. Например, студентам сдать сессию на «отлично» или найти хорошую работу. Только цель не должна быть во зло кому-то. В прошлый раз Мила загадала, чтобы ей отдали проект старого особняка на Николиной Горе. Стояла задача сохранить колорит «тех» времен и создать максимум бытовых удобств с учетом последних достижений современных технологий и материалов. Это было интересно. Проект Миле отдали. Но не ей одной. Они работали в паре с тем самым Володей, что и у Художника. И остались довольны друг другом. И результатом. А главное, что остался доволен владелец дома.

Мила вспомнила, что так и не позвонила начальнику. Ничего. Завтра позвонит. Работа потерпит.

«Нормальные женщины, наверное, загадывали свое желание про любовь, про счастье, про единственного мужчину. А я про работу». — Миле стало стыдно. «Вот и сейчас думаю о работе. А должна думать, что завтра, а вернее, уже сегодня приедет мой муж. Мой любимый муж. Андрей. И мы снова будем счастливы».

А на пляж они тогда все-таки попали. Сестрорецкий. Широкий пляж, который на несколько километров тянулся по берегу Финского залива. Песчаные дюны в окружении соснового леса. Когда-то это место было финской территорией. Где-то неподалеку находился шалаш вождя пролетариата, в котором он скрывался от царских властей. Ну что ж, место было выбрано удачно. Курортная зона. «Ну вот видишь, а ты расстраивался. А мы лежим на пляже, как ты хотел», — успокаивала Мила мужа. Правда, он особенно и не беспокоился. Две вещи подпортили впечатление. Довольно грязная вода. И… сначала нудисты, а потом геи. Миле, как всегда, не сиделось на одном месте, ей надо было обследовать все побережье. Вот они и напоролись, гуляя, сначала на одних, а потом и на других.

Несмотря на пережитые за день волнения и все же утомительную поездку в поезде, уснуть у Милы не получалось. Она встала и подошла к окну. Ночной город был прекрасен.

Я с легкой грустью провожаю день,

Плывущий под ноги листом опавшим —

Он прожит без тебя![14]

Но завтра, а вернее, сегодня они снова будут вместе. Навсегда.

— Машка звонила. Радостная такая. Муж ее вернулся «на базу». С цветами, шампанским, конфетами и колечком с «брильянтиком». Маленьким. Но ведь размер не главное. Между прочим, она сказала мне «спасибо». И извинилась. А у меня так и нет от тебя ничего с «брильянтиком». До сих пор. Это неприлично для женщины моего возраста. Андрей, ты слышишь?

— А? — Андрей выглянул из ванной. — Мила, ты что-то говорила?

— Нет, милый. Ничего, родной. Да: тюбики можешь не закручивать. Мне будет приятно самой это сделать.

Что главней всего на свете?

А главней всего — Любовь![15]

Примечания

1