Товарищи - Владимир Пистоленко

— А из-за чего же они подрались? — заинтересовалась Надя. — Не слышала?

— Тут большое дело. Целая история. Егора Бакланова из нашей группы вы хорошо знаете. Еще под Новый год его пироги да сдобнушки в общежитии ели. Помните?

— Конечно, помним. Как же! Ребята его Бакланом зовут.

— Вот-вот, из-за него все и вышло. В последнее время Бакланов совсем плохо работал. До того докатился, что даже в цех не пришел. Вот ребята и решили проучить, а этот, новенький, вступился за него. И, конечно, напрасно он это сделал, потому что и вчера и сегодня Баклан ни в цех, ни в класс не приходил. А сегодня даже не ночевал в общежитии. У нас все ребята уверены, что Бакланов сбежал. Но неизвестно куда. В общем, говорят, его начали искать…

Наташа прервала рассказ восклицанием:

— А я не верю!

— Чему не веришь? — удивилась Оля.

— Что Бакланов сбежал. Это же подлость! Понимаете, девочки, самая настоящая подлость!

— Вот вам и пожалуйста: Наташа рассердилась! — Надя картинно развела руками. — А сердиться не из-за чего, ведь Ольга не сказала, что побег — благородный поступок. Не сказала? Конечно, подлость, всем известно, а не только тебе, Наташенька! Но он, может, и не сбежал! Кто знает! Может, что-нибудь случилось с парнем. Вполне возможно.

— Нет, сбежал, — сказала Оля. — Правда. Говорят, вчера проснулись утром, а Егора уже нет. Даже сундучок свой бросил. Ясно, сбежал. В общем, ручаться за него нечего.

— Конечно. Разные люди бывают, — согласилась Надя.

А Оля вдруг переменила тон на игриво-веселый, схватила за руки обеих девочек и потащила к окну:

— Идемте! Новенького посмотрите.

Надя пошла без сопротивления, даже с видимым удовольствием, а Наташа стала упираться и рассердилась:

— Пусти, Оля, нехорошо! Я не пойду. Да пусти же!

Она с силой рванула руку и отошла в сторону, а Надю Оля подвела к самому окну:

— Смотри, вот он, прямо перед окном, формует. Видишь? Опоку набивает. И ни на кого не смотрит. Видишь?

— Вижу, — не спеша ответила Надя. — Ничего в нем особенного. Как и все мальчишки. А я, дура, послушала тебя… Думала, и вправду красавец невиданный. Давай отойдем от окна, а то заметит — загордится, скажет — девчонки липнут. Все они одинаковые. И хвастуны и зазнайки. Терпеть не могу!.. — И, уже забыв о Жутаеве, Надя зашептала: — Вот я вчера познакомилась с парнишкой — никакого сравнения! Просто небо и земля.

Оля широко открыла глаза.

— Ты — познакомилась? — спросила она. — Где?

— В городе. Совершенно случайно, даже ничего не думала. Суворовец, в старшем классе учится.

— Ты слышишь, Наташа, Надька познакомилась и молчит!.. Ты хоть расскажи, как знакомилась.

— Не я знакомилась, а он со мной знакомился. Иду, значит, по Советской улице, а сзади два суворовца, и слышу — про меня всё говорят, да громко, чтоб я слышала. Одним словом, хвалят. А я делаю вид, что никакого внимания. И вдруг поскользнулась — да как растянусь! Они оба под руки меня схватили, подняли… ну, и познакомились. Второй тут же ушел, а этот до самого училища проводил. Такой культурный, такой разговорчивый — одним словом, суворовец. Он тебя, Оля, знает.

— Откуда?

— Говорит, на катке катались вместе.

— Может, и катались, разве всех упомнишь…

— А он помнит, даже привет просил передать.

— Отдай ему обратно, да прибавь, что таких приветов — между прочим, с попутным ветром — я не собирала, не собираю и собирать не буду.

— Такой грубости я, конечно, ему не передам. Если бы ты знала, какой он парень!

— Напрасно стараешься расхваливать его, — вмешалась в разговор Наташа. — Чтобы так говорить о человеке, надо узнать его, а не так, как ты: разок побеседовала — и ну хвалить!

Оля поддержала Наташу:

— У тебя, Надя, между прочим, есть такая, знаешь, черта в характере — торопиться с выводами. Не успела еще разобраться как следует, а ярлычок готов. Да-да! И не возражай.

— А я не возражаю. Со стороны виднее.

Надя надула губы и отвернулась.

Наташа спросила:

— Оля, так ты говоришь, новенький сейчас работает?

— Да, формует.

— Но ведь перерыв! Наша смена свои часы отработала.

— А чего ты ко мне придираешься? Пойди у него спроси.

Наташа решительно подошла к окну, быстро посмотрела в него и отошла.

— А вы знаете, девочки, он и вправду молодец! Молодец! Вы видели? Все мальчишки собрались у печки, разговаривают, смеются, и, видно, ничего дельного, а он работает. Значит, не хочет зря время терять. Молодец! Вот тут, кроме хорошего, ничего не скажешь. Сразу заметно — не лентяй.

Надя хитровато улыбнулась:

— Слышишь, Ольга, меня только что отчитывала, а сама — пожалуйста: один раз глянула на человека, да и то сквозь окошко, а хвалит — не нахвалится.

— А я не очень-то и хвалю его. Ясно? Говорю об одном поступке. Разве такое осудишь?

— Тебе нравится? Ну, и хвали! А мне не нравится. Да ну их всех! Много чести будет из-за них спорить. Верно, Ольга? Я вот о чем, девочки, думаю. Обещал нам этот самый местком ордера на ситец. А где они? Обещал, да рук ие выпускал! Вот что: давайте, девчонки, поговорим с ним. А что, в самом деле? Не полагается — не обещай, а полагается — отдай.

Оля недовольно сжала губы:

— Можешь говорить одна, мы с Наташей уполномачиваем. Только, по-моему, спешить не к чему, никуда наш ситец не денется. Позже получишь — дольше новым будет.

Надя возмутилась:

— Ох, и чудная ты, Ольга! Первое мая подходит. Пока есть еще время, я себе хотела сшить новое платье. Модное. На одной артистке видела.

— Ситцевое? — с чуть заметной усмешкой спросила Оля.

— Ну, не совсем ситцевое… Только я тебе должна сказать, что дело не в материале, а в фасоне. Вот я видела на одной артистке, фамилию не помню…

— Хватит, Надя! — остановила ее Оля. — Ей-богу, хватит. Как только тебе не надоест об этом!

Надя вздохнула, чуть пожала плечами:

— Я же мечтаю.

— Ну и мечты у тебя! Уж очень ситцевые! — рассмеялась Оля. — А впрочем, если нравится — мечтай. Только не вслух, а про себя, а то боюсь — зевота меня замучит. Но скажу тебе, Надя, что я, например, о модных платьях не мечтаю и свою форму ни на какие тряпки не променяю.

— Ну, и не меняй, пожалуйста, никто не заставляет! Тебе хорошо так говорить — тебе форма идет, у тебя фигура хорошая, а я в форме, как верблюд в сарафане.

— И неправда, не выдумывай! — запротестовала Оля. — Не понимаю, зачем человеку наговаривать на себя!

— Ну, я просто пошутила, — тут же сдалась Надя. — Мне форма тоже нравится, но платья я все-таки люблю. Представь себе ситчик — чуть голубое поле…

— Ой, девочки! Вот послушайте меня, — вмешалась Наташа. — Сижу я сейчас, слушаю этот разговор и думаю: какие же мы… ну, как бы это сказать… плохие. Да-да, плохие!

— Это почему же плохие? — возмутилась. Оля. — Интересно, с каким это умным человеком ты советовалась? Почему мы плохие? Ну?

Надя резко повернулась к подругам и уставилась на Наташу широко открытыми глазами:

— Действительно, лучшего не могла придумать! Сказала, словно год трудилась. Головой день и ночь работала, зато и выдумала. Натощак и не поймешь, что к чему…

— Нет, девочки, нет! — возразила Наташа. — Я не выдумала. Прочитала я в «Комсомольской правде» отрывок про одну девушку. Уля Громова ее звали. Комсомолка. Вот девушка была! Понимаете, фашисты город заняли, а она вместе с другими девчонками и ребятами… — Наташа, словно ей не хватало воздуха, вздохнула всей грудью. — Что они делали! Гитлеровцы их как огня боялись. А когда поймали Улю — мучили. Как ее мучили! Но она ни слова! Казнили ее…

Наташа вздохнула, снова задумалась и уставилась неподвижным взглядом в одну точку. На глазах ее навернулись слезы. Оля прервала молчание.

— Ну и что же? Что из этого? — немного вызывающе спросила она.

— А то, что Громова совсем не такая была, как мы.

— Почему не такая? — Оля чуть прищурила глаза, вдруг ставшие пронзительными и колючими. — Она хлеб не такой ела, как мы? Воду пила другую? Да? Или не таким воздухом дышала? А? Я не пойму, почему мы показались тебе плохими. А ты разве поклонилась бы врагам? Разве ты стала бы разговаривать с ними? Разве пошла бы работать на них?

Наташа возмущенно воскликнула:

— Оля!

Но Оля все так же горячо продолжала доказывать:

— И я нет! И Надька! Никогда! Ты думаешь, если Надька балерину из себя корчит да про Ермолову разные небылицы рассказывает, так она хуже других? Извините! Да, может, эта самая Громова не такие еще фокусы показывала, а когда настало время — все увидели, что она за человек. Вот так и Надька. И я тоже. Да ты возьми все наше училище — ни одного не найдешь, чтобы был другим, не таким, как мы все! Я вот клянусь, и это правда: все шутят, дурачатся… может, даже и похулиганят, но если потребуется, каждый выполнит любое задание, какое будет приказано. Даю слово! Тебя или меня, да любого — кого хочешь из наших ребят возьми — можно изрезать на куски, потому что сила силу ломит, по переделать нас — шалишь, нет такой силы! Да-да! В общем, ты дашь мне газету, я почитаю вечером.