Леди-призрак - Уильям Айриш

В ту же минуту мужчины выскочили вперед, бросились на него, схватили за руки, не обращая внимания на его непрекращающиеся злобные выкрики. Вокруг нее образовался клубок барахтающихся тел. Вдруг ему удалось вырваться из кольца и высунуть голову в попытке дотянуться до нее.

Теперь вся толпа была готова броситься на него.

Девушка обратилась к людям — сдержанно, но достаточно громко, чтобы ее могли услышать, — и ее спокойный, ясный голос быстро остановил их:

— Не надо. Оставьте его в покое. Пусть идет своей дорогой.

Но в ее голосе не было ни теплоты, ни сочувствия, только ужасное, стальное безразличие. Она как будто хотела сказать: «Оставьте его мне. Он мой».

Руки, державшие его, разжались, сжатые кулаки опустились, пальто вернулись на плечи своих владельцев, и наиболее агрессивное ядро толпы рассеялось. Но сама толпа осталась, и он стоял в центре ее. Один на один с нею.

Он метнулся в одну, потом в другую сторону, с раздражением, с мукой пытаясь найти проход между плотно обступившими его людьми. Наконец это ему удалось: он устремился в брешь и, работая локтями, выбрался наружу. Он изо всех сил бросился бежать прочь от проклятого места, тяжело топая по тротуару; он убегал от худенькой девушки, которая стояла и смотрела ему вслед, ее талия, стянутая поясом пальто, была не шире мужской ладони. Он дошел до точки.

Девушка не замедлила последовать за ним. Она не ждала аплодисментов, ее не прельщал триумф. Ловкими движениями она просочилась сквозь скопление народа. Тогда изящной, но энергичной походкой, иногда делая легкие перебежки, она поспешила вслед за неуклюже подпрыгивающей фигурой.

Странная погоня. Невероятная погоня. Хрупкая девушка преследует рослого бармена, не отставая от него ни на шаг, среди бела дня по запруженным людьми улицам Нью-Йорка.

Он почти сразу же понял, что та опять принялась за свое. Он, охваченный мрачным предчувствием, оглянулся в первый раз. Она ждала, чтобы он оглянулся еще. Когда он повернул голову, девушка резко выбросила вперед руку, повелительным жестом приказывая остановиться.

Время пришло, час настал. Она была уверена, что Берджесс одобрит ее. После пробежки под полуденным солнцем бармен будет мягким как воск. Толпа, оставшаяся позади, лишила его последней надежды. Он искал защиты, но не получил ее и теперь не чувствовал себя в безопасности даже в разгар дня на шумных улицах города.

Но если она не использует свой шанс, если она не начнет действовать сейчас же, его сопротивление может окрепнуть. Может начаться обратная реакция. Привычка легко переходит в презрение, это она хорошо усвоила.

Теперь — самый подходящий момент; ей просто надо в буквальном смысле припереть его к стенке еще раз, быстро дозвониться до Берджесса, чтобы тот успел приехать и лично довести дело до конца: «Теперь вы признаетесь, что в ту ночь в баре видели женщину вместе с Хендерсоном? Почему вы отрицали, что видели ее? Кто заплатил вам или запугал вас, чтобы вы это отрицали?»

Он на секунду остановился немного впереди нее, на следующем углу, озираясь в поисках выхода, как мечущееся, загнанное в ловушку животное. Паника овладела им. Девушка поняла это по его резким, беспорядочным броскам в разные стороны. Он пытался найти убежище. Теперь он видел в ней не девушку, которую он мог бы, если бы только захотел, сбить с ног одним ударом. Теперь она была для него Немезидой.

Девушка опять вскинула руку; расстояние между ними быстро сокращалось. На него этот жест подействовал как удар хлыста и послужил последним толчком; несчастный окончательно потерял голову. Он стоял на перекрестке, и от проезжей части его отделяла тонкая, но плотная цепочка людей, которые собирались перейти дорогу. На светофоре горел красный сигнал.

Бармен бросил на девушку последний взгляд, она была уже близко, и тогда он рванулся сквозь толпу, как акробат в цирке сквозь бумажное кольцо.

Она резко остановилась, так резко, будто с размаху угодила каблуками обеих туфель в невидимую щель на тротуаре. Тормоза, сгорая, заскрежетали по асфальту.

Она вскинула руки, закрывая глаза, но успела увидеть, как его шляпа взмыла в воздух, описывая петлю высоко над головами прохожих.

Пронзительно завизжала какая-то женщина, а затем над толпой пронесся общий крик ужаса.

Глава 13

Ломбард шел за ним уже полтора часа, а на всем белом свете нельзя двигаться медленнее, чем следуя по пятам за слепым попрошайкой. Слепой двигался как черепаха, у которой в запасе сотни лет, а не как человек, исчисляющий свой век годами. Ему требовалось сорок минут, чтобы пройти один квартал, от угла до угла. Ломбард несколько раз засекал по своим часам.

Слепой не мог видеть, поэтому ему приходилось полагаться на других пешеходов, которые переводили его через дорогу, каждый раз, когда он подходил к перекрестку. Ему никогда не отказывали. Если он подходил к перекрестку, когда горел красный свет, полицейские тут же переключали светофор на зеленый. И почти каждый, кто проходил мимо, кидал что-нибудь в его кружку. Так что ему было выгодно не спешить.

Ломбарду же это давалось с большим трудом; он был энергичным, здоровым человеком, который в эти дни особенно остро ощущал цену времени. Все, что он мог позволить себе, — это на какое-то время остановиться, прекратить это бесконечное, невыносимо медленное движение, которое казалось ему разновидностью китайской пытки, когда на голову по капле льют воду. Но всякий раз он брал себя в руки и не выпускал нищего из виду; он в нетерпении курил сигарету за сигаретой, подолгу простаивал неподвижно у подъездов и витрин, дожидаясь, пока слепой отойдет подальше, затем быстро догонял его энергичными шагами и вновь останавливался, позволяя своей жертве проковылять еще несколько шагов. Такое чередование ходьбы и остановок немного помогало вынести пытку.

«Это не может продолжаться вечно, — все время напоминал он себе. — Это не может продолжаться всю ночь. Этот силуэт впереди принадлежал человеку. Ему надо где-то спать. Ему придется когда-нибудь покинуть открытое пространство, войти хоть в какое-нибудь помещение и улечься там, чтобы отдохнуть. Попрошайки такого рода не промышляют всю ночь до рассвета, это обычно не оправдывает себя».

Наконец-то. Ломбард думал, что это никогда не кончится, но всему приходит конец. Слепой свернул в сторону, в какой-то тесный закоулок, и вошел в дом.

К тому времени они уже очутились в таком заброшенном месте, где нищий вряд ли мог рассчитывать на подаяние. Его обитатели скорее сами нуждались в милостыне, и о том, чтобы подавать кому-то еще, не могло быть и речи. С одной стороны этот квартал был ограничен виадуками из грубых гранитных блоков. Там проходила надземная железная дорога.

Берлога нищего оказалась совсем рядом, в полуразрушенном доме. Ломбарду пришлось теперь быть осторожнее, хотя он не сразу осознал, что конец их путешествия уже близок. Ему пришлось значительно отстать, так как улицы вокруг были пустынны и ничто не заглушало его шагов, а он знал, что у слепых обычно очень чуткий слух.

Поэтому, когда нищий зашел в дом, Ломбард был несколько дальше от него, чем ему следовало бы. Он быстро нагнал слепого в последний момент, чтобы, если удастся, успеть заметить, на какой этаж он поднимется. Ломбард остановился у подъезда, затем осторожно вошел следом за нищим и прошел немного вперед, чтобы было лучше слышно.

Слепой поднимался невыносимо медленно, постукивая тростью по ступеням. Этот звук, доносившийся сверху, напоминал стук капель, падающих из неисправного крана в пустую деревянную кадку. Ломбард насчитал четыре перерыва в этом постукивании, четыре раза, на каждой площадке, менялся ритм его шагов. На ровной площадке звук был более монотонным, чем на наклонной лестнице. Затем шаги затихли где-то в задней части дома.

Ломбард подождал, пока не услышал, как где-то наверху слабо хлопнула дверь, затем тоже начал подниматься, осторожно, но быстро, дав наконец выход своей так долго сдерживаемой энергии. Крутые ступеньки старой лестницы могли смутить кого-нибудь другого — он их просто не замечал.

Перед ним в задней части коридора оказались две двери, но он уже знал, какая именно ему нужна, так как вторая, это было видно даже издалека, явно вела в туалет.

Он немного постоял на верхней ступеньке, чтобы совладать с одышкой, затем осторожно направился к двери. «Говорят, у слепых очень хороший слух», — еще раз напомнил он себе. Но он действовал безукоризненно, ни одна половица не скрипнула под ногами, в основном благодаря его совершенной координации движений, а не малому весу. Он всегда отлично владел своим телом, которое скорее напоминало корпус гоночной машины, чем структуру из мышц, костей и кожи.

Он приставил ухо к двери и прислушался.