Два дня «Вериты» - Владимир Печенкин

В столице «банановой республики» единственный русский ресторан давал хозяину, наверное, неплохой доход. Почти все столики были заняты. Обычная публика предместья: свободные после смены шоферы, механики небольших гаражей, владельцы различных мелких заведений, старички и старушки, пришедшие просто посидеть и поболтать о пустяках, может быть, и в самом деле «согреться от холода жизни» в этой знойной стране.

На эстраде приплясывал и кривлялся обезьянообразный парень. Модным голосом — нарочито грубым, с хрипотцой — он вылаивал слова песни. Длинные, как у женщины, волосы, окрашенные в рыжий цвет, и орангутаньи бакенбарды укутывали бледную мордочку. Певец закатывал глаза, кривил рот, стараясь изобразить непосредственность и экстаз. Старички плевались. Однако молодежь проводила певца, хотя и жидкими, аплодисментами. Пятеро равнодушных музыкантов отложили инструменты и спустились в зал покурить. На смену им выскочил господинчик в оранжевой шляпе и по-испански залопотал о достоинствах сеньора Моралеса. Лысый, с седыми генеральскими подусниками старичок раздраженно отбросил газету и сказал громко по-русски:

— Когда говорят перед приличной публикой, снимают шляпу!

Сеньор не понял, заулыбался и зажестикулировал оживленнее:

— Рафаэль Моралес — друг русского народа!

— Свинья! — буркнул старичок и уткнулся в газету.

Багров сидел у самой эстрады. Он помахал Слейну.

— Все в порядке, — сказал журналист, усаживаясь рядом. — Деньги есть, и жизнь прекрасна. Что будем пить, Гарри?

— Ничего, кроме кофе. Мы должны быть в хорошей форме.

— Жаль. Но все равно о’кей. Есть-то все-таки можно? Чем ты питаешься?

Багров поднял руку, и к столику подбежал официант.

— Миша, накорми моего друга. Угости окрошкой холодной, в такую погоду хороша окрошка.

— Что будет пить ваш друг?

— Сегодня мы пьем только кофе.

Оратор кончил болтать, музыканты вернулись на эстраду.

Снова выскочил патлатый певец и залаял что-то вроде английского битла.

— Очень мило, — сказал Слейн. — Но ты, кажется, говорил, что это русский ресторан?

Багров вздохнул:

— Он поет задушевную русскую песню в американской обработке, только и всего. Владелец ресторана отдает дань моде.

— У вас свободно, сеньоры? То есть, извините, господа!

Неряшливый субъект, не ожидая приглашения, плюхнулся на стул и завертел головой, ища официанта. От него повеяло плохим виски и дешевой сигарой. Слейн вопросительно глянул на Багрова, тот пожал плечами.

— Эй, кто-нибудь! — голос субъекта звучал и развязно и просительно в то же время. — Виски, двойной виски без содовой!

По-русски он говорил с сильным латиноамериканским акцентом; добродушное, в общем-то, лицо все время мелко подергивалось, словно у заики в минуты волнения, и казалось то ехидным, то разочарованным, то брезгливым. Изобразив беспечную улыбку, он кивнул кому-то в зале, подмигнул проходившей мимо девице, но сразу посерьезнел, когда официант поставил перед ним виски.

— Ваше здоровье, сеньоры! — человек проглотил напиток и улыбнулся почти натурально. — Приходится иногда подбодрить себя немного, чтобы пришли в порядок нервы. В последнее время у меня много работы…

Багров равнодушно сказал «да-да» и отвернулся. Но отделаться равнодушием не удалось.

— Видите ли, я изучаю социологию. — Собеседник прищурил зеленоватые глаза и состроил серьезную мину, давая этим понять, сколь значительна наука социология. — Да, пишу монографию на тему… на одну весьма острую тему. В предвыборные дни общественность чрезвычайно наглядно иллюстрирует… ну, вы меня понимаете, сеньоры!

Багров понял, что от него не отвязаться. Наверное, он из тех неприятных говорунов, что считают своим святым долгом развлекать окружающих умной беседой, даже и мысли не допуская, что это может кому-то надоесть. Чтобы такое бесплатное приложение к обеду разделить со скучающим Слейном, Багров посоветовал:

— Кажется, для вас трудна русская речь? Мы понимаем по-испански.

— О, благодарю. Я русский по происхождению, но, сами понимаете, окружающая среда… в университете, на симпозиумах и так далее… Редко вырвешься посидеть вот так среди своих. Похоже, вы нездешние, сеньоры?

По-испански социолог болтал еще охотнее, или после виски голос его стал ровнее. Тик на лице тоже уменьшился, и гамму гримас сменило прочное добродушие.

— Все дело в том, сеньоры, что парламентарии должны отталкиваться от запросов масс, но не идти слепо навстречу запросам масс, не правда ли? Все дело в том, что… Эй, еще порцию виски!

Видимо, дело было именно в этом, потому что с новой порцией его лицо стало еще добродушнее, если только это было возможно.

— Как вы считаете, сеньоры, кто ближе к массам: католики-республиканцы или независимые христиане? — вопрошал он, выглядывая из-за стакана.

Слейн охотно поделился мнением:

— Я полагаю, что если независимые отталкиваются от желаний, а католики не идут навстречу желаниям, то все они весьма достойные сеньоры.

— Все-таки я очень устал. Проклятые нервы…

На лицо вернулись судороги, задергались красные, как у кролика-альбиноса, веки. Он стал неожиданно задумчив.

— В последнее время очень мне не везет, — забормотал он без всякой связи с предыдущими рассуждениями о парламентариях.

— Что так? — поддержал разговор журналист.

— Всему виной мои нервы. У меня была приличная работа… на радиостанции. Не вполне приличная, может быть, но хоть оплачиваемая сносно. Комментатор в русском отделе…

— И что же? Разонравилось сносно оплачиваемое комментаторство?

— О, не в этом дело!.. Не смогу объяснить в чем… Как-то пакостно на душе, и чем дальше, тем тошнее… Не знаю, какая тому причина… Да нет, все это чушь! Главное — сдали нервы. Эмоциональная нагрузка, знаете ли… Приходится поддерживать себя с помощью виски… Они считают, что я выдохся на радио… Придрались к моему акценту, а я что сделаю?! Ведь я только на четверть русский… Что?

Он словно проснулся. Озадаченно поморгал, повертел шеей, будто галстук душил его.

— Кто же вы теперь? — нетерпеливо спросил Багров, всматриваясь в дрожащее киселем лицо. — Вы социолог?

— Что? Да… Хотя едва ли это можно назвать социологией. Из меня сделали обыкновенного провокатора, если уж говорить честно. Нехорошая работа, если по правде сказать… Велели прикинуться социологом. А что я смыслю в социологии, а? Шляться по разным сборищам, кружкам, студенческим сходкам, вылавливать «левых», «красных»… С моими-то нервами!.. И получать гроши, на которые невозможно прилично жить…