Венера с пистолетом - Гэвин Лайл

Второй мой костюм был английским, но куплен в магазине готового платья за наличные. На этикетках не было названия магазина. Тем не менее я тщательно все обшарил в поисках позабытых клочков бумаги. И уже совершенно артистическим жестом сунул в один из карманов пару бумажек, принадлежавших Анри.

Чемодан был английским и очень хорошим. За что я платил настоящие деньги, так это за чемоданы. Но английские чемоданы лучше французских, так что Анри мог… Во всяком случае, на нем нигде не было никаких инициалов, как у всякого профессионального контрабандиста.

Туфли? Я сравнил их с туфлями Анри и обнаружил разницу около дюйма. Пришлось лишнюю пару обуви сунуть в карманы плаща. Очень жаль было это делать, ведь они были настоящие французские и могли бы стать еще одним артистическим жестом.

Боже мой, Кемп, прекрати радоваться тому, какой ты умный, и вспомни, как чертовски давно ты тут торчишь!

Теперь оставалась пижама. Анри спал голый – значит нужно было либо ее натянуть на труп, либо выбросить. Первого мне не хотелось делать, потому что кровь засохла и пятна могли оказаться не в том месте или их оказалось бы недостаточно. Но пижаму не засунешь в карманы, которые и так уже набиты башмаками и пистолетами. Поэтому я начал раздеваться.

И уже наполовину разделся, когда раздался стук в дверь.

Я окаменел с брюками в руках. Если кто-то сейчас войдет, я не смогу придумать никакого внятного объяснения, включая и правду, которая тоже не принесет ничего хорошего.

Тут я вспомнил, что запер дверь.

Стук раздался вторично.

– Mein Herr?[23]

Я мог изобразить голос сонного француза, который обманул бы цюрихскую горничную через запертую дверь – но при детальном разбирательстве это обязательно вызвало бы вопросы. Полицейские ведь узнают, что Анри умер задолго до этого времени.

Женщина подергала ручку. Я стоял неподвижно, стараясь дышать потише.

Прошло не меньше ста лет, прежде чем она буркнула что-то по-немецки и покатила тележку дальше по коридору.

Но теперь я действительно начал двигаться. Натянул пижаму на нижнее белье, заправил пижамные брюки в носки, надел сверху все остальное. Потом вытер все, к чему мог прикасаться. И опять подошел к постели.

Я не трогал подушку; не хотелось узнать, что он чувствовал, умирая. Но хотелось получить хоть какое-то представление о том, когда это случилось. Это невозможно сделать, если вы не патологоанатом, вооруженный термометром и кучей математических таблиц, да и тогда ваше заключение наполовину будет состоять из предположений. Но по тому, насколько запеклась кровь, я сделал вывод, что это случилось несколько часов назад. Может быть, вскоре после того, как отель открылся утром.

Что это значило? Это значило, что прошло уже очень много времени и мне следовало выбираться отсюда и исчезать.

Тележка горничной стояла примерно через пару номеров дальше по коридору. Она могла слышать стук двери и звук моих шагов, но видеть ничего не могла. И в холле – Господи благослови ленивых водителей автобусов – все еще толпились туристы.

Взглянув на часы, я обнаружил, что в отеле не провел и пятнадцати минут, и сумел успеть на поезд, отправлявшийся в Милан в одиннадцать сорок шесть.

17

Поезд пришел в Венецию поздно, почти в десять вечера, на ярко освещенном современном вокзале было холодно. Там толкалось лишь несколько носильщиков, которые не стали беспокоить человека с одной дорожной сумкой, а гостиничный зазывала проснулся и спросил:

– Эй, не нужен вам хороший дешевый отель?

– Нет, мне нужен дорогой отель.

Уж это я по крайней мере заслужил. И заодно заставил его заткнуться.

Но «Гранд-отель» зимой закрыт, и следовало держаться подальше от отелей «Гритти», «Бауер Грюнвальд» и «Даниели», так как в одном из них могла остановиться хозяйка.

Поэтому я позвонил в «Луна-отель» и заказал там номер, затем взял водное такси прямо у ступенек вокзала. Вот это настоящая жизнь! Поездка на моторной лодке за пятнадцать минут давала больше, чем старая картина местной школы.

Так как Венеция всего на пять – шесть сотен миль южнее Амстердама, в ней было не теплее. Над Большим Каналом поднимались легкие облачка тумана и воздух походил на холодную влажную простыню. То тут, то там виднелись редкие паровые катера, светились огни немногих старинных палаццо и нигде ни одной гондолы. Гондольеры использовали зимний сезон для того, чтобы подсчитывать заработанные летом деньги.

Или я просто чувствовал себя немного не в форме.

Первое, что я сделал, войдя в отель, – заставил портье позвонить в Долен. Должно быть, я служил в разведке или занимался каким-то иным видом шпионажа, потому что произнес нечто-то вроде: «Боюсь, наш продавец серьезно простудился», – чтобы Карлос сразу понял, что Анри мертв. Конечно, если он тоже служил в разведке или занимался шпионажем.

Как бы там ни было, он прежде всего спросил:

– А где вы сейчас?

– В Венеции. Я только что приехал.

– А где Анри? Он должен был сегодня вернуться сюда.

– Послушайте… э… с Анри произошел несчастный случай. Я потому и звоню. Я хочу сказать, что случилось несчастье. С вещами все в порядке, но… Послушайте, просто внимательно почитайте завтрашние цюрихские газеты.

Немного подумав, он сказал:

– Хорошо, я это сделаю.

– Если хотите, я могу вернуться туда или остаться здесь.

Он еще немного подумал.

– Оставайтесь там. Мы приедем… скорее всего завтра. Где вы остановились?

Я объяснил. Затем добавил:

– Послушайте, я знаю, что Анри не заплатил по счету в отеле; не вздумайте оплатить его счет. Не делайте этого. Вы должны просто забыть о нем.

– А-а-а, – задумчиво протянул он.

– Увидимся здесь.

Он снова протянул: «А-а-а», – и повесил трубку. Тут я обнаружил, что обливаюсь потом, хотя и снял пижаму еще в цюрихском отеле «Централь». Хотя привык неделями носить пижаму поверх нижнего белья еще в первую армейскую зиму. Должен сказать, что это действительно приходилось неделями, днем и ночью, а уж о посещении сортира и говорить не приходилось, причем независимо ни от их состояния, ни от пищи, обычно вызывавшей запор на всю неделю. Ванны? О чем вы говорите, когда какой-то подонок стащил все пробки от ванн и электрические лампочки, да и вообще горячей воды не было?

Боже мой, сейчас я живу просто великолепно. И чтобы доказать это, я принял ванну.

Посреди ночи я вновь проснулся весь в поту, снова оказавшись в Цюрихе в комнате Анри, и в этот раз я забыл запереть дверь… Понадобилось несколько секунд, чтобы окончательно прийти в себя, и эти секунды не были особенно приятными.

Но я ведь ничего не забыл, верно? Я ничего не забыл. Фактически я очень хорошо со всем справился, особенно если учесть те неприятности, в которые меня втянул этот поганец. Надо же умудриться так погибнуть – в столь ранний час открыть дверь неизвестно кому! Просто глупость. Возможно, он не собирался сделать мне гадость, но все равно по-настоящему это и не удалось.

Я оказался чист. Совершенно чист.

Я перевернул подушки холодной стороной и оставшаяся часть ночи прошла прекрасно.

Вот день выдался гораздо хуже: серый, холодный, с нудным моросящим дождем. Я выпил огромное количество кофе, потом вышел наружу и побродил по улицам к западу и северу от площади Сан-Марко, купил рубашки, носки, нижнее белье и пару брюк; причем каждую вещь я покупал в другом магазине. Мне, конечно же, нужен был большой чемодан, но я решил немного повременить с его приобретением.

Затем я проверил газетные киоски на площади, но оказалось, что иностранные газеты еще не получили. Поэтому я снова выпил кофе в кафе «Флориан» и долго сидел, разглядывая мокрую площадь. Голуби только что слетелись кормиться, и камни площади были закрыты их телами, образовавшими сплошной серый ковер. Потом по брусчатке прошел маленький мальчик, на каждом шагу спотыкаясь о голубей, и те взлетали вокруг него, как осенние листья. Я усмехнулся, голуби заставили и меня почувствовать себя похожим на осенний лист.

Потом мальчик ушел и голуби слетелись снова, это было похоже на шевелящийся ковер из крупных насекомых. Вокруг всего несколько пустых столиков и освещенных витрин магазинов под арками. Человек с буйным воображением однажды назвал площадь Сан-Марко «самой приятной гостиной в Европе». Ну вот что я скажу: зимой у них текут крыши и забывают включить отопление.

Было уже далеко за полдень, и я переключился на виски с содовой, пока не добрался до «Нойе Цюрихер цайтунг», которую купил в одном из киосков.

Все правильно, Анри стал знаменитостью; он занял целых две колонки на первой странице. Хотя его фотографии не нашли, поэтому были вынуждены ограничиться множеством снимков полицейских машин и карет скорой помощи, стоящих перед отелем. Я не читаю по-немецки, если не считать нескольких слов, но с помощью еще одного стаканчика виски начал пробираться сквозь текст. В конце концов, я ведь уже знал, что произошло.