Неизвестная война (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Владимир? — неожиданно услышал я знакомый голос.

За моей спиной стояла... Наталья Андреевна, непутевая дочка графа, ушедшая в революцию, моя начальница и некогда моя любовница. Рядом с ней мужчина средних лет, в кожаной куртке и кепке, едва прикрывающей залысины, с небольшой бородкой и усами. Где-то я его видел. Не на совещании, а на фотографии. Кто-то из высших эшелонов партии и правительства, расстрелянный в эпоху большой чистки.

Мне стало немного неловко — передо мной стоит красивая женщина, а я тут с узлами, с парой сапог, связанных бечевкой и переброшенных через плечо.

— Вы в командировке или повышение получили? — поинтересовалась Наталья.

— Сложно сказать, — ушел я от ответа. — Можно и так посмотреть, и этак. Вроде, похоже на повышение, но выходит сплошная командировка.

— Как у всех нас, — хохотнул мужчина в куртке, показав редкие, но довольно крепкие зубы.

— Николай Иванович, это Владимир, некогда мой коллега, он из Череповца, — представила Наталья меня, но не представила своего спутника.

Но мне уже это и не требовалось. Имя, сопоставленное с некогда виденным фото. Стало быть, передо мной Николай Иванович Бухарин. Он, если не ошибаюсь, нынче занимает какую-то должность в Коминтерне, замещая постоянно отсутствующего председателя товарища Зиновьева. Значит, Наталья Андреевна тоже там трудится? А почему нет? В эту организацию как раз требуются образованные люди, умеющие пользоваться столовыми приборами.

— Владимир, насколько я знаю, вы теперь служите в чрезвычайной комиссии? — спросила Наталья.

Ишь ты, знает откуда-то?

— Так точно, — улыбнулся я.

— Если ваш земляк получил здесь комнату, он не простой чекист, — вмешался Бухарин. Вытащив из кармана часы, «любимец партии» заметил: — Наталья Андреевна, мы уже опаздываем, а с товарищем из ЧК сможете поговорите потом.

— У меня пятьсот шестая комната, — сообщил я зачем-то.

Коминтерновцы ушли, а я поперся на пятый этаж.

Комната, если сравнивать с той, где проживала Полина, довольно убогая. Ни тебе ванной, ни туалета. Возможно, когда-то она предназначалась для горничных или иной прислуги. Обстановка крайне простая. Железная кровать, тумбочка, платяной шкаф. Нечто, напоминавшее номер в «Доме колхозника» подзабытых ныне восьмидесятых годов.Но для человека, последние месяцы ночевавшего, то на нарах, в компании с уголовниками и вшами, то на голой земле, комнатушка показалась чудом.

Разложив новехонькое обмундирование поверх солдатского одеяла, наброшенного на кровать, вздохнул. Вот, всем хороша нынешняя форма, но ее нужно отглаживать — а так и галифе, и гимнастерка, словно вытащены из одного деликатного места. И подшивочного материала у меня нет. Может, как в старые-добрые времена, оторвать кусочек простыни? Нет, не прилично.

В Пинеге, где комиссар раздобыл мне новую форму, не заморачивался, что ее требуется гладить, а теперь как-то неудобно. Или на меня встреча с Натальей так подействовала?

Пошел по коридору искать «удобства», нашел и их, а заодно и бытовую комнату. Как водится, деревянная коробка, предназначавшаяся под нитки с иголками, оказалась пустой, а ножницы сломанными. Все, как когда-то на срочной службе. Правда, там старшина регулярно делал внушение каптерщику, чтобы тот не забыл обновлять запасы ниток, но все равно, заканчивались они быстрее, нежели выкладывались. Правда, у меня всегда внутри пилотки имелась собственная игла с намотанными на нее нитками.

Утюг наличествовал, только какой-то странный — с каким-то приспособлением сзади, вроде металлической колбочки, барашек. В принципе, более-менее ясно. Утюг работает по принципу паяльной лампы. Но вот беда, керосина у меня нет. Впрочем, воняет спиртом, но и спирта нет. Сухой закон в стране никто не отменял. Может, положить форму под матрас, авось за ночь и расправится?

Вернувшись в номер, решил, что сойдет и не глаженное, не баре, чай. А еще неплохо бы сходить умыться, благо что в туалетной комнате есть раковина, а из крана идет вода, снял гимнастерку.

— Владимир, можно к вам?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Наталья вошла без стука, словно в кабинет равного по должности. Я отчего-то засмущался, словно мальчишка, которого внезапно явившаяся одноклассница застала дома в одних трусах. Зачем-то начал собирать барахло, разложенное на постели, мямлил что-то об утюге, словно я действительно двадцатилетний мальчишка, а не умудренный жизненным опытом дядька.

— Владимир, хотела у вас кое-что спросить, — сказала «старая большевичка».

— Ага, сейчас, вот только приберусь малость.

— Кстати, если нужна какая-то помощь, только скажите, — предложила Наталья. — У меня в номере есть американский электрический утюг.

Утюг это хорошо. Утюг это прекрасно. Но я сделал шаг вперед, а она положила мне руки на плечи... Словом, все завертелось.

Хотелось соврать — пришли в себя только на следующий день, но нет, значительно раньше. Как и раньше, Наталья лежала рядом и рассматривала мой шрам.

— Жаль, меня в те дни в Череповце не было, — заявила дочь графа Комаровского.

— В каком смысле? — не понял я.

— Я бы это Яганово, где тебя пытались убить, с дерьмом смешала! — Ух ты, какие слова графинюшка знает. — Так его и смешали, — хмыкнул я, вспоминая несчастных мужиков, прятавших зерно и пытавшихся выступить против Советской власти, и себя, такого дурного, что попытался пойти к ним с белым флагом.

— И правильно!

— Плюнь, — посоветовал я. Дерьмо лучше по назначению использовать, землю удобрять. А вспоминать всех, кто за последний год пытался меня убить, нерационально. — Скажи-ка лучше, чем в Москве занимаешься, если не секрет?

— Да так, всем понемножку, — пожала она плечами. — Должность именуется громко «ответственный секретарь», но, по правде-то говоря, работаю переводчиком. Наши товарищи плохо знают иностранные языки, а иностранцы не могут выучить русский.

— Даже Николай Иванович? Слышал, что он чуть ли не полиглот.

— А что, Николай Иванович? — хмыкнула Наталья. — Он знает разговорный немецкий, немного французский, вот и все. Поговорить сможет, а читает из рук вон плохо.

— Печально, — кивнул я, словно бы с неким сожалением, хотя мне все равно, знает ли Бухарин иностранные языки нет ли.

— Почему?

— Все-таки, работники Коминтерна должны знать иностранные языки в совершенстве.

— А как ты вообще узнал, что я в Коминтерне? — приподнялась на локте Наталья. — Кто тебе об этом сказал?

— Именно про тебя — никто. Но то, что Бухарин заместитель председателя Коминтерна, печатали в газетах вместе с портретом. А уж догадаться, где ты работаешь, несложно.

Откровенно-то говоря, я не видел газет с фотографиями Бухарина в качестве сотрудника Коминтерна, но они просто обязаны быть. И не ошибся.

— Странно, что ты сумел узнать. Там всегда такие ужасные фотографии.

— Так я, чекист, или кто? — сделал я умный вид. — А как ты узнала, что я чекист?

— Ну, это не такой большой секрет, — засмеялась Наталья. — Звонила в редакцию газеты, интересовалась — как вы там? Спрашивала обо всех, ну и о тебе, разумеется. А мне ваш новый редактор сообщил, мол, Владимир Иванович Аксенов теперь работает не у нас, а служит в ЧК. А о твоем ранении рассказал Тимохин. Мне тоже он как-то понадобился, созванивались.

Вот ведь, опять забыл, что телефон уже изобретен, и по нему можно созваниваться. Сколько раз говорил себе, что нельзя недооценивать технику, пусть и примитивную. Хорош начальник отдела по пресечению преступлений в сфере технической безопасности!

— А в прошлом году видела тебя здесь, в гостинице. Охранник сказал, что этот парень служит в ЧК и даже сообщил имя начальника — Кедров. А Михаила Сергеевича я давно знаю, еще с эмиграции. Я даже собиралась к тебе подойти, но ты был не один, а с какой-то девушкой, очень вульгарно одетой. Она так уверенно, даже как-то по-хозяйски держала тебя за руку, что я не стала подходить. А еще ее окрик — «Вовк, а Вовк!»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Наталья так умело изобразила Полину, что мне стало смешно. Неужели Наташка ревнует?