Аномалия - Вик Тори

Собравшись с мыслями, я решила взять самое необходимое, а все остальное оставить. Пусть Глеб, если хочет, живет здесь, среди этих декораций, пусть приводит новую главную героиню, если совесть позволит. Все равно.

Когда я зашла в гостиную, то не сразу заметила Глеба. В сумерках наступающего вечера от мебели и вещей остались только неясные тени, а мне не хотелось включать свет. Глеб сидел в кресле. Я испугалась, когда заметила фигуру человека и вздрогнула, когда он обратился ко мне:

— Привет!

Я включила свет. Глеб поднял руку и, щурясь, прикрыл глаза.

— Где Ольга Геннадьевна? – спросил он о маме.

— В надежном месте, — отрезала я, хотя совсем не была уверена в этой самой надежности.

— Аня, давай поговорим, — устало сказал Глеб и тяжело вздохнул.

— О чем нам говорить? Все и так ясно. Ты меня предал, теперь мне выпутываться из этой истории.

— Аня! Ну кто тебя предал? Она сама вышла!

— Если бы не ты, не твои угрозы, она бы не вышла!

— Я говорил с ней. Она просто больше не хотела так жить, и я ее понимаю, — Глеб встал с кресла и направился ко мне.

— Не подходи, — предупредила я.

Он остановился и опустил голову.

— Я ухожу. Наверное, мы больше не увидимся.

— Аня, давай попробуем заново…

— Нет, я больше не хочу… ни заново, ни по-старому.

— Ну, у всех бывает, — убеждал меня Глеб, — все ссорятся, потом мирятся. У нас может быть ребенок, мы так долго ждали…

— Глеб, какой ребенок? – я посмотрела ему в глаза. Он тяжело сглотнул, но глаз не отводил. – Мы не можем быть вместе, не можем, как раньше.

— Аня, а как же наша жизнь, все эти годы? Что, все зря?

Я не знала, что ему ответить. Шестнадцать лет. Нет, конечно же не зря. Было и счастье, и радость, и любовь. Все было не зря. Но почему тогда все ушло? Хотелось в сердцах сказать, что шестнадцать лет – всего лишь миг по сравнению с теми десятилетиями или, если повезет, столетиями, которые ждут впереди. Но сказать такое язык не поворачивался. Слишком трудно начинать новую жизнь и верить в счастливое будущее, если прошлое уже наставило синяков. И вряд ли теперь захочется такого счастья, которое заведомо иссякнет со временем.

Глеб стоял, безвольно опустив руки, и смотрел на меня с надеждой. На какое-то мгновение мне даже показалось, что все можно вернуть и жить, как раньше. Но что-то было не так. Не в нем. А во мне. Я больше не любила.

Он долго говорил, следуя за мной по пятам, объяснял, что просто хотел хоть как-то изменить жизнь. Да, новая должность, да, новые перспективы, но он хотел ребенка и представлял себе, как будет по выходным гонять с сыном в мяч в парке напротив… а если родится дочь, будет покупать ей мороженое, играть с ней в куклы и… и… А тут – эти таблетки. Зачем пряталась? Почему не сказала?

Он жаловался, что в какой-то момент я отстранилась и перестала видеть в нем хорошее, цепляясь только за плохое. И он стал плохим. Стал таким для меня, так как доказать обратное уже не мог. И не хотел. Со злости. От обиды.

Я молчала. Мне было жаль нас, жаль этот дом, но вернуть все было уже невозможно. Просто я не любила больше этого человека. Наверное, потому и видела только плохое, старательно отыскивая доказательства «нелюбви».

 — Глеб, я больше не смогу жить с тобой, не смогу жить в этом доме, — сказала я, понимая, что нельзя просто так уйти, надо закончить наш разговор. – У меня теперь другая жизнь… и у тебя другая. Давай не будем искать виновных.

Глеб хотел что-то ответить, но замолчал на полуслове. Он всегда был гордым. Вот и теперь, видимо, решил, что с него хватит пустых исповедей. Постояв еще минуту, он вышел из комнаты.

Я собрала вещи — в основном, одежду и то, что понадобится поначалу. Спустившись в подвал, я закинула в сумку семейный фотоальбом, любимые мамины книги, кое-какую одежду и поднялась наверх.

Глеб молча помог мне отнести сумку в машину. Феликс дремал на водительском месте и спохватился только тогда, когда хлопнула дверь багажного отделения. Увидев Глеба, он не стал выходить – наверное, решил не вмешиваться в наши разговоры.

Перед дверью машины я остановилась и поблагодарила Глеба за помощь.

— Позвони мне, когда устроишься, — попросил он.

— Ладно, — ответила я, хотя твердо знала, что больше никогда не позвоню и не приду.

— Не уверен, что останусь в этом доме. Скорее всего, перееду. Если нужны какие-то вещи, приезжай, бери… пока не буду менять пароли и замки.

Я покачала головой. Мне хотелось поскорее оказаться в машине и уехать. Больше всего я боялась, что Глеб сейчас сломается, забудет про гордость и станет просить меня остаться. «Только не это, только не это» — думала я, глядя в бледное лицо теперь уже бывшего мужа.

— Тебе пришлют документы на развод, — вспомнила я.

— Да, — опустил он глаза и наиграно весело добавил, — надо будет это отпраздновать.

Шутка не удалась. Он осекся и снова замолчал.

— Ну, пока, — сказала я, открывая дверцу машины.

— Аня, если тебе нужна будет помощь, помни, я всегда помогу тебе.

Я села в машину. Тяжелое чувство усталости и обиды давило, не позволяя здраво мыслить. Машина тронулась, и я спиной почувствовала, как будто мой дом, маленький и приветливый, укоризненно смотрит мне вслед. На мгновение мне даже показалось, что вот-вот услышу тяжелые, громыхающие шаги догоняющего нас здания. Захотелось обернуться и посмотреть в последний раз на прошлое. «Не оглядывайся, окаменеешь» — почему-то вспомнила я слова старой сказки, которую когда-то в детстве рассказывала мама. Я сдержалась.

— Куда едем? – спросил Феликс.

— В церковь, — ответила я. — Мне нужно попросить прощения. Я покажу дорогу.

Ночь зажигала фонари, и наш маленький город, как ни в чем ни бывало, улыбался мне тысячами огней, плывущих по лобовому стеклу разноцветными отблесками. Мне хотелось ехать вечно, ни о чем не думая, ни о чем не жалея. Феликс, наверное, понимал меня и поэтому колесил по кварталу кругами. Вскоре мы свернули в знакомый переулок.

Когда мы подъехали к церкви, уже стемнело. На ступеньках толпились люди. Большие двустворчатые двери были открыты настежь, и мягкий желтоватый свет теплился в витражных окнах. Начиналось время вечерней службы.

— Подождешь меня? – спросила я у Феликса.

— Конечно, — ответил он с некоторым удивлением, будто другого варианта и быть не могло.

— Я быстро.

Переминаясь с ноги на ногу у машины, я ждала, пока последний человек исчезнет за высокими дверями. Среди темных фигур пыталась различить Илью, но почти все прихожане были в одинаковой темной одежде — не понять даже, где мужчина, где женщина. Когда, наконец, на ступеньках не осталось никого, я направилась к дверям.