Спешащие во тьму. Урд и другие безлюдья - Адам Нэвилл

серванте маленькие фигурки черных воинов, купленные нами в благотворительной лавке, принялись колотить своими деревянными ручками по кожаным барабанчикам.

На террасе, внутри старой конуры, уже много лет не видевшей собаки, я мельком заметил бледную спину молодой женщины. Я знал, что это та девушка, чье лицо в очках видел на газетной полосе с броским заголовком над картинкой унылого мокрого поля возле дороги. На прошлой неделе обратил внимание на нее из окна автобуса и быстро отвернулся, сделав вид, что заинтересовался пластиковым баннером, натянутым над входом в паб. Но было слишком поздно, поскольку Луи сидела рядом и заметила мой искоса брошенный взгляд. Она сердито сорвала обертку с цилиндрика ментоловых конфет, и я понял, что девушке на обочине дороги грозит большая беда.

«Я все видела», – коротко сказала Луи, даже не повернув головы.

Я хотел было спросить: «Что именно?», только это ни к чему хорошему не привело бы. Слова раскаяния застряли у меня в горле, будто я проглотил большую картофелину. Но теперь знал, что девушку задушили ее же собственными колготками цвета слоновой кости и засунули в собачью конуру у нас в саду. Наверное, этот случай и стал причиной расстройства Луи, а также вынудил ее уйти от меня на целую неделю.

Но сейчас она спускалась по лестнице, издавая звук, будто большая кошка откашливает шерсть, поскольку ей не терпелось расквитаться со мной за все обиды, накопившиеся со времени ее последнего визита.

Тиканье заполнило гостиную, проникнув в уши и вызвав запах линолеумного пола в детском саду, куда я ходил в семидесятые. Я вспомнил, как регулировщица уличного движения улыбалась, когда я переходил дорогу с кожаным ранцем, хлопавшим меня по боку. Увидел лица четырех детей, о которых не думал десятилетиями. На мгновение вспомнил все их имена, и тут же снова забыл.

В оконном стекле отразился высокий, тонкий силуэт Луи со всклоченной головой, качающейся из стороны в сторону, когда она вошла в гостиную. Увидев меня, Луи замерла и, задыхаясь от отвращения, произнесла измученным голосом: «Ты». Затем стремительно вбежала, разразившись гневом у меня за спиной.

Я вздрогнул.

* * *

В кафе на пирсе я разрезал пополам маленькое песочное пирожное – таким кусочком не наелся бы даже ребенок. Осторожно положил половинку на блюдце перед Луи. Одно веко дрогнуло, словно в знак признательности, но больше из-за неудовольствия, будто я пытаюсь задобрить ее и вызвать чувство благодарности. В глазах Луи по-прежнему виднелись отчужденность, гнев и болезненное отвращение. Чувствуя себя скованно и неуютно, я продолжал возиться с чайной посудой.

Мы были единственными посетителями. Море за окнами переливалось серостью, ветер трепал флажки и полиэтиленовые чехлы на простаивавших аттракционных электромобилях. В наших чашках был налит жидкий несладкий чай. К своему я даже не притронулся.

Тиканье в ее виниловой розовой сумочке почти стихло, стало не таким назойливым. Но меня отвлекло нечто большое и темное в воде, далеко внизу под пирсом, возможно тень от облака. Казалось, оно плыло под водой, потом исчезло под пирсом, и на мгновение я почувствовал запах соленого мокрого дерева и услышал плеск вязких волн об опоры.

Последовал короткий приступ головокружения, и я вспомнил рождественскую елку на красно-зеленом ковре, напоминавшем мне хамелеонов, кружевную скатерть на кофейном столике с заостренными ножками, похожими на «плавники» старых американских машин, деревянную чашу с орехами и изюмом, бокал шерри, длинные голени приходящей няни в прозрачных темных колготках, влажно блестевших в свете газового камина. От них я не мог оторвать глаз даже тогда, хотя мне было года четыре. Я попробовал сделать из блестящих ног няни мост, под которым проезжали бы мои машинки, чтобы поближе придвинуться к ним лицом. Их бледную кожу покрывали веснушки. Вблизи они пахли ящиком комода с женским бельем, а материал, из которого были изготовлены колготки, казался множеством маленьких квадратиков, которые превращались в гладкую вторую кожу, стоило мне лишь снова отодвинуться. Сперва одно, потом другое. Как же по-разному можно все видеть! То одна кожа, то другая. От этого мне становилось даже неловко.

Сидя за столиком кафе, напротив меня, Луи улыбалась, а глаза у нее блестели от удовольствия. «Ты никогда не поумнеешь», – сказала она, и я понял, что ей хочется крепко мне врезать. От сквозняка, залетавшего под дверь с продуваемого ветром пирса, меня пробирала дрожь, а из-за вздувшихся вен мои стариковские руки выглядели синеватыми на пластиковой поверхности стола.

Накрутив легкий шарф вокруг головы, Луи дала понять, что собирается уходить. Когда она поднималась, на очки ей попал свет длинной флуоресцентной лампы – мерцающий огонь поверх колючего льда.

Ни возле кафе, ни на пирсе, ни на травяной площадке за набережной никого не было, и Луи со всей силы ударила мне по лицу кулаком. Ошеломленный, я прислонился к закрытому киоску с мороженым. Рот наполнился кровью.

Минут десять я тащился за ней дуясь, потом пошел рядом, и мы стали бродить взад-вперед по почти пустым улицам города, заглядывая в витрины магазинов. Купили несколько открыток к Рождеству и фунт картошки, которую позже сварили и съели с безвкусной рыбой и консервированной морковью. В магазине «Все за фунт» взяли коробочку шотландского песочного печенья. В одной благотворительной лавке Луи приобрела, не меряя, юбку в обтяжку и две атласных блузки. «Понятия не имею, когда снова смогу носить что-нибудь приличное».

Проходя мимо магазина электротоваров, я увидел на двух телеэкранах лицо девушки. В местных новостях тоже показывали симпатичную девушку в очках в черной оправе, которая больше недели назад так и не добралась до работы. Это была девушка из собачьей конуры.

– Так вот что тебе нравится? – прошипела сквозь зубы стоявшая рядом Луи. – Так вот что у тебя на уме?

Ускорив шаг и наклонив голову, она пошла впереди меня – и так до самой машины, в дороге тоже не проронила ни слова. Дома уселась смотреть какую-то телевикторину, которую я не видел с семидесятых. Ее не могло быть в программе, и она вряд ли хранилась у «АйТиВи» в записи, но Луи захотела ее посмотреть, поэтому шоу и появилось на экране.

Я понимал, что мой вид ей невыносим и она не хотела, чтобы я смотрел телевизор вместе с ней. Поэтому разделся, ушел и лег в корзину под кухонным столом. Попытался вспомнить, была ли у нас когда-нибудь собака, или это мои зубы оставили следы на резиновой косточке.

Час спустя, после того как я улегся, свернувшись клубком, из гостиной донесся крик Луи. Думаю, она взяла телефон и набрала номер, который помнила