Семейная Хроника. Сокровенные истории дома Романовых - Вольдемар Балязин

А Салтыков был немедленно отправлен в Стокгольм для передачи поздравлений шведскому королю Адольфу-Фредерику, родственнику Петра Федоровича.

Новелла 6

«Амур» будущей императрицы с будущим королем

Вскоре после рождения наследника престола Екатерина еще более сблизилась со старым дипломатом и опытнейшим политиком, главой русского внешнеполитического ведомства — Алексеем Петровичем Бестужевым, служившим еще Петру Великому. Ее друзьями стали друзья канцлера: генерал-фельдмаршал Степан Федорович Апраксин и английский посланник сэр Уильямс.

Союзником канцлера, как и Екатерины, был и польский дипломат Станислав-Август Понятовский. Он появился в Петербурге менее двух лет назад, но сумел за это время укрепить свой авторитет и влияние. Понятовский приехал в Петербург одновременно с английским посланником Уильямсом, в свите которого в находился. Это произошло весной 1755 года, я Екатерина впервые увидела Станислава-Августа в начале июня — на Троицын день. Она знала, что его отец — князь Станислав Платовский — был адъютантом шведского короля Карла XII, находился рядом с ним в сражении лад Полтавой, разделил со своим сюзереном изгнание, скитания я опасности и до кончины Карла XII оставался ярым врагом России.

Станислав-Август был тремя годами младше Екатерины, слыл истинным великосветским бонвиваном, любившим пожить в свое удовольствие, покутить и поволочиться. В 1753 году, когда Станиславу-Августу шел двадцать первый год, его отослали в Париж, где он жил в лучших традициях французской аристократической «золотой молодежи». От английского посланника Екатерина узнала, что мать Понятовского, урожденная Чарторижская, в полную противоположность своему мужу является решительной сторонницей России, а ее родственники составляют основу русской партии в Польше. Уильямс сказал Екатерине, что родители Понятовского поручили Станислава-Августа именно ему, чтобы он воспитал у него чувства любви и преданности России. Это не было чем-то странным, ибо английский посланник хотел видеть Россию союзной своей стране и дружественная Польша хорошо бы дополнила такой альянс.

Тогда же Екатерине донесли, что Сергей Салтыков и в Швеции, и в Саксонии не пропускал ни одной юбки, и ее чувства к нему, если они еще и оставались, скоро исчезли совсем.

На следующий год Станислава-Августа назначили посланником Польши в России, хотя канцлер Бестужев желал видеть на этом посту кого-нибудь из своих прозелитов. Новый посланник тем временем стал все более определенно проявлять симпатии Екатерине, которая в свою очередь нуждалась в поддержке. Она заметила, что все ее фрейлины — либо любовницы, либо наперсницы ее мужа — не оказывают ей должного почтения, а рассчитывают на его благосклонность. Петр Федорович, чтобы досадить жене, подробно рассказывал ей о своих интрижках и победах, а иногда спрашивал совета и даже искал сочувствия, если почему-либо не мог добиться успеха.

Все это еще больше сблизило Екатерину с Понятовским, который несколько раз совершенно недвусмысленно говорил о нежных чувствах, которые питает к ней.

В то лето Понятовский жил в Петергофе, а Екатерина — неподалеку от него, в Ораниенбауме. 25 июня Понятовский сел в карету и поехал к Екатерине на свидание, предупредив ее заранее. Когда карета подъезжала к Ораниенбауму, Понятовский увидел в лесу пьяного Петра Федоровича со свитой и неизменной Елизаветой Воронцовой. Кучера спросили, кого он везет, и тот ответил, что везет портного.

Однако Елизавета Воронцова узнала Понятовского и, когда он уехал, стала, насмехаясь, намекать великому князю, кто был на самом деле в карете. Петр сначала не обратил внимания, но через несколько часов послал трех кавалеристов к павильону, где жила Екатерина.

Они схватили за шиворот Понятовского, когда тот выходил из павильона, и потащили к Петру Федоровичу.

Петр прямо спросил у Понятовского: был ли он у Екатерины и чем они занимались. Понятовский категорически отказался отвечать, и Петр велел задержать его. Через два часа к задержанному вошел «великий государственный инквизитор» А. И. Шувалов, и Понятовский сказал ему, что для чести русского двора необходимо, чтобы вся эта история закончилась без шума. Шувалов согласился с ним и отвез его в Петергоф, а сам рассказал обо всем случившемся Екатерине.

Екатерина пошла к разгневанному мужу и честно призналась ему в любовной связи с польским посланником. Она сказала, что если кто-нибудь узнает о происшедшем, то Петр Федорович прослывет рогоносцем по всей Европе. Екатерина добавила, что ее связь с Понятовским возникла после того, как Петр Федорович приблизил к себе Воронцову, о чем известно всему Петербургу. Далее она обещала не только переменить свое отношение к Воронцовой на значительно более любезное, но и выплачивать ей из своих средств ежегодную пенсию, освободив от непосильных расходов Петра Федоровича.

Петр согласился и обещал молчать. «Случай, долженствовавший погубить великую княгиню, доставил ей большую безопасность и способ держать на своем жалованье и самую любовницу своего мужа; она сделалась отважнее на новые замыслы и начала обнаруживать всю нелепость своего мужа, столь же тщательно, сколь сперва старалась ее таить».

Двадцать девятого июня в Петергофе давали бал в честь именин Петра Великого и Петра Федоровича. Понятовский, сговорившись с Елизаветой Воронцовой, ночью пришел в Монплезир, апартаменты великого князя и его жены.

К этому времени Понятовский уже знал о признании Екатерины Петру Федоровичу. Поэтому он в свою очередь сделал аналогичное признание великому князю. Обманутый муж ответил, смеясь: «Ну, не большой ли ты дурак, что не открылся мне вовремя! Если бы ты это сделал, не произошла бы вся эта распря!»

После этого Петр пошел в спальню Екатерины, вытащил ее из кровати — был второй час ночи — и привел к Понятовскому и Воронцовой в одной рубашке. Они стали оживленно болтать и смеяться и разошлись только к четырем часам утра.

Описав все случившееся, Понятовский добавляет: «Я уверяю, что такое сумасшествие, каким все это могло казаться, была сущая правда. На другой день все заискивали у меня. Великий князь заставил меня повторить до четырех раз еще мои поездки в Ораниенбаум. Я приезжал вечером, поднимался по потайной лестнице в комнату великой княгини Там я находил великого князя и Воронцову. Мы ужинали вместе, после чего он уводил ее, говоря нам; «Ну, итак, дети мои, я вам больше не нужен, я думаю».

Разумеется, что после этого Станислав-Август по-прежнему оставался любовником великой княгини, и есть основания полагать, что в марте 1758 года Екатерина именно от него забеременела вновь и 9 декабря родила дочь, названную Анной.

Сразу после рождения девочку унесли в покои Елизаветы Петровны, и дальше все происходило, как и четыре года назад, когда на свет появился Павел: начались балы и фейерверки, а мать вновь оставили одну. Правда, на этот раз у постели Екатерины оказались близкие ей придворные дамы — Мария Александровна Измайлова, Анна Никитична Нарышкина, Наталья Александровна Сенявина — и единственный мужчина — Станислав-Август Понятовский.

Анна Нарышкина, урожденная графиня Румянцева, была замужем за гофмаршалом Александром Нарышкиным, а Измайлова и Сенявина были родными сестрами гофмаршала и доверенными наперсницами Екатерины. В «Записках» Екатерина сообщает, что эта компания собралась тайно, что сестры Нарышкины и Понятовский прятались за ширмы, как только раздавался стук в дверь. То, что Понятовский оказался единственным мужчиной у постели Екатерины, выглядит достаточно красноречивым свидетельством его отцовства.

Таким же свидетельством можно считать полупризнание самой Екатерины II в «Записках», когда она приводит эпизод, имевший место в сентябре 1758 года: «Так как я становилась тяжелой от своей беременности, и больше не появлялась в обществе, считая, что я ближе к родам, нежели была на самом деле. Это было скучно дли великого князя… А потому его императорское высочество сердился на мою беременность, и вздумал сказать однажды у себя, в присутствии Льва Нарышкина и некоторых других: «Бог знает, откуда моя жена берет свою беременность, я не слишком-то знаю, мой ли это ребенок и должен ли я его принять на свой счет».

Тем не менее, когда девочка родилась, Петр Федорович был тому рад. Во-первых, ребенка назвали именем его покойной матери, родной сестры императрицы, — Анной, а отчество совпадало. Во-вторых, Петр Федорович получил как отец новорожденной 60 000 рублей, в которых очень нуждался.

Девочка прожила очень недолго и умерла 8 марта 1759 года. Ее похоронили не в Петропавловском соборе, который с 1725 года стал усыпальницей Дома Романовых, а в церкви Благовещения Александро-Невской лавры. Это обстоятельство тоже не ускользнуло от современников, наводя их на мысль о том, что Анна Петровна не была законной дочерью.