От двух до пяти - Корней Иванович Чуковский

class="v">«Расти, туфелька моя,

Расти, маленькая!

Уж как туфельку мою

Я водичкою полью,

И вырастет дерево,

Чудесное дерево!

Будут, будут босоножки

К чудо-дереву скакать

И румяные сапожки

С чудо-дерева срывать,

Приговаривать:

“Ай да Мурочка,

Ай да умница!”»

— Собаки нужны охотнику, чтобы на него зайцы не напали?

Увидала на Невском огромный термометр:

— Улица заболела.

У Славы в папиросной коробке пчела.

— Зачем ты мучаешь пчелу? Выпусти ее.

— Как же! «Выпусти»! Я ее доить буду! Она мне будет мед давать!

Эвакуированная семья устроилась спать под открытым небом у вокзала.

— Мама, почему мы не взяли с собой нашу крышу?

И солнце и звезды в одно мгновение создаются ребенком из маленького пламени в печке:

— Топи, топи, папа, пусть огонь летит на небо, там из него сделаются и солнце и звезды.

Я знал мальчика, который часто допрашивал мать, куда уходит ночь по утрам. Наткнувшись однажды на глубокую яму, на дне которой была темнота, он прошептал понимающе:

— Теперь я знаю, куда прячется ночь.

И вот причина появления весны:

— Зиме стало холодно, она и убежала куда-то.

Такая же эрудиция в области политэкономии:

— Мама, сходи на базар, купи, пожалуйста, побольше денег.

Засыпая в непривычном Крыму:

— Мамочка, потуши солнце.

Увидела поезд:

— Вот откуда облака! Их паровозы делают.

— Ложись на мою подушку, будем вместе мой сон смотреть!

Когда обидят двухлетнего Элю, он говорит угрожающе:

— Сейчас темно сделаю!

И закрывает глаза, убежденный, что благодаря этому весь мир погрузился во тьму.

— Как ты спал? Что видел во сне?

— Ну да! Разве в такой темноте что-нибудь увидишь!

Трехлетней Иринушке подарили крохотные кукольные качели.

Писатель Пантелеев спросил:

— Можно мне на них покачаться?

— Нет, они пока еще маленькие.

— Мама, знаешь, небо сделано из пластмассы!

— Мама, из чего делают корку на хлебе?

— Из муки.

— А как же потом ее на хлеб натягивают?

Миф о происхождении двугорбых верблюдов.

Мать говорит своему трехлетнему Лёсе:

— Слезь с окна, упадешь, будешь горбатый.

— А верблюд, наверно, два раза падал.

Леночка Люляева попросила у бабушки китайский сервиз.

— Когда будешь выходить замуж — подарю.

Леночка сейчас же к отцу:

— Папочка, дорогой, давай с тобой поженимся, и тогда у нас будет китайский сервиз.

Здесь в каждом слове, в каждом поступке ребенка сказывается полное незнание простейших вещей и явлений.

Но, конечно, я привожу эти факты не затем, чтобы глумиться над детским невежеством.

Напротив, они-то и внушают мне уважение к ребенку, так как свидетельствуют, сколько гигантской работы приходится проделывать детскому мозгу, чтобы уже к семилетнему возрасту преодолеть этот умственный хаос.

Нельзя не удивляться тому, за какой маленький срок ребенок овладевает таким несметным богатством разнообразных познаний.

Уже ко времени поступления в школу он начисто освобождается от тех заблуждений, которые были присущи ему в возрасте от двух до пяти.

К этому времени его эрудиция становится так велика, он так чудесно ориентируется в мире вещей и явлений, что уже не скажет ни одной из тех фраз, какие приводятся в настоящей главе: ему уже твердо известно, что шишки не взлезают на дерево, что куры не становятся кроликами и вилка не бывает женою ножа. Уже та неизмеримо огромная разница, какую мы замечаем в объеме познаний младшего дошкольника и младшего школьника, говорит о чудодейственной активности детского разума в этот ранний период его бытия.

Вот, например, как велика неосведомленность малых детей в области анатомии, физиологии людей и животных.

Голый мальчик стоит перед зеркалом и говорит, размышляя:

— Глаза, чтобы смотреть... Уши, чтобы слышать... Рот, чтобы говорить... А пуп зачем? Должно быть, для красоты...

— У Юры в носу понос!

— Ой, мама, меня под коленкой тошнит!

Сережа, двух с половиною лет, с большим любопытством глядел, как женщина, придя к его матери, кормит свою девочку грудью.

— Мама, — спросил он, — а когда я был маленький, я тоже так пил молоко?

— Да.

— А как ты его туда наливала?

Другой столь же глубокий вопрос, заданный при тех же обстоятельствах.

Мать кормит грудью новорожденную Катю. Старший Максим лет пяти, правнук А. М. Горького, спрашивает с величайшей серьезностью:

— А кофе там тоже бывает?

— У Аленки на руках одни мизинчики!

— Мама, мама, у меня болит блюдечко!

И указала на коленную чашку.

— У коровы из титеньки морковки торчат.

Бабушка вынула искусственные зубы. Юра расхохотался:

— А теперь глазки выньми!

— Вот чудо — я пью и кофе, и воду, и чай, и какао, а из меня выходит один только чай.

— Мама, сними с меня башмак. У меня на правой ноге ладошка чешется.

— Ах, мамочка, у тебя только две груди?

— А ты что думал?

— А я думал — как у нашей Дамки: в два ряда по всему животу.

Поиски закономерностей

Но сколько бы мы ни приводили подобных ошибок, нельзя не восхищаться проявившимся в них упорным стремлением детского разума внести хотя бы иллюзорный порядок в разрозненные, дробные знания о мире.

Пусть ребенок на первых порах устанавливает ассоциации по случайному признаку, пусть иные применяемые им аналогии ложны, все же самое желание ребенка ответить на вопросы: зачем? почему? каким образом? — есть важнейшее качество его младенческой психики.

В этом искании закономерностей — основа культуры, залог прогресса человеческой мысли; и как бы ни спотыкался ребенок на первых порах (а спотыкается он буквально на каждом шагу!), он идет по верному пути.

Каждое из тех детских суждений, которые мы сейчас приводили, основано либо на ассоциации по смежности, либо на ассоциации по сходству.

Ассоциацию по смежности применила, например, двухлетняя Майя — та, о которой сказано в самом начале главы. Ее сильно поразили два факта, совпавшие случайно во времени: закатное небо, пламеневшее невиданными алыми красками, и выстрел милиционера в собаку.

Именно потому, что эти два факта были для нее так неожиданны, новы и ярки, она выделила их из ряда других — и тотчас же установила между ними причинную связь, решив, будто собак убивают всегда, когда небо становится красным.

Пусть на этот раз она ошиблась, но все же, повторяю, она проявила важнейшую склонность ума человеческого к отысканию взаимной обусловленности наблюдаемых фактов.

Здесь, так сказать, эмбрион причинно-следственного мышления, свойственного всему человечеству.

Конечно,