Кто ответит - Андрей Молчанов

- Техника подвела, - резюмировал я, разглядывая снимки.

После Монина Прогонова навестил Ярославцев...

ЯРОСЛАВЦЕВ

- Миша, сердечно рад видеть тебя... - Ярославцев жестом пригласил присесть рядом с собой в машине полного, дородного мужчину с загорелым, в резких морщинах лицом. Рассказывай, как живешь, дорогой, какие проблемы...

- Все по-прежнему, - обреченно вздохнул Миша. По-прежнему нет главного: ума, здоровья и денег. Но... все завидуют, глупые люди.

- Понимаю тебя как никто, - рассеянно улыбнулся Ярославцев. - Э... Ты, конечно, удивлен нашим прямым контактом? Тогда сразу развею двусмысленность: есть срочное дело. Матерый вне его, а мне остро и быстро необходимы деньги.

Миша важно кивнул, подчеркивая полное осознание значимости слов собеседника.

Ярославцев тронул пальцем брелок, прицепленный к связке ключей, торчавших в замке зажигания.

- Знаешь, что за брелочек?

Миша, вытянув губы, мелодично посвистел. Тотчас брелок отозвался переливом мелодии свадебного марша.

- Очень хорошо, - констатировал Ярославцев. - Теперь слушай. Часть пластмассы и микросхем можно приобрести официально. Для подстраховки. Вдруг: откуда, что?..

- Азбука Буратино, - прокомментировал Миша.

- Пластмасса есть. Микросхемы есть. Макет брелока есть. Люди, задействованные на производстве - будущем, естественно, - тоже есть. Все это я готов продать. Ты цыганский барон, рынок сбыта у тебя свой, надежнее любой сицилианской мафии... По вокзалам и поездам побредут бесчисленные...

- Сколько стоит микросхема? - спросил Миша, раскуривая сигару. - Людишки твои... проверенные, а?

- Ручаться привык исключительно за себя, - мягко ответил Ярославцев. - О цене же так: много не надо, тысяч пятьдесят.

- Столько с собой не ношу... - Лицо Миши озарилось мрачноватой улыбкой. - Куда желаешь, чтобы калым принесли? Когда желаешь? Какого человека желаешь, чтобы принес? Может, симпатичного желаешь?

- Завтра. В два часа дня. У меня дома, - отчеканил Ярославцев. - С людьми к тому моменту договорюсь. Координаты их тебе передадут. Послушание гарантирую безоговорочное.

- Ох, - вздохнул Миша. - Умная у тебя голова, Хозяин. Сколько брелоков подарил этих, как спички дарил - не думал...

- Да если бы и думал. Не в брелоках деньги, а в людях. До свидания, Миша.

- Прощай, Хозяин.

Склонившись понуро над рулем, он стылым взглядом исподлобья провожал грузную, в клетчатом, модного покроя пальто фигуру цыганского барона, усаживающегося на заднее кожаное сиденье своего заграничного лимузина, фыркавшего выхлопом двухсот шестидесяти лошадиных сил.

Все. С мелочами сегодняшнего дня он покончил. Теперь предстояло главное: предстояло совершить насилие над собой... Впрочем, не было ли насилием над собой то, что совершено им сегодня? Да, но он ни перед кем не играл, никого не обманывал, действовал открыто, а вот сейчас начиналось тягостное и порочное...

Анна. Женщина, существующая как некий объект... чрезвычайного стратегического назначения. Объект, требующий неусыпного контроля и вклада средств.

Операция "Анна" началась год назад, когда он впервые ощутил приближающуюся грозу и начал жить ожиданием катастрофы.

Однажды заставил себя встать ранним утром, поехать на противоположный конец города, дождаться, когда из подъезда жилого дома выйдет малопривлекательная сорокалетняя женщина, сядет в "Жигули" и отправится на службу. А он последует за ней и на очередном перекрестке "неловко" перестроится из ряда в ряд, покорежив бампером крыло ее автомобиля.

С этого началось "знакомство". С ее истерических упреков, желания немедленно вызвать ГАИ, сильного душевного волнения, вызывавшего в нем едва сдерживаемый смех...

- Как вы думаете... во сколько обойдется ремонт? терпеливо спросил он, выслушав ее возмущенные причитания.

- Да тут... на двести рублей...

- Очень хорошо. Вот двести рублей. За моральные издержки. Расход по ремонту тоже беру на себя. Через три часа подъезжайте на станцию в Нагатино и там заберете свою машину.

- Я не могу через три... только вечером!

- Как скажете. А пока моя машина к вашим услугам. Техпаспорт в вещевом ящике.

Вечером, получив обратно идеально отремонтированный автомобиль с попутно устраненными дефектами, дама позволила себе, наконец, представиться Ярославцеву, как Анна, смущенно возвратив двести рублей. Тот долго отказывался, а после весело предложил:

- Данный конфликт заслуживает того, чтобы его отметить где-нибудь, скажем, в "Арагви". Деньги мои, платите вы... Идет?

Отметили. Познакомились.

Так и появился объект... стратегического назначения.

Анна отличалась вздорным характером, благодаря которому растеряла все былые способности привязывать к себе мужчин и замкнулась в работе, обретя в ней смысл и опору. Занимала Анна ответственную должность в финансовом ведомстве Внешторга, связанную с крупными валютными суммами.

Отношения с любовницей развивались именно так, как Ярославцев и предполагал: в Анне все крепла привязанность к нему, и все острее желалось ей женского, обычного: надежного мужа, детей, - при полном, впрочем, понимании неосуществимости такого желания: возлюбленный имел семью, устоявшийся быт, прочный достаток и ничего, помимо тайной связи, не мыслил. Но и тем дорожила увядающая Анна.

С блистательной небрежностью преподносились им сногсшибательные по ценам подарки, играючи разрешались острые житейские проблемки... Одно угнетало Анну не часто, как о том мечталось, навещал ее любимый, а мечталось... Да, о многом мечталось Анне! И как-то, превозмогая страх, рискнула она все-таки спросить его: могут ли они быть вместе? Как муж и жена. Ответа она ожидала любого, но услышала более чем внезапное...

- Не хочу тебе лгать, - ответил Ярославцев. - А правда же такова: в этой стране я не добился ничего. Короче. Страну я собираюсь покинуть. Ты же со мной не поедешь. Так?

Покинуть страну... Она не могла вымолвить ни слова. На том разговор и закончился. А после были бессонные ночи и какая-то деформировавшаяся реальность повседневности. Привыкла она к Ярославцеву, привыкла, как к наркотику, утрата которого, казалось, лишала жизнь всей прелести и аромата, всей радости и надежды, оставляя лишь голую, накатанную схему ее прошлого, пустенького бытия.

И разговор возобновился. И сказала она: готова идти за тобой куда угодно...

- Милая, - ответил он, - но и это не все... Я тоже еще о многом должен подумать. Ведь сломать судьбу себе - одно, а любимому человеку - другое.

...Сейчас, поднимаясь по узким лестничным пролетам типовой пятиэтажки, он старался настроить себя на бесстрастное продолжение игры, напрочь подавив какие-либо эмоции и вообще нравственность, отбросив такие понятия, как жалость, милосердие, подлость, жестокость... Он обязан воплотиться в робота.

Всю чепуху этих размышлений он оставил за дверью. Начиналась игра. В любовь и трудно скрываемую озабоченность житейскими передрягами. И то, и другое Ярославцев в течение двух часов изображал довольно-таки убедительно.

В итоге сели пить чай на кухоньке, способной по чистоте своей соперничать с операционной.

- У тебя неприятности, да? - посочувствовала она, с нежностью целуя его в шею.

- Присядь... - Он легонько отстранил ее. Выдержал паузу, напряженно и искательно глядя в глаза напротив: преданно-испуганные, как у собачки. - Я начал собирать чемоданы, - сказал, отвернувшись.

- А я?.. - вырвалось у нее растерянно.

- А тебе предстоит решить.

- Но я же решила... Я... Да, но каким образом? озадачилась она. - Но... я не подавала никаких заявлений...

- И слава богу. - Ярославцев невольно усмехнулся. "Заявлений"! - Аня... Заявлений просто не примут. А билет и паспорт ты получишь... в неофициальном порядке. Это как раз несложно. Сложность в ином: нужны деньги. Уезжать туда голым смысла не имеет.

- Я все продам... - пробормотала она.

- Это пустая трата времени, - урезонил ее Ярославцев. Золото и деньги не вывезешь. Но имеющимися у тебя под рукой валютными документами ты воспользоваться в состоянии... Он помедлил. - Да, это очень некрасиво с точки зрения закона и морали... от которых ты уедешь...

Ее глаза были стеклянно-безумны от страха, сомнений и тысяч вопросов.

- Я понимаю, - кивнул Ярославцев. - Те бумажки, что проходят через твои руки каждодневно, не более чем бумажки. И только усилием изощренной фантазии они представляются воплощенными в жизнь: в дом, машины, путешествия, прислугу... Но та, слишком другая для твоего понимания жизнь есть. И тебе в ней тоже найдется место.

Он замолчал. Он мог еще убеждать, живописать, давить, но муторный осадок всех предыдущих встреч неожиданно поднялся, комом встав в горле.

"Что ты делаешь?! - вырвалась обжигающая стыдом и болью мысль. - Опутал бабу, перевернул ей мозги, держишь ее под гипнозом, как удав мышку... Зачем? Это твое падение, не увлекай других. Если бы ты ее убил, и то было бы менее страшно..."