Сердца под октябрьским дождём - Дмитрий Ахметшин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Я наконец-то нашёл в себе силы взять под мышку подушку и отправиться в долгое путешествие обратно к ванной комнате. Вопли прекратились, теперь это было хныканье и невразумительное чавканье. Приближаясь к двери, я подумал, что, возможно, увижу свою раковину на потолке, цепляющуюся паучьими лапами за лампу.
Это совершенно другой мир, – помню, подумал я, берясь за дверную ручку, неожиданно тёплую, – и мне нужно здесь как-то выживать.
Всё на своих местах. Сливное отверстие ещё шевелится, хотя теперь движение едва заметно: можно подумать, что это подрагивает какая-то жилка у меня в глазу. Не похоже, что она готова была меня съесть. Подушку я держал над головой, точно большой белый камень.
«Эй, – прошептал я, – Что ты такое? Ты меня понимаешь?».
Уста сливного отверстия сомкнулись и разомкнулись, как у человека, который мучается от жажды. Во влажной темноте я увидел движение чего-то красного, будто там, дразня мой и без того почти сумасшедший взгляд, пробежала вереница рыжих тараканов.
Я опустил подушку и плотно прижал её к отверстию, с облегчением услышав, что звуки захлебнулись. Фаянс был тёплый и противный на ощупь. Зеркало запотело, словно в ванну кто-то набрал горячей воды. Я смутно мог наблюдать свой силуэт – почему-то я был рад, что не вижу, во что превратился за эти несколько дней. Да, я всё ещё могу внятно излагать мысли, но, как говорил один философ, исповедуя внутреннее, забудь обо всём внешнем. Ванна, слава богу, выглядела как обычно – если бы она ломанулась на своих звериных ногах от меня по коридору, я бы, наверное, шлёпнулся в обморок.
Я прижимал подушку к отверстию ещё три или четыре минуты – достаточно, чтобы человек перестал подавать признаки жизни. Раковина их не подавала. Впору почувствовать себя идиотом. Тем не менее я не терял бдительности. Оставив подушку на месте, я попятился к выходу, а выскочив за дверь, захлопнул её и подпёр снаружи стулом. Ванная комната теперь ИХ территория.
Кем бы они ни были…
4.
В двенадцать часов этого же дня Юра заглушил мотор. Со вздохом склонившись к рулю, забарабанил по нему пальцами. Всё тело ныло, боль – заблудившаяся в лесу девчонка – бродила по нему от икр ног к мышцам шеи, и обратно; её шаги гулко отдавались в животе.
За всё время после того, как высадили Гошу и Молли, они останавливались всего несколько раз – и только один на довольно продолжительное время: Хорь не смог вспомнить, во сколько это случилось, хоть точно помнил, как смотрел на часы.
Передышку сделали у одноэтажной замызганной гостиницы, возле которой своеобразным рекламным щитом и напоминанием о бренности бытия громоздилась покорёженная кабина от КаМАЗа. По парковке катались скомканные бумажки, полиэтиленовые пакеты и пластиковые бутылки, от надписи над дверью «Душ, постель» веяло какой-то заплесневелой безысходностью.
– Переночуем здесь, – сказал Юрий жене, хотя ночь уже давно миновала. – Не знаю как тебе, а мне нужно хотя бы два часа поспать.
– Я могу сесть за руль, – невозмутимо сказала Алёна.
– Ты не смыкала глаз ни на минуту, – Юра показал пальцами на свои глаза, потом на её. – Уж я-то видел! Скажи, милая, неужели ты думала, что я увезу тебя в другую сторону? Куда-нибудь за край мира?
На её лице промелькнуло смущение.
– Конечно, нет. Мы едем в отпуск, правда? А отпуск мы проведём в маленьком уютном городке, как на тех старых брошюрах. Кстати, хотела бы я подержать хоть одну в руках. В детстве я обожала запах старых газет и особенно советских рекламных проспектов.
– Ты в порядке? – спросил Юра, приблизив своё лицо к её. За сеточкой набрякших морщинок в глазах пульсировала темнота.
– Конечно, я в порядке. Просто бессонница. Мы же в дороге! Какой тут спать? Мне кажется, я свалюсь, как мёртвая, когда мы приедем. Но не раньше.
Юрий пообещал себе после короткого отдыха наверстать упущенное время, увеличив скорость. Впервые за всю поездку ему пришла в голову мысль, что, возможно, по возвращении стоит и отвести жену к врачу. Возможно, подумай он об этом раньше, он бы так и поступил, но не теперь. Разворачиваться и ехать назад?.. Юра боялся, что Алёна сойдёт с ума, что она выскочит из машины, когда он замедлит ход, и исчезнет. Здесь, в глуши, из специалистов можно рассчитывать только на всякого рода шаманов да бабок-повитух.
Алёна вдруг положила свою ладонь ему на затылок и прижалась к его лбу своим. Юра почувствовал запах… чтобы расшифровать его, понадобилось время, но то, что он в конце концов понял, серьёзно напугало его. Это запах, что появляется, когда молодое дерево, которое пытается укорениться в болотистой почве, теряет весь свой задор и начинает гнить заживо. Запах, тень которого чувствуешь в самом конце осени, в тот момент, когда от неба отделяется и начинает падать снег, что останется лежать до весны.
Алёнка тем временем говорила:
– Мой принц, тебе, конечно, нужно отдохнуть. Я буду рядом. Я дочитала эту книгу, но может, у них найдётся какое-нибудь чтиво.
Хозяйка отеля оказалась женщиной с тусклым взглядом человека, который точно знает, что весь мир ограничивается пятачком перед его домом. Полная, с тяжёлыми бровями, она долго не открывала, украдкой разглядывая их через немытое стекло слева от входа (Юра прекрасно видел шевеление занавески, но не подавал вида).
Комнатушка, куда их поселили, была грязной, с мёртвыми мошками на подоконнике и огромным бестолковым комаром, что вился вокруг лампы без абажура. Мужчина отбросил надежду найти в продаже что-нибудь приятное желудку, доел половину последнего бутерброда, чуть не силой заставив жену проглотить другую, и прямо в одежде улёгся спать. Почти неосознанно он оставил ключи от машины при себе, крепко сжав их в кулаке и убрав его в сейф подушки. Но все два часа ему снилось, как Алёна уходит от по разбитому асфальту, как грузовики обгоняют её, отчаянно сигналя, а учитель, силясь открыть рот и закричать, не может этого сделать, скованный ватной усталостью. Когда он проснулся, Алёна была рядом – как и обещала.
– Мы правильно едем в Кунгельв? – спросил Юра хозяйку, расплачиваясь за гостиницу.
– Понятия не имею где это.
Они останавливались ещё несколько раз, чтобы спросить дорогу и перекусить в придорожных кафе, пока наконец не проехали под облезлым щитом, который обещал двадцать пять километров до границы и таможни, а также информировал о возможности посетить краеведческий музей в городе Маркс. Супруги одновременно с облегченьем вздохнули. Юрий даже закашлялся: воздух здесь, вдали от цивилизации, был свежим, влажным и каким-то убаюкивающим, будто кто-то большой и пахнущий сосновыми иголками выдыхает его тебе прямо в лёгкие, ошибочно приняв серую, задавленную буднями тушку за умирающего.
– Маркс, это же… – сказала Алёнка.
Юра кивнул. Как следовало из электронного дневника, именем великого идеолога коммунизма Кунгельв нарекали при советской власти.
Хорь дотронулся до запястья супруги, радуясь, что она немного ожила.
Через два часа езды по разбитым дорогам путешественники наконец увидели ржавые исполинские буквы – (кажется, когда-то они были выкрашены в цвет благородного металла). «Маркс» – было написано здесь. И ниже, гораздо более мелким шрифтом – «Кунгельв, 1694». Над всем этим – огромный щит с изображением ели, простирающей ветви над водной гладью, установленный, видно, значительно позднее. Проехав этот монумент времён советской власти и остановившись, чтобы сделать на валявшуюся в бардачке «мыльницу» пару фотографий, Хорь увидел, что за щитом скрываются рыжие, под стать буквам, серп и молот.
Время будто приостановило здесь свой бег. Оно со спокойным превосходством взирало на новое название – как на ругательное слово, составленное из кубиков ребёнком.
– Смотри, Юра, – прошептала Алёнка после того, как они одолели ещё полкилометра. Она припала к окну, как маленькая девочка. – Озеро! Это же то самое озеро.
Водная гладь походила на столовую ложку, полную ртути.
Водоём обладал удивительно правильными очертаниями, разве что дальний берег, подёрнутый туманом, не торопился предстать взгляду целиком, но Юрий отчего-то был уверен, что он такой же ровный, как и этот. Ему пришло в голову, что, возможно, когда-то здесь образовалась карстовая воронка, которая потом заполнилась водой из подземных источников. Но… воронка таких размеров! Удивительно вдвойне, если учесть, что местность здесь совсем не гористая и не подвержена движению земных пластов.
– Надо будет заглянуть в местный краеведческий музей, если, конечно, он здесь есть, – сказал себе Юрий, продолжая изучать местность и поглядывая на дорогу, пустынную, словно все, кто имел в своём распоряжении четыре или два колеса, уехали отсюда на поиски лучшей жизни.
Вдоль берега ютились деревянные постройки – они цеплялись за твёрдую землю тонкими ногами, как пауки, при этом дальние сваи были погружены в воду. Мошкара облачками вилась над рыбацкими лодками. Берега были отмечены полосой иссиня-черного леса; Алёна вдруг очень ясно представила, как к вечеру оттуда срываются одна за другой стаи ворон и кружат над водой, издавая призывные крики. Ни намёка на набережную, бетонные кандалы, в которые так любят заковывать естественные водоёмы провинциальные градоначальники. Воды были настолько спокойны, что, казалось, любое усилие способно пустить по ним трещину.