Три богини судьбы - Татьяна Степанова

– Ты куда? – Руфина вцепилась в голую руку сестры.

– Туда, к ней.

– Нет! Не ходи!

– Принеси нож.

– Нет, не надо.

– Она что-то увидела во время сеанса, когда была ТАМ, и сейчас это… ЭТО снова с ней, в ней, вспомни мать. Это то же самое, и это пришло оттуда. Это можно остановить, подчинить только кровью!

– Я боюсь, – взвизгнула Руфина. – Этого не может быть, слышишь, такого просто не может быть! Ника ничего не видела… Это просто болезнь, она же ненормальная! Этого просто не существует, понимаешь? Это невозможно!

– ТЫ ЧТО, НЕ СЛЫШИШЬ – ЭТО НЕ ОНА КРИЧИТ! Где нож?

Мимо онемевшей от ужаса горничной Августа метнулась в зал, послышался грохот – она там что-то лихорадочно искала в темноте. Ритуальный нож для «особых случаев», которым когда-то пользовалась их мать – Саломея, «ядовитая, божественная Саломка эпохи заката развитого социализма».

А вопли наверху не прекращались. И теперь уже трудно было поверить, что ТАКИЕ ЗВУКИ издает женское горло. Хрип, переходящий в гортанное рычание, в звериный рев.

АВГУСТА… АВГУСТА НАС ЗАЩИТИТ… ТАК БЫЛО В ДЕТСТВЕ, ТАК БЫЛО ВСЕГДА…

Это было последнее, о чем успела подумать Руфина перед тем, как они высадили дверь в спальню сестры. В кромешном мраке, где ничего не было видно… кончиков пальцев вытянутой руки… зажатого в кулаке ритуального ножа… И только блеск – там, в углу у окна… Точно угли… Погасли, зажглись, мигнули… Страшно представить, что это…

– Не зажигайте света! – крикнула Августа и полоснула ножом себя по запястью, взмахнула рукой. – На, бери мою кровь! Пей, жри, наслаждайся! Бери нашу жертву и уходи туда, откуда пришел!

ОТКУДА?

КУДА?

КТО?

НЕ ЗАЖИГАЙТЕ СВЕТА…

НЕ ВКЛЮЧАЙТЕ СВЕТА В ДОМЕ – ИНАЧЕ БЕДА…

Внизу в холле грохнула входная дверь.

Охранник обувного бутика, что на Малой Бронной, оторвавший свой взор от кабельного канала, увидел… Нет, это явно ему почудилось…

Мимо витрин по улице опрометью пронеслась женщина в одной ночной рубашке – босая, растрепанная.

Горничная, не выдержавшая пытки темнотой. Точно больная белая бабочка налетела на фонарь – остановилась на миг в желтом пятне света, а затем ринулась прочь – подальше от этого места.

Глава 19

СТАРЫЙ СЛЕД

– Ну, по лицу твоему вижу: опять туда ездила, так? – спросил Гущин, когда Катя на следующий день заглянула к нему в кабинет с пачкой криминальных сводок – вроде бы совершенно случайно.

Старый сыщик попал, как всегда, в десятку, отпираться было бессмысленно.

– Так, Федор Матвеевич.

– Что там, медом, что ли, намазано для тебя в этом центре? Я там, например, когда бываю по делам, фигово себя чувствую. Стены толстые, коридоры узкие, морды у всех лживые – привыкли с психами придуряться… Брякнешь что-нибудь не так, как им, спецам, покажется, еще и тебя там самого запрут. Результаты-то хоть есть какие?

– Даже и не знаю, что сказать вам, – Катя пожала плечами. – Пока там ждала, читала показания, характеристики на Пепеляева. Потом запись смотрела его беседы с врачом. Абсолютно нормален… Вел себя очень естественно, спокойно, рассуждал, он бизнес свой обувной хорошо знает, в моде современной разбирается. И до этого, Геворкян говорил, все дни тихий был и спокойный. И вдруг – бац!

– Что?

– Не могу объяснить. Что-то с ним вдруг в мгновение ока случилось – не припадок, не знаю, как и назвать ЭТО. Он кого-то ищет. Хочет найти и убить. Только, Федор Матвеевич, это НЕ ОН.

– То есть как это не он?

Катя прижала сводки к груди как щит. Как? Объяснений хочешь от меня, полковник Гущин. Нет у меня пока объяснений. И ни у кого нет – даже у врачей Центра судебной психиатрии, судя по их вчерашней реакции на мгновенную метаморфозу за стеклом. СЛЫШАЛ БЫ ГУЩИН ТОТ, ДРУГОЙ ГОЛОС…

Что-то возникло, появилось, а затем пропало без следа. И только эта тяжесть, это гнетущее ощущение опасности, что испытали они все там, возле бокса… ДРУГОЙ ГОЛОС… Нечто, возникшее из… Из чего? Из сознания арбатского убийцы? Его второе «я»? Значит, он страдает раздвоением личности? В этом разгадка? Как в фильме Хичкока «Психоз» – у маньяка произошло раздвоение сознания, и он был одновременно и мамаша, и он сам…

– Загадки все загадываешь, Екатерина, – хмыкнул Гущин. – Ну а менее громкие дела интересуют тебя или уже нет?

– Какие менее громкие? – Катя размышляла про «раздвоение». Странно, если все так просто, отчего же вчера там все врачи, все эти светила психиатрии были такие… взволнованные, встревоженные? Нет, и название-то их состоянию душевному сразу не подберешь…

– Труп из Куприяновского карьера, женщина убитая, – Гущин засопел. – Установили мы ее личность. А в сорок шестом кабинете свидетельница сидит, которую отыскали.

– Там, в Куприяновском лесничестве? – Катя спросила машинально.

– Да не в лесничестве, в Домодедове. И сколько трудов найти эту торговку стоило. Да ты и не слушаешь меня!

– Ой, простите, Федор Матвеевич, я просто отвлеклась. Это же здорово, что вы установили личность потерпевшей. Как же я не слушаю… я туда с вами на карьер выезжала, очерк сделаем о раскрытии, как только у вас все будет закончено.

– До конца нам еще ой как далеко. Но личность бедолаги этой, мир ее праху, известна нам теперь. Заборова Марина Викторовна, тридцати семи лет, москвичка, последние семь лет проживала в Домодедове, в новом микрорайоне у аэропорта, работала там же, в аэропорту Домодедово, в обменном пункте валюты. Пропала без вести десять дней назад, заявление о пропаже было подано ее сестрой. Вчера вечером сестру в морг возили на опознание, плохо ей там стало, когда увидела труп, в каком он состоянии, но узнала… А до этого у нас только результаты компьютерного анализа были по данным осмотра тела в сравнении с программой данных по без вести пропавшим. Как раз с данными этой самой Заборовой Марины Викторовны и совпало, ну и, конечно, фото – программа показала большую степень вероятности… Но это все виртуально ведь, а когда сестра приехала, глянула и сказала – она, то все на свои места встало сразу. Я опознанию больше как-то доверяю, может, это и не современный метод поиска, однако…

– А где же она пропала? Там, прямо в аэропорту?

– Сестра ее хватилась через два дня – телефон мобильный не отвечал, домашний в ее квартире в Домодедове не отвечал, и дома никто ей не открыл, и на работе сказали – не вышла, прогул. А вот когда именно она пропала… Пункт обмена в аэропорту круглосуточный. И они там работают сменами. Она смену сдала напарнице в семь вечера.

– И домой не вернулась? – Катя выказывала живейшее любопытство. Хотя – грешно признаваться, ПОСЛЕ ТОГО, ЧЕМУ ОНА СТАЛА СВИДЕТЕЛЬНИЦЕЙ В ЦЕНТРЕ СУДЕБНОЙ ПСИХИАТРИИ, все прочие дела казались ей сейчас чем-то второстепенным. Ну да, женский труп в карьере. Сначала подумали, что это проститутка, которую завезли к себе какие-нибудь подонки, насиловали, пытали, сигаретой прижигали, а потом убили. Но потерпевшей оказалась кассирша обменного пункта валюты. И что дальше? Такое уже было, сколько статей о таких вот убийствах написано.

– Последняя, кто ее видел, – напарница? – Катя глянула на полковника Гущина, пусть видит старик, что она «в теме».

– Да нет, кое-кто еще, вон в сорок шестом Должиков с нее показания берет, каковы там результаты, интересно?

В сорок шестой кабинет они заходить не стали – Гущин махнул лейтенанту Должикову с порога, открыв дверь – продолжай, мы на минуту.

Напротив лейтенанта сидела брюнетка в полосатой кофточке и синих бриджах. Ее монголоидное личико выражало живейшее усердие помочь – доблестные правоохранительные органы, вы спрашивайте, спрашивайте – я все скажу.

…– Ее ничего не покупать, а моя ей не предлагать, моя просто стоять рядом с маршрутка… – голосок у свидетельницы был тоненький, как у комарика.

– Но она в маршрутку не села, так или не так? – лейтенант Должиков в свои двадцать лет изъяснялся хриплым прокуренным басом.

– Таки-так, товалищ милисьонер…

– Ну, что тут у вас, как продвигается? – спросил Гущин.

– Со скрипом, Федор Матвеевич, но продвигается. Вот свидетельница Цинь Юнь, уроженка города… ох ты черт, как там этот ее город-то… Китаянка она, у них бизнес был на Черкизоне, а теперь они после закрытия рынка по области ездят с товарами.

– По городам и весям, как коробейники, так, что ли, товарищ Цинь Юнь? – Гущин подмигнул китаянке.

– Таки-так, натяльник… Моя ее узнавать, он фото дать, и моя узнавать сразу, – китаянка закивала. – Она там курить… Моя видеть, она курить прямо на остановка, моя ее потому запоминать – платье, белое пальто – все итальянски, ох, хороший вещь! Дождь сильно лить тогда, она не брать зонта. Она в маршрутка не сесть, она голосовать на остановка.

– Она опознала потерпевшую Марину Заборову, – доложил Должиков. – Та примерно в 19.20 стояла на автобусной остановке – это на выезде с территории аэропорта. Мы проверили, там действительно легче поймать машину, частника или такси, потому что на территории аэропорта это сейчас проблематично. Свидетельница тоже была на остановке, видимо, пыталась что-то продавать пассажирам, ждущим автобуса, после закрытия Черкизона они так часто делают, везде расползлись, как…