Ненавижу блондинов (СИ) - Титова Светлана

На столике стыл завтрак, принесенный медсестрой. Я поглядывал на телефон, ожидая звонка от дяди. Маша, где она, что с ней — это все что меня интересовало. Отец вышел сделать звонки по работе и домой. Мачеха только уехала, крутилась тут с полчаса, делая печальный вид, приехала типа навестить меня. Уверен, она просто проверяет, не обманывает ли отец ее, не ночуя дома. Еще и девчонку с собой притащила.

Австралийский приемыш, тоже Зоя, как она. Сама попросилась — соскучилась. Все дети Зои похожи на отца, а эта рыжая, глазастая, кудрявая и трусиха или немая. Вечно молчит и прячется за мачеху. Я с ней не разговариваю. Мне не нравится, как она вечно таращится на меня из-за каждого угла в доме своими карими глазищами, молча разглядывает. А заметит, что я ее увидел — линяет со скоростью звука. Ни разу не видел, как она улыбается. Может, не умеет. Странная какая.

Фамилию нашу она так и не получила. Официально мачеха только опекун. Отец и Зоя ее не удочерили. Мачеха записала на свою фамилию. Так что официально она не член семьи Шалых. Пожалуй, с этими глазами в пол лица, она будет ничего, когда подрастет. Сейчас ей пять или шесть. Лет через десять Вадос точно получит от меня в нос, если косо глянет в ее сторону.

Млин… Братья и сестра черти бесявые, эта рыжая тихушница вечно молчит, «пидороно горе» Вадос достает конкретно. В нашей семье природа явно отдохнула на детях. Ну, кроме меня, конечно.

У меня один недостаток — терпеть не могу рыжих. Спасибо брату и его постоянным издевкам за спиной отца и дяди. Теперь к нему прибавилась эта австралийка. Если бы пышные кудри Зойки хотя бы отливали благородной медью, а то морковка — морковкой. Хорошо еще не конопатая.

— Макс, ты зря поднялся. Тебе еще рано, — отец появился как всегда незаметно и тут же начал указывать, что мне делать. — Ты не позавтракал.

Я только глянул в его сторону, сдерживая рвущиеся с губ слова. Вечно он трясется надо мной, точно я хрустальный. Ничего со мной не случиться. Ну, а случиться — судьба такая.

— У меня хорошие новости, — вдруг ошарашивает отец, похоже, уже смирившись с тем, что я сегодня уйду из больницы и буду помогать с поисками: — Мы нашли Машу.

Чувствую, как отпускает внутреннее напряжение. Прикрываю на секунду глаза. Уходит страх и все те чувства, что я запрещал себе обнародовать. Оборачиваюсь к нему, секунду сверлю его сосредоточенное и хмурое лицо взглядом и жду продолжения. Но он по своему обыкновению молчит. Знал бы он, как бесят его «мхатовские» паузы. Начал — говори. Или с Машей случилось что-то настолько страшное, что он скрывает правду…

— Где? Что с ней? Она в порядке? — не выдерживаю и срываюсь. — Мля, да не молчи ты!

Один короткий и удивленный взгляд на меня, точно он не ожидал от меня таких эмоций. Сам он — глыба льда. К такому не подступишься. Его ничего не способно сломить.

— В порядке. Девушка жива и в относительной безопасности. Повредила ногу, но не серьезно. Остальное… тебе не понравится.

Мля, ну как же бесят эти его недомолвки! Ну, говори ты уже! Что с ней? Почему все нужно вытягивать клещами?

— Что с ней? Где она? В больнице?

— Она не в больнице. Она дома, — выдыхает отец. — Сейчас у Прохора Зубова. Ее нашел племянник Зубова в лесу. Такая у них версия. Но я разбираюсь. Может Зубов продался кому и навел на тебя чьих-то шакалов. Пока свидетели молчат и не колются, на кого работают Но их разговорят.

— Зубов? Какой Зубов? — меня обжигает страшная догадка. Сердце колит иголочка боли. Тонкий трикотаж джемпера трещит под пальцами. Отец отводит взгляд: — Тот самый Зубов?

— Тот самый. Макс, зря я тебе сказал. Дело давнее. Он свое уже получил, — начинает свою песню отец: — Не нервничай так или придется тебя оставить в больнице насильно и привязать к кровати.

Я невесело усмехаюсь, представляя себе угрозу в действии. Отшвыриваю в сторону испорченный свитер и натягиваю кожанку поверх футболки. Глаза предательски щипает, как тогда, в детстве, когда узнал правду. Закусываю губу, чтобы реально не расклеиться.

Это же стыда не оберешься потом. Судьба та еще шутница, мать ее… Или Зубов все подстроил? Я не верю в совпадения. Отец тоже, чтобы ни говорил.

— Вычислили где это?

— Вычислили. Под Тулой коттеджный поселок. Пятнадцать километров от города. Дом под нашим наблюдением.

— Да уж, далековато забрался. Я еду к Зубову прямо сейчас, — направляюсь мимо отца в сторону двери. — Я возьму «гелик» охраны. Предупреди своих.

— Макс, подожди, мы едем. Одного я тебя не пущу, — заявляет отец, выходя следом. — Не пори горячку, сын.

Ладно. Спорить сейчас с ним себе дороже. Может и лучше всем вместе. Один я уже наворотил, а там кто знает, чем этот Зубов сейчас дышит. Оставили в живых на свою голову.

Коридор больницы кажется бесконечным. Здесь специфический запах еще сильнее. Он точно въелся за столько лет в стены и мебель. На меня в черной куртке и без халата оглядываются. Мы быстро спускаемся лестницей — не хочу и не могу ждать лифт. В голове всплывают картинки прошлого, вытесняя страх за Машу. Мама… Мама пока еще была жива… веселая и счастливая… Мама в больнице, признающаяся, что она мне не родная…

Едва дверь больницы захлопывается за спиной, как меня оглушает. После жары резко похолодало. Сильный ветер срывает белые соцветия, гнет стволы тонких рябин, растущих под окнами больничных палат. Бросаю последний взгляд на серое здание в пять этажей. Порывы ветра треплют волосы и рвут полы не застегнутой куртки, парусом надувая ее на спине. Я ищу глазами машину отца и «гелендваген» охраны. Без охраны Шалые теперь никуда. И я, похоже, тоже. Придется терпеть «хвост». Выводы из своих ошибок я делать умею.

— Не спросишь про свой «Порше»? — отец идет вперед, показывая дорогу.

— Что с ним? — равнодушно бросаю вопрос.

Я только вспоминаю про свою когда-то любимую машину, попавшую в аварию, едва не угробившую меня и мою девушку.

— Ее приведут в порядок, не беспокойся об этом, — уверяет отец, снова отвлекаясь на телефонный разговор.

— Я и не беспокоюсь, — огрызаюсь, зная, что он меня не слышит, увлеченный разговором. — Я ее продам. Но это потом.

На стоянке новенький «бентли» охраняет пара отцовских псов в черном. Один подходит к нему с докладом. Здороваюсь с водителем и быстро ныряю на заднее сидение, отец садится рядом не спеша, полный достоинства. Вальяжно откидывается на спинку. Негромко приказывает водиле, называя какой-то местный адрес. Замечаю дорогие и стильные шмотки на нем… даже очки и те в тему.

Он же никогда особо не заморачивался с одеждой, не прислушивался к стилистам. Кроме особо важных моментов. И когда это он стал таким… Не могу вспомнить слово, вертящееся на языке. Представительным, вальяжным, импозантным… В общем, кем-то другим, но не моим отцом. Жена что ли старается, делает из него… соответствующего статусу… Так старательно, точно только его статус ее волнует. Не знает, глупенькая, только "из грязи-в князевы" подчеркивают свою статусность и внезапные большие деньги. Еще медийные личности, которым приплачивают фирмы. Такие, как Шалые не парятся дотошно из-за ерунды.

Я злюсь на свою оплошность с охраной, и мысленно выплескиваю злость на первого попавшегося человека — мачеху. Слишком уж она старается быть правильной, соответствовать… Даша не такая.

— Голодный. Больничная еда еще то удовольствие. Но на голодный желудок дела не делаются. Сейчас заедем и поедим где-нибудь вместе, — приказывает отец, но в голосе звучит просьба.

Я действительно голоден, и подкрепиться не мешает. Может тогда уйдет раздражение и предательская слабость из тела. Молча пожимаю плечами в знак согласия. Впрочем отцу мое согласие до звезды, он уже решил. Ладно, в этот раз я уступлю. Неизвестно как встретит нас этот Зубов Прохор и его компания. Отец, знаю, подготовился, и у него, и у его парней оружие и это не травмат. Я надеюсь, что все обойдется и на этот раз. Мы вытащим Машу без единого выстрела.

С этим Зубовым у нас давняя история. Не думал, что опять придется старые раны ковырять. Вернуться в момент, когда из жизни ушла радость, и закончилось детство. Точно кто-то в одночасье выключил краски вокруг, погрузив мир во все оттенки серого. Мама — это солнце в твоей жизни. Я это знаю лучше многих других. Все меняется, пустоту, где когда-то жила мама, любовь, радость, теперь заполняют страхи и чудовища. Мир раскололся, рассыпался острыми осколками, ранящими при каждом неудобном вопросе, разделился на «до» и «после»…