Возмездие - Алексис Опсокополос

не простил и прощать не собираюсь несмотря на все компенсации. Могу об этом забыть и не вспоминать, но не прощу. Такое не прощается.

— Так в чём тогда проблема?

— В том, что бабушка и отец меня просто не поймут, если я на суде дам показания против дяди Володи.

— Тебя даже я не пойму, если уж мыслить исключительно прагматично, — сказал Иван Иванович. — Если Волошина арестуют до того, как он передаст вашей семье все дела, то считай, это конец планам твоей бабушки. Она получит не действующую компанию, а просто офис с мебелью, да банковский счёт. И, возможно, долги. Не думаю, что она хочет именно этого.

Мне нечего было на это сказать, а Милютин продолжил:

— Но, надо признать, наши шансы посадить твоего дядю в тюрьму не так уж и велики. Я просто уверен, что с повинной он не придёт, а свидетелей у нас нет. Единственный, кто мог бы дать показания против Волошина — это Мухин, но он уже ничего никому никогда не покажет.

— Да. Дядя сказал, что эсбэшника Корецких уже нет в живых, — подтвердил я.

— Получается, дядя твой и Мухина убил и тебя похитил и чуть не убил, но при этом он выходит у нас сухим из воды, — резюмировал Иван Иванович. — Можно, конечно, ментальное сканирование ему провести, но на сканирование у нас, к сожалению, пока нет оснований. Только твоё заявление как-то могло бы помочь, но ты его писать не будешь.

— Не хотелось бы, — признался я.

— Ладно, хрен с ним, с Волошиным, — произнёс Милютин, махнув рукой. — Может, оно так даже и к лучшему: ни торговые связи рвать сейчас не стоит, ни отца твоего злить. Да и остальных эльфов тоже. Можно сказать, повезло Волошину — спасает его политическая ситуация. Хотя это ещё вопрос — спасает ли! Никто не знает, что ему твоя бабушка приготовила после передачи дел.

— Но что теперь будет с Корецкими и Васильевыми? — спросил я. — Ведь кого-то из них могут осудить.

— Осудить не осудят, — возразил Милютин. — Когда начнётся суд и дело по-настоящему запахнет керосином, даже графиня Васильева согласится на сканирование — в тюрьме сидеть никто не хочет. Но доводить это всё до суда не стоит, так как теперь мы точно знаем, что ни Корецкие, ни Васильевы ни в чём не виноваты.

— И что теперь делать? — спросил я.

Милютин достал из ящика стола чистый лист бумаги и положил его передо мной. Сверху положил ручку и сказал:

— Пиши отказ от претензий к Корецким за установку жучка. Остальное я решу.

— Прямо здесь писать?

— Ну, если хочешь, можешь отдельно съездить к следователю.

— Не хочу, но я не знаю, как этот отказ должен выглядеть.

— Вот так! — сказал Милютин, достал из ящика образец отказа и положил его рядом с чистым листом.

— Как Вы всё предусмотрели.

— Работа у меня такая — всё предусматривать.

Я быстро по образцу написал отказ, отдал его Ивану Ивановичу и поинтересовался:

— Теперь суда не будет?

— Почему не будет? — удивился Милютин. — Будет. Похищение было, следствие прошло, значит, и суд должен состояться. Тем более что у нас есть два исполнителя, которые своё в любом случае должны получить.

— Но Корецкие и Васильевы теперь не пострадают? — уточнил я.

— Нет. Разве что дочку Корецких в любом случае выгонят из академии.

— Так ведь я написал отказ от претензий.

— Это неважно. Установив жучок на одежду одногруппника, она совершила поступок, неприемлемый для студентки Кутузовской академии. Но поверь мне, Корецкие будут рады так легко отделаться.

Я подумал, что Иван Иванович прав, а Дарье это послужит хорошим уроком на будущее.

— Кстати, подружке твоей Ане теперь смогут стереть часть памяти, и она наконец-то забудет о тебе. Она очень этого ждёт, но раньше было нельзя — был риск, что сотрётся что-нибудь связанное с твоим похищением.

— А что, можно стереть лишнее?

— Теоретически можно не рассчитать. Но ей постараются аккуратно стереть лишь два года, которые она провела в Польше. Стереть их полностью. И ещё дополнительно поставят блокировку персонально на тебя. Дай-ка я тебя сфотографирую, а то у нас и фотографий-то твоих нормальных нет, а они понадобятся в процессе.

Иван Иванович достал телефон и сделал несколько снимков. Я честно исполнил роль фотомодели, а потом сказал:

— Надеюсь, всё получится, и Аня в итоге будет счастлива с Глебом. А он с ней.

— Ты узнаешь, получилось или нет. Мы организуем вашу встречу, чтобы проверить, насколько удачно прошло стирание.

— Встречу? — удивился я.

— Случайную встречу, — пояснил Милютин. — Например, в кабинете у Анны Алексеевны. Она хороший менталист и сможет определить, вызовешь ли ты хоть какие-то эмоции у Васильевой — ёкнет ли у Ани сердечко при виде тебя. Но об этом мы поговорим в другой раз. Сейчас ты мне лучше скажи, что ты собираешься делать?

— Поехать в общежитие и выспаться. Или Вы спрашиваете, не определился ли я с местом дальнейшей учёбы?

— Второе.

— Пока нет. Столько событий произошло в последнее время, что я просто не имел возможности всё хорошо взвесить. А теперь ещё и эта фирма дяди Володи…

— Манит перспективой стать серьёзным и уважаемым бизнесменом, а не постоянно рискующим жизнью сотрудником КФБ, — закончил за меня фразу Иван Иванович.

— И это тоже, — признался я.

— Нравится мне, что ты честный.

— Вас всё равно не обманешь.

— И умный не по годам, — рассмеявшись, сказал Милютин, а потом уже совершенно серьёзно добавил: — А значит, должен понимать, что в Кутузовке нет таких наставников, которые смогли бы научить тебя действительно серьёзным вещам, таких специалистов, как Аполлон Ерофеевич. Думаю, позанимавшись с ним, ты понял, как много зависит от наставника.

— Понял.

— Ну если понял, то насчёт академии КФБ всё-таки подумай хорошенько. Учёба там ни к чему тебя не обяжет. Лишь на пятом курсе, дав присягу, ты свяжешь себя с комитетом. До этого ты в любой момент можешь прекратить обучение.

— Спасибо, подумаю, — пообещал я.

— Ну тогда, если мы всё обсудили, то я бы продолжил заниматься своими делами. Да и тебя, наверное, уже твой водитель заждался.

— Да это больше дяди Володи водитель.