Соленый ветер - Сара Джио

Я кивнула. Атея была права. В каждом глотке было что-то расслабляющее и дурманящее. Все вокруг как-то смягчилось. Через несколько минут острые углы зазубренной оконной рамы сгладились, а земляной пол стал похож на мягкий ковер.

– Это она? – спросила Тита Атею.

Та кивнула.

Тита присела на стул рядом со мной.

– Это ты нашла дом художника?

Я растерялась, но потом вспомнила, что сказала Атея тогда на пляже – я забыла поделиться этой деталью с Уэстри.

– Да, если вы говорите о бунгало.

Тита многозначительно посмотрела на Атею.

– Ты должна кое-что узнать об этом бунгало, – пристально глядя на меня, сказала старая женщина. – По легенде, любой, кто туда войдет, обречен на жизнь, полную, – она остановилась, словно подбирая нужное слово, – страданий.

– Боюсь, я не совсем понимаю, о чем вы, – сказала я, опустив кружку на маленький деревянный столик. Комнату словно окутал туман. Интересно, что я пью?

– Там происходят плохие вещи.

Я покачала головой. Она ошибается. Там происходят хорошие вещи. Это наше убежище, место, где я полюбила Уэстри. Как она может так говорить?

– Какого рода? – уточнила я.

– Слишком темные, чтобы о них говорить, – прошептала она, глянув на крест, что висел на стене.

Я резко встала, и комната поплыла.

– Что же, – пробормотала я, хватаясь руками за стул, – спасибо за чай. К сожалению, мне пора. – Я повернулась к Атее: – Береги себя, милая. И помни о моем предложении, если тебе вдруг понадобится помощь.

Она кивнула и осторожно посмотрела на Титу. Я открыла дверь.

– Подождите, – обернулась я, – вы сказали, бунгало принадлежало художнику. Не знаете, кому именно?

– Знаю, – с печалью в глазах ответила Тита. – Его звали Поль. Поль Гоген.

На следующий вечер мы собрались в зале отдыха, но вскоре поднялся переполох. В зал поспешно вошли мужчины.

– Сестры, скорее! – крикнул один из них. – Вы нужны в лазарете. Приземлился самолет с ранеными. На этот раз их очень много.

Я бросила спицы и вместе с другими девушками побежала к лазарету, где уже отдавала распоряжения сестра Гильдебрандт.

– Китти, останешься со мной, будешь ассистировать доктору Уилеру. Стелла, за тобой койки с первую по одиннадцатую. Лиз, с двенадцатой по девятнадцатую. Мэри, Анна, вы будете принимать. Соблюдайте порядок. Нам предстоит тяжелая ночь. Но мы здесь ради этого. Сестры, крепитесь. Предстоит многочасовая работа.

Мы бросились по местам. Предстояла тяжелая работа. Ранения были серьезнее, крики громче, напряжение сильнее.

Мы с Мэри работали у дверей, руководя движением и принимая солдат, многие из которых кричали и молили о помощи, некоторые тихо, невнятно, а некоторые так громко, что было страшно слушать. Молодой солдат с раной на голове так вцепился в рукав моего платья, что порвал его.

– Я хочу к маме! – кричал он. – Мама! Где мама?

Все это было очень мучительно. Кровь, страдания, боль, взрослые мужчины, уподобившиеся детям. Но мы продолжали работать, собрали в кулак все силы, как велела сестра Гильдебрандт. А когда силы заканчивались, мы находили еще.

Последний самолет приземлился в половине третьего ночи. В лазарет привезли девятерых. У двери закричала Мэри. Ее голос был наполнен ужасом. И я поняла почему.

Я подбежала к ней. На носилках лежал Лу – обмякший, безжизненный, с тяжелейшими ожогами.

Солдат у дверей покачал головой:

– Простите, мадам. Он умер по дороге. Сожалею.

– Нет! – закричала Мэри, качая головой. – Нет!

Она подбежала к солдату и схватила его за рубашку.

– Вы пытались ему помочь? Вы ничего не сделали?

– Мадам, – ответил он, – уверяю, мы сделали все, что могли. Ранения были слишком серьезными.

– Нет, – простонала Мэри, упав на колени, – не может быть…

Она положила голову на грудь Лу, уткнувшись в пропитанную кровью рубашку.

– Нет, нет, Лу. Нет.

Подбежала Лиз.

– Надо ее успокоить. Поможешь?

– Мэри, – сказала я, – Мэри, успокойся. Милая, он умер. Отпусти его.

– Нет, – выкрикнула она, оттолкнув меня. Ее лицо испачкалось кровью Лу. Я жестом попросила Лиз помочь.

– Дорогая, – сказала я, взяв ее за левую руку. Лиз подхватила правую. – Мы отведем тебя в постель.

– Нет, – простонала Мэри.

– Лиз, дай ей успокоительное, – попросила я.

Она кивнула и протянула мне шприц. Мэри даже не вздрогнула, когда я ввела в ее руку иглу. Вскоре ее тело обмякло.

– Вот так.

Я мягко опустила ее на соседнюю койку. Простыни были испачканы в крови. Чужой крови. Но у нас не было времени их сменить.

– Приляг, милая, – проговорила я, влажной тряпкой стирая с ее лица кровь Лу, – постарайся отдохнуть.

– Лу, – слабо простонала Мэри и закрыла глаза.

Несколько минут я наблюдала за ее дыханием и думала, как все это несправедливо. После всего пережитого Мэри вновь обрела любовь и так трагично ее потеряла. Это жестоко и неправильно.

Мы с Китти в молчании возвращались к казармам. Теперь мы повидали войну, вернее, последствия войны – ее ужасы, ее несправедливость.

Мы повалились в кровати и долго слушали, как в небе над нами гудят самолеты. Я молилась за Уэстри и думала: за кого молится, кого вспоминает Китти?

– Анна, – прошептала мне Китти, когда в небе все стихло, – ты не спишь?

– Нет.

– Мне нужно тебе кое-что сказать. Кое-что важное.

Я села.

– Что такое?

Она вздохнула и посмотрела на меня глазами, полными печали и невысказанной боли:

– Я беременна.

Глава 10

Я охнула и бросилась к ее кровати.

– Ой, Китти! – закричала я, качая головой. Я поверить не могла ее словам.

– Я уже давно знаю, – призналась она с полными слез глазами, – но боялась тебе говорить.

– Почему, Китти?

Она глубоко вздохнула.

– Отчасти боялась признаться в этом даже себе, отчасти – не хотела тебя расстраивать.

– Расстраивать меня? – Я провела рукой по ее волосам и покачала головой. – Меня расстраивает только то, что тебе приходилось тащить эту ношу в одиночестве.

Китти прижалась лицом к моему плечу и зарыдала так сильно, что ее тело забилось в конвульсиях.

– Не знаю, что и делать. Посмотри на меня, – она показала на явно округлившийся живот, – я месяцами прятала его под поясом. Но больше не могу. Скоро все заметят. Ребенок родится через месяц, может, даже раньше.

Я вздохнула.

– Надо поговорить с сестрой Гильдебрандт.

– Нет, – взмолилась Китти, – не надо. Прошу, Анна.

– Это наш единственный выход. В твоем положении нельзя так напряженно работать, и скоро родится ребенок. Мы должны заранее все обдумать.

Китти казалась испуганной и потерянной. Я поняла, что она не задумывалась о том, что ждет впереди – рождение ребенка на острове за тысячу миль от дома, без мужа, в позоре и неопределенности.

– Хорошо, – согласилась она. – Если ты считаешь нужным, скажи ей. Но я не буду при этом присутствовать.

Я поцеловала ее в лоб и улыбнулась:

– Тебе и не придется, милая. Я обо всем позабочусь.

На следующий день мне никак не удавалось остаться с сестрой Гильдебрандт наедине. Но в конце смены все-таки повезло – мы столкнулись на складе.

– Сестра Гильдебрандт, – начала я, тихо прикрыв собой дверь, – можно с вами поговорить?

– Да, Анна, – ответила она, продолжая распаковывать ящик, – только скорее: мне нужно идти.

– Спасибо. Это насчет Китти.

Сестра Гильдебрандт кивнула.

– Я уже знаю, – спокойно ответила она.

– О чем знаете?

– О беременности.

– Да, но…

– Анна, я работаю медсестрой очень давно. Я принимала роды и сама рожала детей. Я все об этом знаю.

Я ошарашенно смотрела на нее.

– Ей нужна ваша помощь, – осторожно сказала я, – скоро родится ребенок, и она уже не может работать, как прежде.

Сестра Гильдебрандт повернулась ко мне. Ее лицо смягчилось – такой я ее еще не видела.

– Передай, пусть не беспокоится насчет работы. Если другие спросят, я скажу, что у нее лихорадка и она на карантине. Тебе придется носить еду. Справишься?

– Да, – с улыбкой ответила я, – конечно.

– Когда настанет время, приходите ко мне.

Я кивнула.

– Но что будет с ребенком, когда…

– Я знаю семейную пару миссионеров, они возьмут ребенка. Они живут за холмом, на другой стороне острова. Хорошие люди. Я поговорю с ними утром.

– Спасибо, сестра Гильдебрандт, – с чувством поблагодарила я. На глазах выступили слезы. – Я не ожидала, что вы…

– Довольно, – отрезала она. Мягкость исчезла, уступив место привычной строгости. – Пора возвращаться к работе.

День, когда Мэри покинула остров, стал печальным для всех, а особенно для Китти – она осталась в казармах и не смогла проводить подругу до самолета вместе с остальными.

Остров обошелся с Мэри особенно жестоко. Он чуть не погубил ее от малярии, а потом разбил ей сердце.