Мой нежный ангел - Даниэла Стил

Как бы там ни было, на вопрос матери дети отреагировали неожиданно живо — должно быть, потому, что, отвечая ей, они могли не принуждать себя есть.

— Паршиво. День прошел ужасно, — заявила Рэчел, и Энни согласно кивнула.

— Все спрашивали, как все случилось, видели ли мы папу после этого и плакали ли мы на похоронах, — добавила Меган. — Это было отврати-тельно!

— Ну, я думаю, ваши друзья расспрашивали вас не из любопытства, а из добрых побуждений. Они хотели утешить вас, просто не знали — как, — сказала Лиз, от души надеясь, что ей удалось заронить в их сердца искру сомнения в злонравии и порочности окружающих. — Ну а нам… нам нужно держаться, нужно пережить это.

— Я не хочу больше ходить в школу, — твердо заявил Джеми. Лиз чуть было не сказала, что он обязан учиться, но тут ей внезапно пришло в голову, что, может быть, сыну и вправду необходимо немного побыть дома, чтобы успокоиться. Не будет большой беды, если он пропустит несколько дней.

— Что ж, — негромко проговорила она, — я попрошу Кэрол, чтобы она посидела с тобой, пока я буду на работе.

Едва только она произнесла эти слова, как девочки дружно подняли головы и вопросительно уставились на нее.

— А можно я тоже останусь дома? — спросила Рэчел.

— И я?.. — присоединилась Энни.

Лиз растерялась. Не могла же она, в самом деле, взять и сказать им: «Можно»? Но неожиданно ей на помощь пришел Питер.

— Вы уже большие, — сказал он, — и я думаю, вы в состоянии потерпеть. Да и Джеми, мне кажется, скоро соскучится и сам запросится в школу.

Питер никому не сказал, что сам он, не выдержав неловкого участия одноклассников, не пошел на последние два урока, а просидел это время в спортивном зале. Там его нашел преподаватель гимнастики, с которым они проговорили почти час. Преподаватель был совсем молодым — всего на десять лет старше Питера, к тому же он сам недавно потерял отца и знал, что это такое, не понаслышке. После этого разговора Питеру стало легче, но только чуть-чуть: боль, которую он испытывал, ничто не в силах было заглушить.

— Никто и не говорил, что нам будет легко, — вздохнула Лиз. — Но раз уж на нашу долю выпало такое, остается терпеть да держать нос повыше. Мне кажется, папа был бы очень доволен, если бы мы вели себя мужественно и не распускали сопли. Настанет время, и мы снова сможем радоваться жизни.

— А когда это будет? — тут же спросила Энни. — Как долго нам придется терпеть? До конца наших жизней?..

У нее был такой жалобный вид, что Лиз отчаянно захотелось утешить ее, но врать или выдумывать она не собиралась.

— Сейчас нам действительно кажется, что мы до конца жизни не сможем ни радоваться, ни веселиться, — сказала она. — И боль, которую мы испытываем, пройдет не скоро. Наверное, мы долго еще будем страдать — сколько, я не знаю. Могу сказать только одно: это не может — не должно — длиться вечно!

Эти слова, похоже, немного успокоили детей, но когда они разошлись по комнатам, Лиз, прислушиваясь к царившей в доме противоестественной тишине, вдруг подумала, что она и сама не очень-то верит в то, что только что сказала. И все же они должны были во что бы то ни стало пережить то, что на них свалилось, — пережить или сломаться.

В эту ночь Джеми снова пришел к ней в спальню. Он молча забрался под одеяло, и у Лиз не хватило мужества отослать его обратно. Ей было слишком страшно спать одной в этой широкой кровати, в этой комнате, где все напоминало о Джеке. Присутствие младшего сына помогало ей отвлечься. Но сегодня — стоило ей только потушить ночник — она снова начала думать о том, как же сильно ей не хватает Джека. Ворочаясь с боку на бок, Лиз спрашивала себя и его — если, конечно, он мог слышать ее там, где он сейчас находился, — сумеет ли она пережить все это? Но ответ так и не пришел. Из ее жизни исчезли радость и смысл, остались только невыносимая горечь потери, беспросветное одиночество и острое ощущение пустоты рядом. Джек так много значил в ее жизни! Все эти эмоции и чувства воспринимались почти как физическая боль, которая выматывала душу и от которой не могло избавить ни одно лекарство. Лежа без сна и прижимая к себе Джеми, Лиз продолжала оплакивать Джека и свою в одночасье рухнувшую жизнь.

Глава 4

Когда настал Валентинов день, со дня смерти Джека прошло уже почти семь недель. Дети начали понемногу приходить в себя. Лиз несколько раз разговаривала со школьным психологом девочек, который доставил ей невероятное облегчение, сказав, что срок в полтора-два месяца, как правило, является критическим, после чего природа берет свое и дети начинают возвращаться к прежнему, нормальному состоянию. «Они приспособятся, — сказал психолог, — а вот вам, миссис Сазерленд, станет, напротив, еще тяжелее, так как вы к этому времени окончательно осозна́ете, что все это произошло с вами на самом деле».

И психолог оказался прав. Лиз поняла это, придя в офис в День всех влюбленных. В этот день Джек всегда устраивал для нее праздник: покупал цветы и дарил какую-нибудь безделушку, но в этом году все было иначе. На Валентинов день у Лиз было запланировано сразу два судебных заседания. Предстояло защищать интересы клиентов в довольно сложных случаях, и с каждым разом ей становилось все труднее и труднее делать это. Не то чтобы она утратила квалификацию или не справлялась с делами без Джека. Непримиримость и откровенная враждебность ее клиентов по отношению к супругам, с которыми они разводились, казались Лиз противоестественными, а разного рода хитрости, уловки и откровенная ложь, к которым они прибегали, чтобы добиться своего, вызывали в ней раздражение и протест. Похоже, она начинала ненавидеть бракоразводные процессы и только удивлялась, как удалось Джеку уговорить ее заняться семейным правом.

Примерно так она и сказала Виктории, когда разговаривала с ней в последний раз. Лиз было трудно встретиться с подругой, так как трое детишек Виктории еще ходили в ясли, зато по телефону они разговаривали часто и подолгу — особенно по ночам, когда дети давно спали.

— Ну а чем бы ты могла заниматься? — резонно возразила Виктория, когда Лиз пожаловалась, что ей все меньше нравится помогать людям разводиться. — Когда я занималась случаями нанесения личного вреда, ты говорила мне, что не могла бы иметь дело ни с чем подобным. Уголовное право тебе тем более не подходит.

— Но ведь есть и другие разновидности права. Не знаю, может быть, я могла бы заниматься чем-то связанным с защитой детства. Все мои нынешние клиенты не стесняются поливать друг друга грязью, а меня от этого мутит. В особенности если при этом они забывают о своих детях…