Мерикратор - Юрий Никитин

притихли, но это отсрочка, понимают все, даже некоторые в «Воле Народа».

Он умолк, я кивнул и сказал негромко, нас мало и все свои, убеждать не нужно:

– Народы нужно срочно собирать в один кулак. Но… как?

Некоторое время помолчали, все понимаем, мир может спасти только централизованное правительство. Отдельные государства со своими режимами, целями и своей идеологией могли быть только в безтехнологичном мире. В смысле, с технологиями среднего века или века Просвещения. Но не в мире, где каждый может создать ядерное оружие и загрязнить планету так, что остальные задохнутся.

Черноклюв шумно вздохнул, сказал с уникальной скорбью русского патриота:

– Спасение в глобализме, но вот если бы вся власть в мире принадлежала России…

Бабурнин поежился.

– Мне что-то стремно от такой возможности!

Черноклюв сказал нехотя:

– Да, пришлось бы скорешиться с рептилоидами из-за океана. Плюс в Совет Мудрых втащить умнейших людей планеты. Не слишком много, будет бардак, но с десяток управляющих и с одним диктатором. Жаль, буду не я, все бы у меня ходили строем и с песней!

Первым оживился Влатис, прекрасный исполнитель, принялся развивать идею:

– В мировой президиум с правом совещательных голосов можно сотню, но во главе должен быть один, который рулит жестко и без колебаний! Жизни на планете осталось, по расчётам ученых, на семь-девять лет, а само человечество с высокой долей вероятности может исчезнуть через пару лет хоть из-за глобального ИИ, хоть из-за новых вирусов, что пацаны сейчас учатся делать в школьных лабораториях…

Я похлопал ладонью по столу.

– Тихо-тихо, ишь крылья распустили!.. Если не выиграем выборы, всем нам крышка ещё раньше. Как и человечеству.

– А если и победим, – сказал Фауст грустно, – кто нам позволит рулить? Так что Рагнарёк или Армагеддон… какая разница? Это только мы знаем, что вот-вот рухнет всё, а народ живёт, будто ничто не изменилось и никогда не изменится!

– Народ должен быть доволен, – изрек Черноклюв. – Меньше знаешь – лучше спишь и голосуешь, как подсказывают.

Аркадий промолвил томным, как вечер над Версалем, голосом:

– Вообще-то мы слишком интеллигентны, чтобы рулить такой мерзкой страной…

Бабурнин перебил быстро:

– А если? Снаппер всё перевернул!

Он манерно пожал плечами.

– Политика – это минное поле, а мы не саперы в бронезащитных скафандрах. Интеллигенты – самые тонкокожие существа в мире, эвглена зеленая перед нами носорог в толстой шкуре. Даже, если вдруг наберем больше всего голосов, нас всё равно задвинут.

Бабурнин сказал злобно:

– Пусть попробуют! Теперь интеллигенты ещё те, и сами в зуб дать могут.

Я слушал их, мелькнула мысль, что совсем недавно стремительно растущей промышленности была нужна большая, просто огромная масса населения. Чем больше – тем лучше, но сейчас как-то резко стало необходимо не количество, а качество. Потому как ни доказывают ученые, что снаппер дело рук природы, в народ пошли жуткие слухи, что мировая закулиса в каких-то сверхтайных лабораториях сумела создать и выпустить в мир такой смертоносный вирус, чтобы всех уморить, а самим остаться.

Ладно, слухи слухами, а что делать трансгуманистам, если вот так сложная ситуация сама возносит нас к вершинам власти?

Аркадий сказал манерным голосом:

– Уинстон Черчилль, умнейший наш враг, однажды сказал: «Лучший аргумент против демократии — это пятиминутная беседа со средним избирателем».

Я так и представил его в парике, с напудренным лицом и наклеенными мушками, да ещё и обмахивающегося веером, любителем мальчиков, но как раз он самый яростный противник этих демократических свобод, а геев не называет иначе, как пидорасами.

Да, мы тоже, как и Черчилль, успели наобщаться с простым и очень простым народом, но аристократы нам ещё отвратительнее, мы понимаем и оправдываем санкюлотов, что тащили аристократов на гильотину только за то, что те аристократы.

Потому трансгуманисты ни те, ни другие, мы та новая аристократия, которая обожает работать, которая создает науку и высокие технологии, а на все те ценности, что пришли из тёмных веков, смотрим как на грязь, прилипающую к нашим подошвам.

Фауст с работающим планшетом в руках подошел тихонько сзади, шепнул:

– Наш рейтинг продолжает подниматься. Правда, не за счёт того, что вдруг стали такими замечательными, просто у противника продолжается падеж…

Я поморщился, но если даже интеллигентнейший Фауст употребил, значит словцо уже входит в лексикон.

– Важен результат, – напомнил я. – Если у них падеж, а у нас нет, значит мы выбрали правильный путь, а они нет. Ты просчитал, что дальше?

Он сел рядом, придвинул ко мне распечатку на бумаге. Я всмотрелся, брови поползли вверх.

– Ого!.. Это уже опасно.

– Надо думать, – сказал он шепотом, – что делать, если такой сценарий вдруг хоп – и вот он? Наша партия не потеряла ни одного человека, в то время в других потери достигают половины!

Яфет уточнил педантично:

– Но даже оставшиеся половинки нас задавят числом.

– А вот тут ты пальцем в небо, – сказал Бабурнин с великим апломбом. – Зато в самую середку. Вот данные на сегодня: наши приемные пункты ломятся от желающих вступить в нашу партию!.. Кроме того, решает не количество членов партии, а сколько за нее проголосует. Так что, это среди членов партии потери от пятой части до половины, а среди их избирателей процент смертности достигает восьмидесяти процентов!

– Тихо-тихо, – сказал я, – это меняет дело. За нас уже больше голосов, чем за «Демократию с человеческим лицом», а вчера мы обошли «За Советскую власть без коммунистов»?

– Обошли, – подтвердил Бабурнин. – Остались только «Воля народа» и «Воля простого народа».

– А «Волю очень простого народа» ещё не создали? – уточнил я.

Черноклюв гулко хохотнул.

– Подискутировали, решили пока повременить. Но только потому, что в нее многие перебегут из «Воли народа» и «Воли простого народа», а это всё-таки правящие. Но потом вполне могут и создать.

– «Воля простого народа» слабеет с каждым часом, – доложил живо Бабурнин. – За них всегда голосовал самый что ни есть плебс, а там большинство жиртрестов, ностальгирующих по Сталину и Берии. Кто ещё сможет… проголосовать сегодня, завтра уже… не сумеет. Их списки тают.

Он, как и большинство, избегает слова «смерть», «умерли», «помрут», это как на войне, где не убивают, а зачищают территории, а также уничтожают… нет, не людей, это негуманно, а всего лишь живую силу противника, её можно и нужно в силу целесообразности и священного долга перед Отечеством.