Последний гетман - Аркадий Савеличев

– Откуль у вас дитки берутся, коль вы так грэбно целуетесь? Вот меня покойный Розум…

Сынок не давал разговориться матери, тем же вальяжным шагом подходил и крепко целовал в щеку, тоже еще и в старости крепенькую:

– Ага, мати. Берутся. Иль мало?

Так душевно улыбался, что она терялась:

– Не… сами дитки негрэбные…

Он с довольным видом отходил к жене, сердившейся на излишнюю привязанность к матери.

– Катрин? – присаживаясь рядом, снова целовал ручку. – А не привести ли деток сюда?

Катерина Ивановна выбегала в детские покои, и через какое-то время детки являлись. Все на руках у нянюшек, хотя у старшенькой, Натальи, ножки уже низко свисали. Сынок любовно и церемонно представлял, как делал всегда, в редкие часы свиданий:

– Графиня Наталья Кирилловна, в честь бабушки названная. – Поклон в ее сторону. – Граф Алексей Кириллович, в честь нашего старшего камергера. – Тоже поклон, а как же. – Графиня Елизавета Кирилловна, в честь благодетельницы-Государыни! – Попискивавшей на руках у полногрудой кормилицы крохе поклонец самый нижайший.

Наталья Демьяновна в замешательстве оглядывалась на двери, сынок понимал ее взгляд, смеялся:

– Да других нет пока, мати!

– Можливо, будуць?

Сынок всегда был в добром настроении, а при детках прямо таял:

– Будут, будут, мати! Правда ведь, Катрин? – Оставив малышню при нянюшках, снова подходил к жене, посматривавшей на свое семейство с диванчика несколько отстраненно.

Там тары-бары на каком-то непонятном иноземной языке, а Наталья Демьяновна издали языком прицокивала:

– Це-це, дитки мои коханые! Ноженьки-то есть ли у вас? Да щоб по коверчику татарскому?..

Все ковры, турецкие иль персидские, во времена оные взятые из-под сабли, она татарскими называла. Так сказывали старые казаки.

VIII

У страха, особливо женского, глаза велики, но замятия на границах Украины с Диким Полем была явлением обычным. Еще с начала 1751 года орды татарские стали проноситься вдоль казацких разъездов, постреливая для устрашения. Но так, несерьезно. До травы зеленой шумные конные потоки не хлынут – жрать нечего. А вот с возросшей травкой да прослышав, что казачки у новоприбывшего гетмана во дворце пируют, смекнули: ага, самое время! В те дни, как гетмана с войсковыми знаменами встречали все казацкие полки, границы-то и оголились. Да и какие границы, кто их чертил? Где сила, там и грань войны и мира. Стала кочевая татарва проникать из Дикого Поля не только к Днепру, но через извечную, Большую татарскую переправу и на левый берег перебираться. Кони привычные, вплавь, а татарин за гриву держится, и будет держаться, пока его не собьют. Обратным ходом – скот, жинки казацкие да и сами зазевавшие иль похмельные казачки на волосяном аркане. Такое вековое право было по краю Дикого Поля.

Когда старшины и полковники протрезвели маленько после пиров, гетман собрал всех их. Хоть и не грозен по характеру, но грозно так вопросил:

– Что делать будем, козаченьки служивые? А что? Всем ясно: на коня садиться! Генеральный есаул Якубович, второй после гетмана военный начальник, лихо за всех ответил:

– Воевать, ясновельможный гетман!

Малую войну можно было и без Государева указа начинать. Такие войны никогда не прекращались, тем более что и поляки, и мадьяры, и трансильванцы, и даже молдаване не прочь были половить рыбку в мутной воде не только Днестра и Буга, но и в самом Днепре.

Граф Кирилл Разумовский и в Измайловском-то полку не научился отдавать четкие военные приказы, а здесь-то чего? Лишь посоветовал полковникам:

– Выводите полки в степь. Жалованье Государево надо отрабатывать, так?

– Так, батько, – по старой привычке отвечали седоусые полковники. – Зараз похмелимся – да на коней, геть!…

– Только не слишком долго. Я пока сербами займусь, вам же на подмогу.

Верно, не больше недели похмелялись служивые, реестровые то есть, козаченьки, стали отбывать в степь, на границу с Диким Полем. А гетман, как и говорил, ушел в сербские дела.

Об этом неслыханном деле он еще в Петербурге наслышался. Тоже дикость несуразная, да еще с австрийским душком. Известию, и там стало женское правление. На трон взошла Мария-Терезия и может в перекор Елизавете Петровне кой-что отцовское стала на свой лад кроить. Хотя знала: без российской подмоги им против пруссаков не выстоять. Тем более что пруссаки подкупами и уговорами поляков и турок стали опять на Россию науськивать. Императрице Марии-Терезии следовало бы вместе быть с Императрицей Елизаветой Петровной, так нет: фанаберия[6] заела! Мол, и сами оборонимся.

И той фанаберии ради сербские полки, которые прикрывали австрийскую империю с турецкой стороны, решили частью расформировать, а частью под венгерское управление отдать. Венгры же, хоть и подвластные Австрии, свой старый зуб на сербов держали. Мадьяры, что с них возьмешь! Сербы оказались зажатыми между турками и венграми. Стали пробиваться к России, прося у самодержицы поселиться на пустующих украинских землях. Разрешение такое было дано, и даже места определены по низовью Днепра: от устья реки Каварлык прямой линией до верховий реки Туры, до устья Каменки, от ее же устья на верховье Березовки, по Амельнику до самого низа днепровского, отойдя от польской границы на двадцать верст. Сербы обещали на свои деньги сформировать два гусарских полка и пехотный пандурский, по четыре тысячи человек каждый. Сила-то какая вставала на границе Дикого Поля! Новой Сербией прозвали, со своей столицей-крепостью, в честь российской самодержицы названной крепостью Св. Елизаветы.

Кое-что об этом слышал гетман еще в Петербурге, но более уразумел, когда к нему явился предводитель переселенцев, сербский полковник Хорват.

– Ясновельможный пан гетман! – гремя саблей, отдал он низкий поклон. – Препятствия нашим сербам чинят венгерцы, чинят австрияки, да и в Петербурге не все ладно, что-то зловредное нашептывают Государыне…

– Добре, поговорим, – ответил гетман.

Он знал 6 визите сербского полковника и был в полном Измайловском мундире, с гетманской булавой за алым кушаком. Не во шлафроке же посла встречать!

Когда изрядно закусили и не менее изрядно наговорились, гетман пожелал сербскому полковнику Хорвату доброй дороги, а такоже передать свой личный поклон Государыне. В довершение всего снабдил и письмом к канцлеру Бестужеву, чтоб дела вершил без промедления.

Свита у полковника Хорвата была невелика, отбыли с похвальным спехом.

А гетман разослал в сербские, разбросанные по украю Дикого Поля становища своих доверенных соглядатаев. Казаки ведь и раньше то мирились, то воевали с мадьярами, среди которых было немало и сербов, так что язык пришельцев маленько понимали.

Дело доброе. Если в ряд с казаками встанут еще сербские полки, за Днестровско-Бугский край Украины можно было не беспокоиться.

IX

Но что-то после отъезда полковника Хорвата взяло беспокойство. Слава богу, колебаниями и припадками не был заражен. Живи как живется, других не обижая, но больше помня о себе. Ан нет! Где-то полковники строили боевую линию в урез берегов Днепра, где-то беглые сербы свое построение там же вытягивали, где-то на дорогах к Петербургу пылил хваткий Хорват, а гетман думал:

«Гетманство?.. Да не отжило ли оно? Держава Российская все под себя подбирает-подминает… какой малороссийский царь-государь второй после самодержицы?! Поездил по лоскутной Германии, понасмотрелся на тамошние княжества, вроде бы самостийные, а корку обеденную со стола Фридриха высматривающие… Конечно, Украина не столь нищая, а не все ли едино? Может ли гетман пальцем шевельнуть, чтобы не потревожить дворцовую пыль?..»

Может, полковник Хорват на такие мысли навел? Ведь простое дело – поселить славянских беженцев на пустующих малороссийских землях – еще не весть чем обернется. Так, где замешаны австрияки, пруссаки, поляки да и петербургские чинуши, простое малороссийское дельце неизвестно как предстанет. Ого, сколько пересудов пойдет! Чего доброго, договорятся и до того, что под себя гетман лишних поместных людишек подгребает…

Пожалуй, не один день казнился бы несообразной мыслью, да тут опять двое киевских епископов, привеченных при первой встрече, с каким-то непонятным торжеством нагрянули. С пергаментными листами, исписанными старославянской вязью. Опять приказывай столы парадные накрывать, питье и еду зазывай вкушать, а самое забавное – забавные же и речи выслушивай.

Один начинал:

– Киевская Академия, освященная именем преславного Феофана Прокоповича, да и гетману ясновельможному усердствуя, составила для него гербовник на трех языцех: латинском, польском и славянском, в коем гербовнике открылась великая тайна рода…