В команде Горбачева: взгляд изнутри - Вадим Медведев

Замечу в скобках, что на том этапе между Рыжковым и Лигачевым сложились весьма неприязненные отношения. Став Председателем Совета Министров, Рыжков ревностно боролся за самостоятельность в своей работе, болезненно воспринимал попытки секретарей и отделов ЦК вмешиваться в деятельность правительства, хотя сам до недавнего времени, будучи секретарем ЦК, действовал также. Лигачев, как второе лицо в партии, считал своим правом и обязанностью осуществлять по отношению к правительству «руководящую роль».

Выступление Чебрикова было выдержано в обычном для руководителя КГБ стиле, который впоследствии унаследовал и Крючков — говорить о внутренних проблемах страны через критику «замыслов и нашего идеологического противника».

Затем слово было предоставлено мне. Надо сказать, что иногда на Политбюро велась запись желающих выступить — не запиской, а каким-то жестом или легким поднятием руки, а председательствующий определял порядок выступлений. Традиция была такой, что вначале выступали члены Политбюро, начиная то ли с Громыко, то ли с Рыжкова, то ли с Лигачева. После членов — кандидаты в члены Политбюро и затем секретари ЦК. На этот раз Горбачев предоставил мне слово одному из первых.

По сохранившимся черновикам воспроизвожу основное содержание своего выступления. Оно в какой-то мере наряду с выступлением Яковлева, оказало влияние на последующий ход обсуждения этого вопроса.

«…Не могу согласиться, что статья есть реакция на крайние, злопыхательские, очернительские выпады отдельных авторов. В статье есть упоминание об этих крайностях, и, может быть, поэтому она чем-то, на первый взгляд, подкупает читателя. Но это лишь спекуляция на некоторых настроениях общественности. Основной смысл и пафос статьи в другом — она своим острием направлена против перестройки.»

«…В пространной статье под претенциозным названием не нашлось места ни для одной проблемы перестройки по существу, ни одного слова одобрения демократическим процессам, оживлению духовной жизни. Так, о гласности, открытости, исчезновении зон, свободных от критики, автор упоминает лишь в связи с тем, что они открыли возможность постановки проблем, подсказанных западными радиоголосами или теми из наших соотечественников, кто не тверд в своих понятиях о сути социализма.»

«…В статье дается искаженная оценка настроений среди молодежи и студенчества. Выходит, что и их волнуют лишь негативные последствия гласности и демократии».

«…Отношение автора статьи к личности Сталина достаточно ясно. Тридцатые годы названы «эпохой бури и натиска». Спрашивается, зачем понадобилось напоминать о постановлении 1956 г., подчеркивая, что оно остается ориентиром для сегодняшнего дня? Автор, по-видимому, не согласен с тем, что по этому вопросу говорилось в докладе о 70-летии Октября и на февральском Пленуме ЦК, а именно: что работа по критике культа личности после XX съезда не была доведена до конца».

«…О высказываниях автора статьи по национальному вопросу можно добавить лишь одно: выпячивание сомнительного тезиса о контрреволюционных нациях носит с учетом сегодняшней ситуации прямо-таки провокационный характер, иначе на назовешь. А где же классовый подход, ревнителем которого изображает себя автор?»

«…В рассуждениях о роли идеологической работы явно чувствуется ностальгия по административным методам. Зачем понадобилось автору вспоминать о выдворении из страны в 1922 г. лиц из числа интеллигенции? Нет ли тут призыва к возобновлению подобных методов в идеологической сфере?»

«…В целом статья — это не поиск, не размышление, не переживание, не выражение сумятицы в мыслях, а жесткое изложение весьма определенной позиции — позиции догматических консервативных сил… Оставить без реакции ее нельзя. Но это должен быть не окрик, а обстоятельный разбор в той же газете «Советская Россия», а еще лучше — в «Правде».

«..В заключение хотел бы присоединиться к товарищам, которые говорили о необходимости дальнейшего укрепления единства в руководстве по принципиальным проблемам перестройки, не давать ни малейшего основания для нечестных и нечистоплотных людей пользоваться какими-то действительными или мнимыми различиями в оценке отдельных процессов и тем более втягивать нас в междоусобные перепалки. Любителей таких методов немало: одних цитируют и выпячивают, других — обходят за версту…»

Ярко и, как всегда, эмоционально выступил Шеварднадзе. Он отметил, что статья — это, несомненно, социальный заказ определенных кругов фундаменталистского толка. Они есть не только в религии, но и в марксизме. Подчеркнул, что, конечно, очень важно сохранение единства, но не любой ценой, а на принципиальной основе поддержки перестройки и демократизации, и не на словах, а на деле. Шеварднадзе поддержал соображения Рыжкова о недопустимости параллелизма в руководстве идеологической сферой.

Не обошлось и без курьезов. Щербицкий высказался в том духе, что, дескать, кто-то за этой акцией стоит: не следует ли этим заняться Чебрикову? Я так и не уловил — всерьез он это или в шутку.

Конечно, все понимали, о чем и о ком идет речь: о Лигачеве и его аппарате, о редакторе «Советской России» Чики-не. Горбачев, верный себе, не довел дело до персоналий, до обсуждения роли тех или иных членов ЦК и Политбюро во всей этой истории, полагая, что состоявшееся обсуждение будет достаточно весомым политическим уроком для всех.

Выпад антиперестроечных сил был отражен, но это касалось лишь видимой части айсберга консервативной оппозиции, которая чем дальше, тем больше давала о себе знать в первую очередь в партии.

Вокруг XIX партконференции и после нее

Ключевым событием 1988 года, да и всей перестройки, явилась XIX партийная конференция. Жизнь показала, что рамки решений XXVII съезда оказались тесными для начавшихся в стране преобразований. Возникла настоятельная необходимость на середине дистанции между съездами обсудить в общепартийном порядке ход перестройки и задачи по ее углублению.

На конференции предстояло рассмотреть все основные проблемы внутренней и внешней политики, остро и самокритично проанализировать ход экономической реформы, обосновать необходимость социальной переориентации экономики и т. д.

Но все же на первом плане и в центре дискуссии оказались проблемы политической реформы, функций и структуры государственных органов — законодательных, исполнительных и судебных, перестройки самой партии. Таково было веление времени. Без действительной демократизации органов власти и управления в центре и на местах, без преодоления тотального огосударствления экономических и социальных процессов, без коренного изменения взаимоотношений государственных и партийных органов дальнейшие преобразования в стране были просто немыслимы.